Тем временем семья Батлеров собралась за обеденным столом. М-с Батлер, исполненная благодушия, сидела на председательском месте. Ее седые волосы, зачесанные назад, оставляли открытым гладкий, лоснящийся лоб. На ней было темно-серое платье с отделкой из лент в серую и белую полоску, хорошо оттенявшее ее свежее, румяное лицо. Эйлин выбрала фасон этого платья и проследила за тем, чтобы оно было хорошо сшито. Нора в светло-зеленом платье, с воротником и рукавчиками из красного бархата, выглядела прелестно. Она была молода, стройна и весела. От ее глаз, румянца и волос веяло свежестью и здоровьем. Она вертела в руках нитку кораллов, только что подаренную ей матерью.

— Посмотри, Кэлем!— обратилась она к брату, сидевшему напротив нее и легонько барабанившему по столу ножом.— Правда, красивые? Это мама мне подарила!

— Мама тебя слишком балует. Я бы на ее месте подарил тебе... отгадай что?

— Ну, что?

Кэлем лукаво посмотрел на сестру. Нора в ответ состроила ему гримасу. В эту минуту вошел Оуэн сел на свое место. М-с Батлер заметила гримаску дочери.

— Вот погоди, брат еще рассердится на тебя за такие шутки,—сказала она.

— Ну и денек выдался сегодня!— устало произнес Оуэн, разворачивая салфетку.— Работы было по горло!

— Что, какие-нибудь неприятности?— участливо осведомилась мать.

— Нет, мама, ничего особенного. Просто куча разных хлопот!

— А ты поешь как следует и сразу почувствуешь себя лучше,— ласково сказала м-с Батлер.— Томсон (зеленщик Батлеров) прислал нам сегодня свежие бобы. Непременно попробуй.

— Ну. конечно, Оэун,— засмеялся Кэлем,— бобы все уладят. Мама всегда найдет выход.

— Бобы прямо замечательные, могу тебя уверить,— отозвалась м-с Батлер, не замечая его иронии.

— Никто в этом не сомневается, мама,— сказал Кэлем,— это лучшая пища для мозга. Не мешало бы нам покормить ими Нору!

— Ты бы, великий умник, сам поел их! Что-то ты сегодня очень развеселился. Не иначе как собираешься на свидание!

— Ты угадала! Вот умница! Свидание, и не с одной, а сразу с пятью или шестью. По десять минут на каждую. Я бы и тебе назначил свидание, будь ты немножко покрасивее.

— Тебе пришлось бы долго дожидаться,— насмешливо отвечала Нора.— Я бы не очень-то к тебе торопилась. Плохо мое дело, если я не найду никого получше тебя.

— Такого, как я, ты хочешь сказать,— поправил ее Кэлем.

— Детки, детки!— со своим обычным спокойствием окликнула их м-с Батлер, в то же время ища глазами старого слугу Джона.— Еще немножко, и вы поссоритесь. Полно уж. А вот и отец. Где же Эйлин?

Батлер вошел своей тяжелой походкой и уселся за стол.

Слуга Джон явился с подносом, на котором среди других блюд красовались и бобы, и м-с Батлер велела ему послать кого-нибудь за Эйлин.

— Здорово похолодало!— заметил Батлер, чтобы начать разговор, и поглядел на пустующий стул старшей дочери. Сейчас она войдет — его любимица, причина всех его тревог! В последние два месяца он вел себя с ней очень осторожно, по возможности избегая в ее присутствии даже упоминать имя Каупервуда.

— Да, погода холодная!— подтвердил Кэлем.— Скоро настанет настоящая зима.

Джон стал по старшинству обносить обедающих; все уже наполнили свои тарелки, а Эйлин все не было.

— Посмотрите-ка, Джон, где Эйлин,— сказала удивленная м-с Батлер.— А то обед совсем простынет.

Джон ушел и вернулся с известием, что мисс Батлер нет в ее комнате.

— Не понимаю, куда она девалась!—удивленно заметила м-с Батлер.— Ну да ладно, захочет есть, так сама придет! Она знает, что время обедать.

- Разговор перешел на новый водопровод, на постройку ратуши, уже близившуюся к концу, различные беды, постигшие Каупервуда, на общее состояние фондовой биржи, новые золотые прииски в Аризоне, на предстоявший в ближайший вторник отъезд м-с Молленхауэр с дочерьми в Европу (последнее оживленно комментировалось Норой и Кэлемом) и, наконец, на рождественский благотворительный бал.

— Эйлин уж, наверно, его не пропустит,— заметила м-с Батлер.

— Я тоже пойду!— воскликнула Нора.

— С кем же это, позвольте спросить?— вмешался Кэлем.

— А это уж мое дело, сударь!— отрезала сестра.

После обеда м-с Батлер не спеша направилась в комнату Эйлин узнать, почему она не явилась к столу. Батлер пошел к себе, думая, что хорошо бы поделиться с женой своими тревогами. Не успел он сесть за стол и зажечь свет, как в глаза ему бросилось письмо. Он сразу узнал почерк Эйлин. Что это значит, зачем ей вздумалось писать ему? Тяжелое предчувствие овладело им; он медленно вскрыл конверт и, надев очки, принялся читать с напряженным вниманием.

Итак, Эйлин ушла! Старик вглядывался в каждое слово, и ему казалось, что все слова начертаны огненными буквами. Она пишет, что ушла не к Каупервуду. Но скорей всего, он бежал из Филадельфии и захватил ее с собой. Эта капля уже переполняла чашу. Это был конец. Эйлин совращена и уведена из дому — куда, навстречу какой судьбе? И все-таки Батлеру не верилось, что Каупервуд толкнул ее на этот поступок. Слишком уж это было рискованно: такая история могла гибельно отразиться не только на семье Батлеров, но и на его собственной. Газеты живо обо всем пронюхают.

Он встал, комкая в руке письмо. В это время послышался скрип двери. В кабинет вошла жена. Батлер мгновенно овладел собой и сунул письмо в карман.

— Эйлин нет в ее комнате,— недоумевающим тоном сказала м-с Батлер.— Она не говорила тебе, что куда-нибудь уходит?

— Нет,— честно отвечал он, думая о том мгновении, когда ему придется открыть жене всю правду.

— Странно,— заметила м-с Батлер с сомнением в голосе,— должно быть. ей понадобилось что-нибудь купить. Но почему она никому ничего не сказала?

Батлер ничем не выдавал своих чувств, не смел выдать их.

— Она вернется,— сказал он собственно лишь для того, чтобы выиграть время.

Необходимость притворяться мучила его. М-с Батлер ушла, и он закрыл за нею дверь. Потом снова достал письмо и перечитал его. Девчонка сошла с ума! Она поступила дико, безобразно, бессмысленно. Куда она могла пойти, если не к Каупервуду? Вся эта история и без того была на грани скандала, а теперь он неминуемо разразится. Сейчас оставалось только одно. Каупервуд, если он еще в Филадельфии, конечно, знает, где она. Надо сейчас же ехать к нему, угрожать, хитрить, а если надо будет, то и просто прикончить его. Эйлин должна вернуться домой. Пусть уж она не едет в Европу, но она обязана вернуться домой и прилично вести себя до тех пор, пока Каупервуд не сможет на ней жениться. На большее сейчас надеяться нечего. Пусть ждет; может быть, настанет день, когда он, ее отец, заставит себя примириться с ее безумным намерением. Ужасная мысль! Поступок Эйлин убьет мать, обесчестит сестру. Батлер встал, снял с вешалки шляпу, надел пальто и вышел.

У Каупервудов его провели в приемную. Сам хозяин в это время находился наверху, в своем кабинете, занятый просмотром каких-то бумаг. Как только ему доложили о Батлере, он поспешил вниз. Интересно ответить, что сообщение о приходе Батлера, как и следовало ожидать, не заставило его утратить обычное самообладание. Итак, Батлер здесь! Это, конечно, означало, что Эйлин ушла из дому. Сейчас им предстоит померяться силами; посмотрим, кто окажется сильнее. Каупервуд считал, что по уму, по светскому такту и во всех других отношениях он — сильнейший. Его духовное "я", то, что мы называем жизненным началом, было закалено как сталь. Он вспомнил, что хотя и говорил отцу и жене о стараниях лидеров республиканской партии — и среди них Батлера — сделать его Козлом отпущения, те все же не считают старого подрядчика заклятым врагом семьи Каупервудов, и потому сейчас следует соблюдать учтивость. Каупервуд был бы очень рад, если б ему удалось смягчить старика и в мирном, дружеском тоне поговорить с ним о том, что случилось. Вопрос об Эйлин должен быть решен немедленно, раз и навсегда. С этой мыслью он вошел в комнату, где его ждал Батлер.

Узнав, что Каупервуд дома и сейчас к нему выйдет, старый Батлер твердо решил, что их встреча должна быть краткой, но успешной. Его слегка передернуло, когда он услышал шаги Каупервуда, легкие и быстрые, как всегда.

— Добрый вечер, мистер Батлер!— любезно приветствовал его хозяин, подходя и протягивая ему руку.— Чем могу служить?

— Прежде всего уберите вот это,— угрюмо отозвался Батлер, указывая на его руку.— Мне этого не требуется. Я пришел говорить с вами о моей дочери и желаю, чтобы вы мне прямо ответили: где она?

— Вы имеете в виду Эйлин?— в упор глядя на него спокойным и полным любопытства взглядом, переспросил Каупервуд собственно лишь для того, чтобы выгадать время и обдумать свои дальнейшие слова.— Что же я могу сказать вам о ней?

— Вы можете мне сказать, где она. И можете заставить ее вернуться домой, где ей подобает находиться. Злой рок привел вас в мой дом, но я не для того пришел сюда, чтобы пререкаться с вами. Вы скажете мне, где находится моя дочь, и впредь оставите ее в покое, а не то я...— старик сжал кулаки, грудь его заходила от с трудом сдерживаемой ярости.— Я вам советую быть умнее и не доводить меня до крайности, слышите?—добавил он, помолчав немного и овладев собой.— Я не желаю иметь с вами никакого дела. Мне нужна моя дочь!

— Выслушайте меня, мистер Батлер,— невозмутимо произнес Каупервуд, которому эта сцена, укрепившая в нем сознание своего превосходства над противником, доставляла подлинное удовлетворение.— Если вы разрешите, я буду с вами вполне откровенен. Возможно, что я знаю, где ваша дочь, а возможно, и нет. Возможно, что я пожелаю сказать вам это, а возможно, и нет. Кроме того, она может этого не захотеть. Но если вам не угодно быть со мной вежливым, то вообще нет смысла продолжать этот разговор. Вы вправе поступать, как вам угодно. Не подниметесь ли вы ко мне в кабинет? Там нам будет удобнее.

Батлер вне себя от изумления глядел на человека, которому он некогда покровительствовал. За всю свою долгую жизнь он не встречал такого хищника — сладкоречивого, хитрого, сильного и бесстрашного. Явившись к Батлеру агнцем, он обернулся волком. Пребывание в тюрьме нисколько не смирило его.

— Я не пойду к вам в комнату,— возразил Батлер,— и вам не удастся удрать с Эйлин из Филадельфии, если вы на это рассчитываете. Я уж об этом позабочусь! Вам, я вижу, кажется, что сила на вашей стороне, и вы думаете этим воспользоваться. Ничего у вас не выйдет! Мало вам того, что вы явились ко мне нищим и просили меня помочь вам, и я сделал для вас все, что было в моих силах, нет, вам понадобилось еще украсть у меня дочь! Если бы не ее мать и сестра, да еще братья — порядочные молодые люди, которым вы в подметки не годитесь,— я бы не сходя с места проломил вам башку. Обольстить молодую невинную девушку и сделать из нее распутницу! И так поступает женатый человек! Благодарите бога, что это я разговариваю здесь с вами, а не один из моих сыновей; тогда бы вас уже не было в живых!

Старик задыхался от бессильной ярости.

— Весьма сожалею, мистер Батлер,— все так же невозмутимо отвечал Каупервуд.— Я хотел многое объяснить вам, но вы затыкаете мне рот. Я не собираюсь ни бежать с вашей дочерью, ни вообще уезжать из Филадельфии. Вы знаете меня, и знаете, что это на меня не похоже: мои финансовые интересы слишком обширны. Мы с вами деловые люди. Нам следовало бы обсудить сложившуюся ситуацию и. прийти к какому-то соглашению. Я уже думал о том, чтобы пойти к вам и объясниться, но не был уверен, что вы пожелаете меня выслушать. Теперь, раз уж вы пришли ко мне, нам тем более следовало бы договориться. Если вам угодно подняться ко мне наверх, я к вашим услугам, в противном случае — прошу прощения. Итак?

Батлер понял, что преимущество на стороне Каупервуда. Ничего не поделаешь — придется идти за ним! Иначе ему, конечно, не получить нужных сведений.

— Я согласен,— буркнул он.

Каупервуд любезно пропустил его вперед и, войдя за ним в кабинет, закрыл дверь.

— Нам надо обсудить это дело и прийти к соглашению,— повторил он.— Я вовсе не такой плохой человек, как вы полагаете, хотя я знаю, что у вас имеются основания плохо думать обо мне.

Батлер не сводил с него негодующего взгляда.

— Я люблю вашу дочь, и она меня любит. Вам непонятно, как я смею об этом говорить, будучи женатым человеком, но уверяю вам—это так. Я несчастлив в браке. Я намеревался договориться с женой, получить от нее развод и жениться на Эйлин. Все карты спутала эта паника. У меня честные намерения. Винить следует не меня, а обстоятельства, так неудачно сложившиеся месяца два назад. Я вел себя не особенно скромно, но ведь я человек! Ваша дочь не жалуется, она понимает.

При упоминании о дочери Батлер залился краской стыда и гнева, но тотчас же овладел собой.

— И вы полагаете, что если она не жалуется, значит, все в порядке?— саркастически осведомился он.

— С моей точки зрения — да, с вашей — нет. У вас, мистер Батлер, свой взгляд на вещи, у меня — свой.

— Это верно!— воскликнул Батлер.— Здесь вы совершенно правы!

— Это отнюдь не доказывает, однако,— продолжал Каупервуд,— моей или вашей правоты. По-моему, цель в данном случае оправдывает - средства. А моя цель — жениться на Эйлин. И я это сделаю, если только мне удастся выкарабкаться из моих финансовых затруднений. Конечно, и я и Эйлин предпочли бы вступить в брак с вашего согласия, но если это невозможно то на нет и суда нет.

Каупервуд считал, что такое его заявление если и не успокоит старого подрядчика, то все же заставит его призвать на помощь свою житейскую мудрость. Без видов на замужество теперешнее положение Эйлин было бы очень незавидно. Пусть он, Каупервуд, в глазах общества человек, осужденный за растрату, но ведь это еще не делает его растратчиком. Он добьется свободы и реабилитации — наверняка добьется, и Эйлин еще будет считать почетным замужество с ним. Рассуждая так, Каупервуд не учитывал всей глубины религиозных и нравственных убеждений Батлера.

— Насколько я знаю,— закончил он,— вы в последнее время делали все от вас зависящее, чтобы столкнуть меня в пропасть,— по-видимому, из-за Эйлин; но этим вы только приостановили осуществление моего намерения.

— А вы хотите, чтобы я помогал вам, так, что ли?— с бесконечным презрением, но сдержанно проговорил Батлер.

— Я хочу жениться на Эйлин,—еще раз подчеркнул Каупервуд.— И она хочет стать моей женой. При. сложившихся обстоятельствах, как вы понимаете, вам возражать не приходится; что бы вы об этом ни думали, между тем вы продолжаете меня преследовать и препятствуете мне выполнить то, что является моим долгом.

— Вы — негодяй,— отвечал Батлер, отлично понимая, к чему клонит Каупервуд.— Я вас считаю мошенником и не хотел бы, чтобы кто-нибудь из моих детей был связан с вами. Я не отрицаю,— раз уж так сложилось,— что, будь вы свободным человеком, наилучшим исходом для Эйлин было бы замужество с вами. Это единственный порядочный шаг, который вы могли бы сделать, если бы пожелали, в чем я сильно сомневаюсь. Но сейчас все эти разговоры ни к чему. Зачем вам нужно, чтобы она где-то скрывалась? Жениться на ней вы не можете. Развода вы не получите. У вас и без того хлопот полон рот со всеми вашими исками и с угрожающим вам тюремным заключением. Эйлин для вас только лишний расход, а денежки вам еще ой как понадобятся для других целей. Зачем же уводить ее из порядочного дома и ставить в такое положение, что вам же самому будет зазорно на ней жениться если уж до этого дойдет дело. Будь в вас хоть капля уважения к себе самому и того, что вам угодно называть любовью, вы должны были бы оставить ее в родительском доме, где она могла бы вести жизнь порядочной женщины. Зарубите себе, однако, на носу, что вам до нее все равно как до звезды небесной, несмотря на то, что вы с ней сделали. Если бы в вас была хоть капля порядочности, вы не заставили бы ее опозорить семью и разбить сердце старой матери. Какая вам от этого польза? К чему это, по-вашему, приведет? Бог мой, да будь у вас хоть немножко разума, вы бы это и сами поняли. Вы не только не облегчаете своего положения, а усугубляете его тяжесть. Да и Эйлин впоследствии вас за все это не поблагодарит!

Батлер замолчал, сам дивясь тому, что позволил втянуть себя в подобный разговор. Он так презирал этого человека, что старался не смотреть ему в лицо, но его отцовским долгом, его обязанностью было вернуть Эйлин домой. Каупервуд же глядел на него, как человек, внимательно вслушивающийся в слова собеседника.

— Говоря правду, мистер Батлер,— произнес он,— я вовсе не хотел, чтобы Эйлин уходила из дому. И если вы когда-нибудь пожелаете спросить ее, она вам это подтвердит. Я прилагал все старания, чтобы отговорить ее, но поскольку она стояла на своем, мне оставалось только позаботиться, чтобы в любом месте, где бы она ни находилась, она была хорошо устроена. Эйлин глубоко оскорблена тем, что вы приставили к ней сыщиков. Вот это, да еще ваше требование, чтобы она куда-то уехала против своей воли, и было главной причиной ее ухода из дому. Еще раз уверяю вас, что я этого не хотел. Вы, видимо, забываете, мистер Батлер, что Эйлин — взрослая женщина и у нее своя воля. Вы считаете, что я, во вред ей, руковожу ее действиями. На самом же деле я страстно люблю ее вот уже три или четыре года, и если вы имеете понятие о любви, то знаете, что любовь не всегда равносильна власти. И я нимало не погрешу против истины, говоря, что Эйлин влияет на меня не меньше, чем я на нее. Я люблю ее — в том-то вся и беда. Вы пришли ко мне и требуете, чтобы я вернул вам дочь. А между тем я далеко не убежден, что могу это сделать. Я не уверен, что она меня послушается. Более того, моя просьба может обидеть ее, навести на мысль, что я ее разлюбил. А мне бы очень не хотелось, чтобы она так думала. Как я уже говорил вам, она глубоко уязвлена вашим поступком по отношению к ней и тем, что вы принуждаете ее покинуть Филадельфию. Ее возвращение больше зависит от вас, чем от меня. Я мог бы сказать вам, где она, но я еще не уверен, правильно ли я поступлю, сделав это. Во всяком случае я открою вам ее местопребывание не раньше, чем буду знать, как вы пожелаете вести себя в отношении Эйлин и всего этого дела.

Он кончил, продолжая невозмутимо смотреть на старого подрядчика, который в свою очередь не сводил с него свирепого взгляда.

— О каком это деле вы толкуете?— спросил Батлер, невольно заинтересовавшись таким неожиданным оборотом разговора.

Теперь он сам, помимо своей воли, начал несколько иначе смотреть на всю эту историю. Многое представилось ему в ином свете. Каупервуд, по-видимому, говорит искренне. Возможно, конечно, что все его обещания лживы, но также возможно, что он любит Эйлин и в самом деле намерен со временем добиться развода и жениться на ней. Однако развод противоречит канону католической церкви, которую Батлер ставил так высоко. Согласно законам божеским и человеческим, Каупервуд не вправе бросить жену и детей и связать свою жизнь с другой женщиной, даже с Эйлин, даже во имя ее спасения. С точки зрения общества, это преступление, доказывающее только, какой, в сущности, негодяй Каупервуд. Но, с другой стороны, он не католик, и точка зрения Батлера для него не обязательна, а кроме того,—и это самое худшее,— Эйлин окончательно скомпрометирована (отчасти, конечно. причиной тому и ее безудержная пылкость). Теперь не так-то просто будет внушить ей иные взгляды и заставить ее благопристойно вести себя; все эти "за" и "против" надо будет еще как следует обдумать. Батлер знал, что в душе никогда не примирится с таким замужеством Эйлин, конечно, нет, он нe может пойти против догматов церкви, но у него достало здравого смысла вдуматься в слова Каупервуда. К тому же он жаждал возвращения Эйлин и понимал, что теперь уж вопрос о ее будущем будет решать она сама.

— Речь ведь собственно идет о малом,—продолжал Каупервуд.—Только о том, чтобы вы отказались от намерения заставить Эйлин уехать из Филадельфии и прекратили ваши козни против меня,— при этих словах он вкрадчиво улыбнулся. Он все еще не терял надежды смягчить Батлера своим великодушным поведением.— Я, конечно, не могу принудить вас поступать против вашего желания. И заговорил я об этом, мистер Батлер, только потому, что, если бы не ваш гнев из-за Эйлин, Я уверен, вы так не ополчились бы на меня. Мне известно, что вы получили анонимное письмо и в тог же день затребовали у меня свой вклад. После этого я из разных источников слышал, что вы очень восстановлены против меня, и я не могу об этом не сожалеть. Я не виновен в растрате шестидесяти тысяч долларов, и вы это знаете. Я ничего не злоумышлял. Я не знал, что обанкрочусь, когда воспользовался для своей надобности этими сертификатами, и если бы от меня одновременно не потребовали покрытия ряда других ссуд, я продолжал бы свое дело до конца месяца и к первому числу, как всегда, сдал бы сертификаты в амортизационный фонд. Я очень ценил ваше расположение ко мне, и мне больно было его утратить. Вот все, что я хотел вам сказать.

Батлер смотрел на Каупервуда задумчивым, испытующим взглядом. В этом человеке, думал он, есть хорошие качества; но как же велико в нем и неосознанное злое начало. Батлер прекрасно знал и о том, как Каупервуд получил чек, и о многих других подробностях этого дела. А сейчас Каупервуд вел себя так же, как в тот вечер, после известия о пожаре. Нет, он попросту хитер, расчетлив и бессердечен.

— Я не буду давать вам никаких обещаний,— заявил Батлер.—Скажите мне, где моя дочь, и я подумаю насчет того, что вы говорили. После всего происшедшего у вас нет оснований рассчитывать на меня, никаких одолжений вы от меня ожидать не можете. Но я все-таки подумаю.

— Это меня вполне удовлетворяет,— отвечал Каупервуд.— На большее я не вправе рассчитывать. Но поговорим об Эйлин, Вы продолжаете настаивать на ее отъезде из Филадельфии?

— Нет, если она вернется домой и будет вести себя благопристойно. Но тому, что было между вами, должен быть положен конец. Эйлин позорит семью и губит свою душу. То же самое можно сказать и о вас. Когда вы будете свободным человеком, мы встретимся и потолкуем, Больше я ничего не обещаю.

Каупервуд, довольный уже тем, что уладил вопрос об Эйлин, хотя и не добился многого для себя, решил, что ей надо как можно скорее возвратиться домой. Кто знает, каков будет результат его апелляции в верховный суд. Ходатайство о пересмотре дела, поданное на основании "сомнений в правильности решения", может быть отклонено, и в таком случае он окажется в тюрьме. Если ему суждено сесть за решетку, Эйлин будет лучше, спокойнее в лоне семьи. В ближайшие два месяца до решения верховного суда ему не обобраться хлопот. А потом — потом он все равно будет продолжать борьбу, что бы с ним ни случилось.

Во время этих переговоров Каупервуд не переставал думать о том, как ему осуществить свое компромиссное решение, не оскорбив Эйлин советом вернуться к отцу. Он знал, что она не откажется от встреч с ним, да он и не хотел этого. Если он не подыщет достаточно веских оснований, оправдывающих в глазах Эйлин то, что он открыл Батлеру ее местопребывание, это будет выглядеть как предательский поступок с его стороны. Нет, прежде чем это сделать, надо придумать какую-нибудь версию, приемлемую для Эйлин. Каупервуд знал, что долго довольствоваться своей теперешней жизнью она не сможет. Ее бегство вызвано отчасти враждебным отношением Батлера к нему, отчасти твердой решимостью последнего заставить ее покинуть Филадельфию и расстаться с ним. Правда, сейчас уже многое изменилось. Батлер, что бы он ни говорил, уже больше не был карающей Немезидой. Он размяк, жаждал только найти свою дочь и готов был простить ее. Он потерпел поражение, был побит в им же затеянной игре, и Каупервуд ясно читал это в его взгляде. Надо с глазу на глаз поговорить с Эйлин и объяснить ей положение; ему, наверное, удастся внушить ей, что сейчас в их обоюдных интересах покончить дело миром. А Батлера надо заставить подождать где-нибудь, хотя бы здесь, пока он, Фрэнк, съездит и потолкует с Эйлин. Выслушав его, она, по своей вероятности, не станет с ним спорить.

— Лучше всего будет,— сказал Каупервуд после недолгого молчания,— если я дня через два-три повидаюсь с Эйлин и спрошу, каковы ее намерения. Я передам ей наш разговор, и если она пожелает, то вернется домой.

— Для через два-три?!— с раздражением крикнул Батлер.— На черта мне это нужно! Она сегодня же должна вернуться! Мать еще не знает, что она сбежала. Сегодня же, слышите? Я немедленно поеду за ней.

— Нет, из этого ничего не выйдет,— возразил Каупервуд,— Ехать надо мне. Если вам угодно будет подождать здесь, я съезжу, переговорю с ней и немедленно поставлю вас обо всем в известность.

— Ладно,— буркнул Батлер, расхаживавший взад и вперед по комнате, заложив руки за спину.—Но только, ради бога, поторопитесь! Нельзя терять ни минуты.

Он думал о м-с Батлер. Каупервуд позвал слугу, велел ему распорядиться насчет экипажа, приказал никого не впускать в кабинет и торопливо пошел вниз, предоставив Батлеру шагать взад и вперед по ненавистной для него комнате.