На четырнадцатом году жизни Фрэнк Каупервуд впервые пустился в коммерческую авантюру. Однажды, проходя по Фронт-стрит, улице импортирующих и оптовых фирм, он заметил аукционный флажок над дверью оптово-бакалейного магазина; изнутри слышался голос аукциониста:

— Что мне предложат за партию превосходного яванского кофе? Оптовая рыночная цена на сегодняшний день семь долларов тридцать два цента за мешок. Сколько даете? Сколько даете? Партия идет только целиком. Сколько даете?

— Восемнадцать долларов,— крикнул стоявший у двери лавочник, собственно лишь для того, чтобы положить начало торгам.

Фрэнк остановился.

— Двадцать два,— произнес другой голос.

— Тридцать,— послышался третий.

— Тридцать пять,— воскликнул четвертый.

Цена дошла до семидесяти пяти долларов, что составляло меньше половины настоящей стоимости кофе.

— Семьдесят пять долларов. Семьдесят пять,— выкрикивал аукционист.— Кто больше? Семьдесят пять долларов — раз. Кто даст восемьдесят? Семьдесят пять долларов—два...—Он сделал паузу и драматическим жестом поднял руку. Затем хлопнул в ладоши.— Продано мистеру Сайласу Грегори за семьдесят пять долларов. Запишите, Джерри,— обратился он к своему рыжему, веснушчатому помощнику и тут же перешел к продаже другой партии бакалейного товара: одиннадцати бочонков крахмала.

Юный Каупервуд быстро прикинул в уме. Рыночная цена кофе, если верить аукционисту, семь долларов тридцать два цента за мешок; значит, лавочник, купивший его за семьдесят пять долларов, может тут же заработать восемьдесят шесть долларов четыре цента, а продав его в розницу,— и того больше. Насколько ему помнится, мать платит двадцать восемь центов за фунт. С учебниками под мышкой Фрэнк протиснулся поближе и стал еще внимательнее следить за процедурой торгов. Бочонок крахмала, как он вскоре услышал, стоил десять долларов, а здесь его продали за шесть. Несколько бочонков уксуса пошли с молотка за треть своей стоимости. Фрэнку очень захотелось принять участие в торгах, но в кармане у него была только мелочь. Аукционист заметил мальчика, стоявшего прямо перед ним, и был поражен серьезностью и упорством, написанными на его лице.

— Предлагаю партию прекрасного кастильского мыла — семь ящиков, не больше и не меньше. Оно, надо вам знать, если вы вообще что-нибудь смыслите в мыле, стоит теперь четырнадцать центов брусок, А за ящик с вас возьмут не меньше одиннадцати долларов семидесяти пяти центов. Сколько даете? Сколько даете? Сколько даете?

Он говорил быстро, с обычными интонациями аукциониста и чрезмерным пафосом, но на юного Каупервуда это не действовало. Он живо подсчитывал в уме. Семь ящиков по одиннадцать семьдесят пять—всего восемьдесят два доллара двадцать пять центов. И если эта партия пойдет за полцены... если она пойдет за полцены...

— Двенадцать долларов!— предложил кто-то.

— Пятнадцать!— повысил цену другой.

— Двадцать!— крикнул третий.

— Двадцать пять!— надбавил четвертый.

Дальше пошли надбавки по одному доллару, так как кастильское мыло не было предметом первой необходимости.

— Двадцать шесть!

— Двадцать семь!

— Двадцать восемь!

— Двадцать девять!

Все молчали.

— Тридцать!— решительно произнес молодой Каупервуд.

Аукционист, маленький, худощавый человечек с изможденным лицом и взъерошенными волосами, с любопытством и несколько недоверчиво покосился на Фрэнка, ни на минуту, впрочем, не умолкая. Напряженный взгляд мальчика поневоле привлек его внимание, и он как-то сразу, сам не зная почему, преисполнился доверия и решил: деньги у него есть. Возможно, он сын какого-нибудь бакалейщика.

— Тридцать долларов! Тридцать долларов! Тридцать долларов за партию превосходного кастильского мыла! Отличное мыло! В рознице идет по четырнадцати центов кусок. Кто даст тридцать один доллар? Кто даст тридцать один? Кто даст тридцать один?

— Тридцать один!— раздался голос.

— Тридцать два!— произнес Каупервуд.

Торг возобновился.

— Тридцать два доллара! Тридцать два доллара! Тридцать два доллара! Кто даст за это замечательное мыло тридцать три? Семь ящиков прекрасного кастильского мыла. Кто даст тридцать три?

Мозг юного Каупервуда напряженно работал. Денег у него с собой не было, но его отец служил помощником кассира в Третьем национальном банке, и Фрэнк мог сослаться на него. Все это мыло, без сомнения, удастся продать бакалейщику, у которого они забирали товар, а если не ему, то еще какому- нибудь лавочнику. Нашлись ведь и другие, желавшие приобрести его по такой цене. Так почему бы мыло не купить Фрэнку?

Аукционист сделал паузу.

— Тридцать два доллара — раз! Кто даст тридцать три? Тридцать два доллара — два! Даст кто-нибудь тридцать три? Тридцать два доллара — три! Семь ящиков превосходного мыла! Кто даст больше? Раз, два, три! Кто больше?— Рука его снова поднялась в воздух.—Продано мистеру...

Он слегка перегнулся через стойку, с любопытством заглядывая в лицо юного покупателя.

— Фрэнку Каупервуду, сыну помощника кассира Третьего национального банка,— твердым голосом проговорил мальчик.

— Отлично!— сказал аукционист, поддаваясь его взгляду.

— Вы подождете, пока я сбегаю в банк за деньгами?

— Хорошо! Только недолго: если вы через час не вернетесь, я снова пущу его в продажу.

Фрэнк уже не отвечал ему. Он выбежал и прежде всего помчался к знакомому бакалейщику, чья лавка находилась на расстоянии одного квартала от Каупервудов.

Последние тридцать шагов он прошел медленно, потом состроил беспечную мину и, войдя в магазин, стал глазами искать кастильское мыло. Вот оно — на обычном месте, того же сорта, в точно таком же ящике, как и "его" мыло.

— Почем у вас кусок такого мыла, мистер Дэлримпл?— осведомился Фрэнк.

— Шестнадцать центов,— с достоинством отвечал лавочник.

— Если я предложу вам семь ящиков точно такого товара за шестьдесят два доллара, вы возьмете?

— Точно такого?

— Да, сэр.

М-р Дэлримпл мысленно произвел подсчет.

— Да, пожалуй — осторожно ответил он.

— И вы могли бы сегодня же заплатить мне?

— Я дал бы вам вексель. А где товар?

М-р Дэлримпл был несколько озадачен этим неожиданным предложением соседского сына. Он хорошо знал м-ра Каупервуда, да и Фрэнка тоже.

— Так вы возьмете мыло, если я вам сегодня доставлю его?

— Возьму,— отвечал лавочник.— Вы что же, мылом занялись?

— Нет, но я знаю, где можно дешево купить его.

Фрэнк торопливо вышел и побежал к отцу. Операции в банке уже прекратились, но мальчик знал там все ходы и выходы и знал также, что мистер Каупервуд будет доволен, если сын заработает тридцать долларов. Ему нужно было только занять денег на один день.

— Что случилось, Фрэнк?— поднимая голову от конторки, спросил м-р Каупервуд, завидев своего раскрасневшегося и запыхавшегося сына.

— Я хочу попросить у тебя взаймы тридцать два доллара, папа.

— Хорошо. А на что они тебе понадобились?

— Я собираюсь купить мыло: семь ящиков кастильского мыла. Я знаю, где его достать, и у меня уже есть на него покупатель. Мистер Дэлримпл берет всю партию. Он предложил мне за нее шестьдесят два доллара. А я покупаю за тридцать два. Если ты дашь мне денег, я мигом слетаю и заплачу аукционисту.

М-р Каупервуд улыбнулся. Никогда еще его сын не проявлял такой деловитости. Для мальчика тринадцати лет он был на редкость сообразителен и оборотист.

— Итак, Фрэнк,— сказал он, направляясь к ящику, в котором лежало несколько ассигнаций,— ты, видно, уже становишься финансистом. А ты уверен, что не потерпишь убытка? Ты отдаешь себе отчет в своей затее?

— Дай же мне деньги, папа,— с мольбой в голосе проговорил Фрэнк.— А я тебе докажу, на что я способен. Только дай мне деньги. Можешь мне поверить.

Он походил на молодую охотничью собаку, учуявшую дичь. Отец не мог противиться его настояниям.

— Разумеется, Фрэнк, я верю тебе,— сказал он, отсчитывая шесть пятидолларовых банкнот своего же Третьего национального банка и две по доллару.— Получай!

Пробормотав благодарность, Фрэнк выскочил и со всех ног понесся на аукцион. В момент его прихода с торгов продавался сахар. Фрэнк протискался к столику; за которым сидел конторщик.

— Я хочу заплатить за мыло,— сказал он.

— Сейчас?

— Да. Вы мне выпишете квитанцию?

— Можно!

— Товар будет доставлен на дом?

— Нет, у нас без доставки. Вы должны забрать его в течение суток.

Неожиданное затруднение не смутило Фрэнка.

— Хорошо,— сказал он, пряча в карман квитанцию.

Аукционист невольно проводил его глазами. Через полчаса Фрэнк вернулся в сопровождении ломовика, околачивавшегося со своей телегой в порту и готового подработать чем угодно.

За шестьдесят центов он подрядился отвезти мыло по назначению. Еще через полчаса они уже стояли перед лавкой изумленного м-ра Дэлримпла, которого Фрэнк, прежде чем сгружать мыло с тележки, заставил выйти на улицу и взглянуть на ящики. В случае если бы сделка не состоялась, Фрэнк решил отвезти мыло домой. Несмотря на то что это была его первая спекуляция, он все время сохранял полнейшее присутствие духа.

Н-да,— проговорил м-р Дэлримпл, задумчиво почесывая седую голову,— н-да, мыло то же самое. Я беру его. Слово надо держать. Где это вы его раздобыли, Фрэнк?

На распродаже у Биксома, тут недалеко,— откровенно и учтиво отвечал юный Каупервуд.

М-р Дэлримпл велел отнести мыло в лавку и после некоторых формальностей, осложнявшихся тем, что продавец был несовершеннолетним, выписал вексель сроком на тридцать дней.

Фрэнк поблагодарил и спрятал его в карман. Он решил еще раз пойти к отцу и учесть вексель, как это делали на его глазах другие, чтобы отдать долг и получить свой барыш наличными. Как правило, этих операций не производят после закрытия банка, но отец сделает для него исключение.

Насвистывая, он отправился в путь; отец снова улыбнулся, увидев его.

— Ну как, Фрэнк, выгорело твое дело?— осведомился м-р Каупервуд.

— Вот вексель на тридцать дней,— сказал мальчик, кладя на стол полученное от Дэлримпла обязательство.— Пожалуйста, учти его с удержанием своих тридцати двух долларов.

Отец внимательно рассматривал вексель.

— Шестьдесят два доллара,— прочитал он.— Мистер Дэлримпл. Все правильно. Да, я его учту. Это обойдется тебе в десять процентов,— пошутил он.— Но почему бы тебе не оставить вексель у себя? Я могу подождать с моими тридцатью двумя долларами до конца месяца.

— Нет, не надо,— возразил Фрэнк,— ты лучше учти его и возьми свои деньги. Мои могут мне понадобиться.

Деловитый вид сына позабавил м-ра Каупервуда.

— Ну, хорошо,— сказал он.— Завтра все будет устроено, а теперь расскажи мне, как тебе это удалось?

И сын ему рассказал. В семь часов вечера эту историю узнала м-с Каупервуд, а несколько позднее и дядя Сенека.

— Ну, что я вам говорил, Каупервуд?— воскликнул дядюшка.— Этот мальчуган подает надежды. Вы еще и не то увидите!

За обедом м-с Каупервуд с любопытством вглядывалась в сына. Неужели вот этого мальчика она еще так недавно кормила грудью? Как он быстро возмужал!

— Надеюсь, Фрэнк, тебе и впредь будут удаваться такие дела,— сказала она.

— И я надеюсь, мама,— последовал лаконичный ответ.

Правда, торги случались не каждый день, и не каждый день были возможны сделки с бакалейщиком, но Фрэнк уже с юных лет умел наживать деньги. Он собирал подписку на журнал для юношества, работал агентом по распространению нового типа коньков, а раз даже соблазнил окрестных мальчишек объединиться для закупки себе к лету соломенных шляп по оптовой цене. О том, чтобы сколотить капитал бережливостью, Фрэнк и не помышлял. Он чуть не с детства проникся убеждением, что куда приятнее тратить деньги не считая и что этой возможности он так или иначе добьется.

В этом же году, или немного раньше, в нем начал пробуждаться интерес к девочкам. Его взгляд неизменно останавливался на самой красивой. А так как и он был красив и обаятелен, то ему ничего не стоило заинтересовать своей особой понравившуюся ему Девочку. Двенадцатилетняя Пейшенс Барлоу, жившая по соседству, была первой, на которую. он загляделся и которая загляделась на него.

Природа наделила ее блестящими черными глазами и черными волосами, которые она заплетала в две тугие косы. Изящные ножки с тонкими лодыжками легко несли ее прелестную фигурку. Родители девочки были квакеры, и на ее голове всегда красовался скромный маленький чепчик. Характер у нее, однако, был очень живой, и этот смелый, самоуве- ренный, прямой мальчик нравился ей. Однажды, после того как они не раз уже обменялись беглыми взглядами, он остановил ее (девочка шла в том же направлении) и с улыбкой, смело, как всегда, спросил:

— Вы ведь живете на нашей улице? Правда? -

— Да,— отвечала она, слегка волнуясь и нервно раскачивая сумку с книгами,— я живу в доме сто сорок один.

— Я знаю этот дом,— сказал он.— Видел, как вы туда входили. Вы, кажется, учитесь в одной школе с моей сестрой? Ведь вас зовут Пейшенс Барлоу?

Он слышал, как кто-то из его соучеников назвал ее по имени.

— Да,— подтвердила она.— Откуда вы знаете?

— Слышал,— улыбнулся Фрэнк.— Я вас часто вижу. Хотите лакрицы?

Он порылся в кармане и вытащил несколько палочек свежей лакрицы (очень принятого в те времена лакомства).

Пейшенс ласково поблагодарила и взяла одну.

— Наверно, не очень вкусно. Она уже давно лежит в кармане. На днях у меня были тянучки.

— Нет, вкусно,— отозвалась она, посасывая кончик палочки.

— Вы ведь знаете мою сестру, Анну Каупервуд?— спросил Фрэнк, возвращаясь к начатому разговору и как бы представляясь своей соседке.— Она, правда, классом младше вас, но, может быть, вы знакомы?

— Я ее знаю. Мы встречаемся, когда идем из школы.

— Я живу вон там, направо,— Фрэнк указал ей на дом, к которому они подходили, будто девочка и без того не знала, где он живет.— Надеюсь, мы теперь часто будем видеться?

— Вы знакомы с Рут Меррием?— спросила она, когда Фрэнк уже собирался свернуть на мощеную дорожку, ведущую к его дому.

— Нет, а почему вы спрашиваете?

— У нее во вторник вечеринка,— как бы вскользь заметила девочка.

— Где она живет?

— В доме двадцать восемь.

— Я был бы непрочь зайти к ней,— признался Фрэнк,- сворачивая домой.

— Может быть, она пригласит вас.— Пейшенс становилась все храбрее, по мере того как расстояние между ними увеличивалось.— Я ее попрошу. — Спасибо,— улыбнулся он.

Она весело побежала дальше.

Фрэнк с сияющим лицом смотрел ей вслед. Она была прелестна. Он ощутил страстное желание поцеловать ее и живо вообразил себе вечеринку у Рут Меррием и все, что она ему сулила.

Это был еще совсем детский роман, одно из тех ребяческих увлечений, которые время от времени охватывали Фрэнка среди вихря житейских событий. С Пейшенс Барлоу он не раз целовался в укромных уголках, прежде чем нашел себе другую. Зимой Пейшенс вместе с соседскими девочками выбегала на улицу поиграть в снежки или же в долгие зимние вечера засиживалась на скамеечке у дверей своего дома. Изловить ее в эти часы и поцеловать было так же легко, как легко было не вечеринках нашептывать ей всякий вздор. На смену ей пришла Дора Фитлер,— Фрэнку было тогда шестнадцать лет, ей четырнадцать,— позднее, в семнадцать лет,— пятнадцатилетняя Марджори Стэффорд, белокурая пышка с голубоватосерыми глазами, румяная и свежая, как утренняя заря.

В семнадцать Фрэнк решил бросить школу. Он всего три года проучился в старших классах, но уже был сыт ученьем по горло. С тринадцати лет все его помыслы были обращены на финансовое дело, в той его форме, какую он наблюдал на Третьей улице. Время от времени он выполнял поручения, дававшие ему возможность кое-что подработать. Дядя Сенека позволил ему помогать весовщику в товарной гавани, где под бдительным надзором правительственных инспекторов складывались в государственные пакгаузы при таможне трехсотфунтовые мешки с сахаром. Иногда, при особо спешной работе, oн помогал отцу и получал за это плату. Фрэнк даже сговорился было с м-ром Дэлримплом насчет работы у него в субботние дни, но вскоре после того, как ему стукнуло пятнадцать, его отец стал главным кассиром с окладом в четыре тысячи долларов в год, и о работе за прилавком, конечно, больше не могло быть и речи.

Как раз в это время в Филадельфию снова приехал дядя Сенека, еще более толстый, еще более властный, и сказал племяннику:

— Вот что, Фрэнк, если хочешь приняться за дело, то я тебе для начала припас хорошее местечко. Первый год ты будешь работать без жалованья, но, если справишься, они тебе, вероятно, дадут наградные. Слыхал ты про фирму "Генри Уотермеч и К°" на Второй улице?

— Я знаю, где помещается их контора.

— Так вот они согласны взять тебя счетоводом. Это маклеры, занимающиеся перепродажей хлеба и посредническими делами. Ты как-то говорил, что хочешь поработать в этой области. Когда кончится учебный год, сходи к мистеру Уотермену, сошлись на меня, и он, надо думать, тебя возьмет. Сообщи мне потом, как вы договорились.

Дядя Сенека теперь был уже женат — своим богатством он завоевал сердце одной бедной, но честолюбивой дамы из филадельфийского "света". Благодаря этому браку связи Каупервудов, по общему мнению, должны были очень укрепиться. Генри Каупервуд подумывал о том, чтобы переехать на Северную Фронт-стрит, откуда открывался великолепный вид на реку и где уже шло строительство красивых особняков. По тем временам — незадолго до Гражданской войны [Гражданская война в США (1861 — 1865)—.война между промышленными северными и рабовладельческими южными штатами Закончилась победой Севера благодаря участию широких народных масс, боровшихся за отмену рабства.]— его четырехтысячный оклад считался довольно внушительным. Генри Каупервуд, благоразумный и осторожный, никогда не вкладывал свои сбережения даже в мало-мальски рискованные дела и, благодаря своей аккуратности, осмотрительности и пунктуальности, имел, как полагали его сослуживцы, все основания в будущем рассчитывать на пост вице-директора или даже директора банка, в котором работал.

Предложение дяди Сенеки относительно "Уотермена и К°" Фрэнк счел для начала вполне подходящим. Посему в июне месяце он отправился на Южную Вторую улицу и был приветливо встречен Генри Уотерменом-старшим. Кроме последнего, как выяснилось, имелись еще Генри Уотермеи-младший, двадцатилетний молодой человек, и некий Джордж Уотермен, пятидесяти лет, брат Уотермена-старшего, доверенное лицо, бывшее в курсе всех сделок. Во главе предприятия стоял Генри Уотермен-старший, пятидесяти пяти лет. Он выезжал, по мере надобности, к пригородным клиентам; за ним оставалось последнее слово в вопросах, которых брат не мог разрешить самолично, и он же затевал новые сделки, так что его компаньонам и служащим оставалось только проводить их в жизнь. С виду флегматичный, коротконогий, пузатый толстячок, с густой сетью морщинок вокруг выпуклых глаз и красной шеей, м-р Генри Уотермен-старший на деле был проницательным, добродушным, покладистым и остроумным человеком. Благодаря врожденному здравому смыслу и располагающей благожелательности ему удалось создать прочное и процветающее дело. Но годы уже давали себя знать, и теперь бы он от души радовался сотрудничеству с сыном, если бы таковое не шло в ущерб делу.

Но об этом нечего было и мечтать. Не столь демократичный, как отец, лишенный его быстрой сообразительности и работоспособности, сын не чувствовал ничего, кроме отвращения, к коммерческой деятельности. Дело, оставленное на его попечении, несомненно, пошло бы прахом. Отец это видел, огорчался и все надеялся, что сыщется какой-нибудь молодой человек, который заинтересуется делом, будет продолжать его на прежних началах и, вместе с тем, не вытеснит его сына,— одним словом, человек, способный довольствоваться ролью младшего компаньона.

И вот с рекомендациями от Сенеки Дэвиса явился молодой Каупервуд. М-р Уотермен окинул его критическим взглядом. Да, подумал старик, мальчик годится. Из этого мальчика может выйти толк. Он держался непринужденно и в то же время с достоинством, без малейших признаков волнения или снеснительности. По его словам, он умел вести книги, хотя и не разбирался во всех тонкостях хлебно-комиссионного дела. Но эта отрасль интересовала его, и он хотел бы испытать свои силы.

— Этот малый мне нравится,— сказал брату Генри Уотермен, после того как Фрэнк ушел, получив предложение завтра утром приступить к своим новым обязанностям.— В нем что-то есть! Такой юный, сметливый, живой человек давно уже не переступал нашего порога.

— Да,— согласился Джордж, более худой и высокий, чем брат, с карими, несколько мутными, задумчивыми глазами и жиденькими темными волосиками, еще больше подчеркивавшими белизну плеши на его яйцевидной голове.— Весьма приятный молодой человек. Странно, что отец не берет его к себе в банк.

— Как знать, вероятно, не может,— возразил брат.— Ведь он там всего-навсего главный кассир.

— Это правда.

— Что ж, испытаем- его. По-моему, у него любое дело будет спориться. Многообещающий юноша!

Генри Уотермен встал и направился к парадной двери, выходившей на Вторую улицу. Холодок булыжной мостовой, защищенной от утреннего солнца сплошной стеной зданий (среди них и здание его конторы), стук копыт, грохот подвод, снующая толпа — все это нравилось ему. Он посмотрел через дорогу — трех- и четырехэтажные дома, почти все из серого камня. В них тоже бурлила жизнь, и Генри Уотермен возблагодарил небо за то, что некогда ему пришла в голову мысль основать свое дело на столь бойком месте. Жаль только, что он в свое время не приобрел здесь еще несколько участков.

"Хорошо бы этот молодой Каупервуд оказался тем, кто мне нужен,— мысленно сказал себе старик.— Я был бы избавлен от множества лишних хлопот".

Примечательно, что пятиминутного разговора было достаточно, чтобы убедиться в деловитости этого мальчика. Генри Уотермен почти не сомневался, что надежды его сбудутся.