В октябре следующего года—месяцев через шесть после того, как ему минуло восемнадцать лет,— Фрэнк, окончательно убедившись, что хлебно-комиссионное дело (насколько он мог судить о нем по компании Уотермен) не его призвание, решил уйти из этой фирмы и поступить на службу в банкирскую контору "Тай и К°".

С м-ром Тай Фрэнк познакомился как агент "Уотермена и К°" по внешним сделкам, и тот сразу же заинтересовался молодым человеком.

Ну, как дела у ваших хозяев?— иногда добродушно спрашивал он.

Или:

— Ну что, растет ваш вексельный портфель?

Тревожное время, переживаемое страной, непомерно раздутый выпуск ценных бумаг, пропаганда против рабовладельчества и т.п. заставляли страшиться за будущее. И Таю—он сам не мог бы объяснить почему — казалось, что с этим юношей стоило потолковать на животрепещущие темы. И годы его как будто не такие, чтобы во всем этом разбираться, а все-таки разбирается.

— Благодарю вас, мистер Тай, у нас дела идут неплохо,— обычно отвечал ему Каупервуд.

— Вот увидите,— однажды утром сказал Тай Фрэнку,— если эта пропаганда против рабства не прекратится, мы еще хлебнем горя.

Как раз в это время невольник, принадлежавший одному приезжему кубинцу, был уведен от хозяина и отпущен на полю, ибо по законам Пенсильвании всякий негр, оказавшийся на территории штата, хотя бы даже проездом, получал свободу. Случай этот вызвал большие волнения. Несколько человек было арестовано, газеты подняли отчаянный шум.

— Никогда не поверю, что Юг станет терпеть такое положение вещей. В наше дело это вносит сумятицу и, надо думать, в другие отрасли тоже. Помяните мое слово, мы доиграемся до отпадения Южных штатов.

М-р Тай произнес эту сентенцию с чуть заметным ирландским акцентом.

— Да, к тому идет,— спокойно отвечал Каупервуд.— И ничего тут не поделаешь. Негр, конечно, не стоит всех этих волнений, но агитация в его пользу будет продолжаться. Чем же еще заниматься чувствительным людям? А нашей торговле с Югом это сильно вредит.

— Я держусь такого же мнения, да и слышу то же самое со всех сторон.

По уходе молодого Каупервуда м-р Тай занялся другим клиентом, но нет-нет да и вспоминал юношу, поразившего его глубиной и здравостью своих суждений о финансовых делах.

"Если этот молодой человек захочет переменить место, я предложу ему работать у меня",— решил он.

И однажды сказал Фрэнку:

— Вы не хотели бы попытать свои силы в биржевом деле? У меня как раз есть вакансия.

— С удовольствием,— улыбаясь, отвечал Каупервуд, видимо, польщенный.— Я и сам собирался попросить вас об этом.

— Ну что ж, если вы решитесь перейти ко мне, место за вами. Приходите, когда вам будет угодно.

— Я должен заблаговременно предупредить своих патронов,— заметил Фрэнк.— Вы не могли бы подождать неделю или две?

— Разумеется. Никакой спешки нет. Улаживайте все свои дела. Я вовсе не хочу ставить Уотерменов в затруднительное положение.

Лишь две недели спустя Фрэнк распрощался с компанией Уотерменов; его интересовали, но ничуть не опьяняли открывавшиеся перед ним перспективы. М-р Джордж Уотермен очень расстроился, а м-ра Генри эта "измена" привела в сильнейшее - раздражение.

— А я-то думал, что вам у нас нравится,— воскликнул он, когда Каупервуд сообщил ему о своем решении.—Может быть, вы недовольны жалованьем?

— Нет, мистер Уотермен, я просто хочу заняться биржевым делом.

— Так, так. Сожалею, очень сожалею. Я не хочу вас отговаривать, если это во вред вашим интересам. Вам виднее! Но мы с Джорджем собирались через некоторое время предложить вам стать нашим компаньоном. А вы вдруг, здорово живешь, сорвались с места — и до свиданья. Ведь в нашем деле, черт возьми, можно заработать хорошие деньги.

— Я знаю,— с улыбкой отвечал Каупервуд,— но оно мне не по душе. У меня другие планы. Я не собираюсь посвящать себя хлебно-комиссионному делу.

М-р Генри Уотермен никак не мог взять в толк, почему Фрэнка не интересует эта отрасль, если он так явно преуспел в ней. Вдобавок он опасался, как бы уход молодого человека не повредил делам фирмы.

Вскоре Каупервуд пришел к заключению, что новая работа ему куда больше по вкусу — и легче и выгодней. Начать хотя бы с того, что фирма "Тай и К°" помещалась в красивом зеленовато-сером каменном здании — дом шестьдесят шесть по Южной Третьей улице, которая в те времена, да еще и много лет спустя была центром местного финансового мира. Тут же - рядом находились банкирские дома, известные не только в Америке, но и за ее пределами: "Дрексель и К°", Третий национальный банк, Первый национальный банк, а также фондовая биржа и другие подобные учреждения. По соседству приютились еще десятка два банков и биржевых контор помельче. Эдвард Тай , глава и "мозг" фирмы, родом из Бостона, был сыном преуспевшего и разбогатевшего в этом консервативном городе ирландца-иммигранта. В Филадельфию м-ра Тая привлекли широкие возможности спекуляций. "Это самое подходящее место для человека, умеющего держать ухо востро",— с лёгким ирландским акцентом говаривал он своим друзьям. Себя он считал именно таким человеком. Это был мужчина среднего роста, не слишком полный, с легкой и несколько преждевременной проседью, по натуре жизнерадостный и добродушный, но в то же время задорный и самоуверенный. Над верхней губой у него топорщились коротко подстриженные седые усики.

— Беда с этими пенсильванцами,— жаловался он уже вскоре после переезда.— Никогда не платят наличными.

В ту пору кредит Пенсильвании, а следовательно, и Филадельфии, несмотря на богатство штата стоял очень низко.

— Если дело дойдет до войны,— говорил м-р Тай,— то целые батальоны пенсильванцев начнут предлагать векселя в уплату за свой обед. Проживи я два века, я разбогател бы на покупке пенсильванских векселей и обязательств. Когда-нибудь они, верно, расплатятся, но бог ты мой, до чего же это медленно делается! Я буду лежать в могиле, раньше чем они покроют хотя бы проценты по своей задолженности мне.

Он не ошибался. Финансы штата и города находились в весьма плачевном состоянии. И тот и другой были достаточно богаты но поскольку казну обирали все, кому не лень, и любыми способами, то всякие новые начинания в штате требовали выпуска новых облигаций. Эти облигации или "обязательства", как их называли, гарантировали шесть процентов годовых, но когда наступал срок уплаты процентов, казначей города или штата ставил на них штамп с датой предъявления, и проценты по "свидетельству" начислялись с этого дня не только на номинал, но и на накопившиеся проценты. Иначе говоря, это было постепенное накопление процентов. Людям, нуждавшимся в наличных деньгах, от этого толку было мало, ибо под залог таких "обязательств" банки выдавали не более семидесяти процентов их курсовой стоимости, продавались же они не по паритету, а по девяносто за сто. Конечно, их можно было покупать "впрок", но уж очень долго приходилось ждать. Окончательный выкуп этих обязательств опять-таки сопровождался жульническими махинациями. Зная, что те или иные "обязательства" находятся в руках "добрых знакомых", казначей опубликовывал сообщение, что такие-то номера — именно те, которые были ему известны,— будут оплачены.

Более того, вся денежная система Соединенных Штатов тогда еще только начинала переходить от состояния полного хаоса к состоянию, чуть-чуть напоминавшему порядок. Банк Соединенных Штатов, основанный Николасом Биллом, в 1841 году был окончательно ликвидирован. В 1846 году министерство финансов Соединенных Штатов организовало свою систему казначейств. И все же ненадежных банков существовало столько, что владелец небольшой меняльной конторы должен был быть ходячим справочником платежеспособных и неплатежеспособных предприятий. Правда, мало-помалу положение улучшалось, так как телеграф облегчил не только обмен биржевой котировкой между Нью-Йорком, Бостоном и Филадельфией, но даже и связь между конторой местного биржевого маклера и фондовой биржей. Другими словами, в обиход начали входить частные телеграфные линии, действующие на коротком расстоянии. Взаимный обмен информацией стал более быстрым, доступным и совершенствовался день ото дня.

Железные дороги уже протянулись на юг, на восток, на север и на запад. Но еще не было автоматического указателя курсов, не было телефона; до расчетной палаты лишь совсем недавно додумались в Нью-Йорке, в Филадельфии же она еще не была учреждена. Ее заменяли рассыльные, метавши- еся между банками и биржевыми конторами; они же сводили счета на банковских счетных книжках, обменивали векселя и раз в неделю переправляли в банк золотую монету — единственное средство для окончательного расчета по задолженности, так как твердой государственной валюты в те времена не существовало. На бирже, когда гонг возвещал о прекращении сделок на сегодняшний день, в середине зала — точь-в-точь как в Лондоне — собирались в кружок молодые люди, именовавшиеся "расчетными клерками"; они сверяли и подытоживали всевозможные покупки и продажи, аннулируя те из них, которые взаимно погашались в результате повторных сделок между фирмами. Заглядывая в счетные книги, они выкрикивали сделки, которые были произведены за день: "Делавар и Мериленд" продала компании "Бомонт", "Делавар и Мериленд" продала компании "Тай" и т.д. Такой способ! упрощал бухгалтерию фирм, ускоряя и оживляя сделки.

Место на фондовой бирже стоило две тысячи долларов. Согласно правилам, недавно введенным биржевым комитетом, сделки дозволялось заключать между десятью часами утра и тремя пополудни (раньше это делалось в любое время — с утра и до полуночи). Тот же комитет установил твердые ставки за поручения, выполняемые маклерами, вместо прежних бесцеремонных поборов. Нарушители подвергались суровым взысканиям. Иными словами, делалось все возможное для укрепления биржи, и Эдвард Тай, наравне с другими маклерами, возлагал большие надежды на будущее.