Глава 16

Монтегю был теперь сравнительно свободен, У него были еще дела, но они отнимали немного времени. Всё обстояло бы совсем иначе, если бы он взялся за управление железной дорогой. На руках Аллана оставались два процесса, но так как оба были против крупных компаний, то Монтегю чувствовал, что ему предстоит тяжелый год. Он горько усмехнулся при мысли, что вряд ли у него хватило бы духа порвать с Прайсом и Райдером, если бы не деньги, нажитые им и его братом Оливером на небольшой спекуляции на Уолл-стрите.

Аллан получил письмо от Алисы. "Я останусь еще на две недели в Ньюпорте, - писала она. - Представь, кто меня пригласил к себе? Лаура Хиган. Она была очень мила со мной, и я на будущей неделе отправляюсь к ней на виллу. Если хочешь знать, мы долго говорили о тебе. Я воспользовалась случаем сказать ей кое-что: ей следовало это знать. Она отнеслась к моим словам с понятием и сочувствием. Надеюсь, ты приедешь сюда на недельку-другую еще до моего отъезда. Гарри Куртис тоже собирается провести здесь свой отпуск, приезжай с ним".

Монтегю улыбался, читая это письмо. Он не поехал с Куртисом. Но жара в городе была невыносимая, а мысль о морском прибое и вилле казалась такой заманчивой, что он все же выехал в Ньюпорт в пятницу вечером.

Хиганы пригласили его к обеду. Джим Хиган был здесь впервые за три года. Миссис Хиган объявила, что она буквально вытащила его из Нью-Йорка, съездив за ним сама.

В первый раз Монтегю провел с Хиганом так много времени. Он с интересом наблюдал за ним. Человек этот был для него загадкой: спокойный, вежливый, приветливый. Но Монтегю хотел знать, что скрывается за этой маской. В течение сорока лет этот человек работал и боролся на Уолл-стрите с единственной целью накопления денег. Джим Хиган не разделял ни одного из обычных развлечений, свойственных богатым людям. У него не было особых пристрастий, и он редко появлялся в обществе. Рассказывали, что, устраивая свои дела, он пользовался услугами дюжины секретарей и всех их доводил до изнеможения. Он работал без устали день и ночь, как настоящая машина, машина для печатания денег.

Сам Монтегю не отличался стремлением к накопительству, и его удивляло, зачем этот человек так желал иметь деньги. Чего он хотел добиться с их помощью? Каков был моральный кодекс, взгляд на жизнь человека, отдававшего все свое время накоплению богатства? Как он сам себе объяснял цель жизни? Ведь какое-нибудь объяснение должно было существовать, иначе не мог он быть таким спокойным и веселым. Или, возможно, он совсем об этом не думал? Может быть, им руководил слепой инстинкт? Или же он жил в шкуре зверя, инстинкт которого состоял только в том, чтобы добывать деньги? И его при этом не мучили никакие угрызения совести? Последнее предположение казалось Монтегю наиболее близким к истине. Он наблюдал за Джимом Хиганом с каким-то странным чувством, думая о нем как о страшной стихийной силе, слепой и бессознательной, как молния или смерч. Джим Хиган был настоящим хищником. Его состояние было нажито именно теми многочисленными способами, о которых говорил майор Винейбл: подкупами олдерменов, законодательной власти штатов и губернаторов; получением привилегий за гроши и продажей их за миллионы; созданием колоссальных предприятий, лопающихся как мыльные пузыри. И вот он сидит на веранде своей виллы в сумерках августовского вечера, покуривая сигару и рассказывая об основанном им сиротском приюте!

Он был весел и приветлив, даже добродушен. Неужели же он не знал об опустошениях и несчастиях, оставляемых позади себя? Монтегю овладело внезапное желание проникнуть за эту ширму сдержанности, огорошить этого человека каким-нибудь внезапным вопросом, добраться до его сути, узнать, кто он таков. На деле этот властный и в то же время благодушный вид скорее всего был лишь маской. А каков он, когда остается наедине с собой? Наверное, тогда возникают у него сомнения и неуверенность, отчаяние и чувство одиночества! Ведь образы загубленных им людей не могут не преследовать его! Воспоминания о предательстве и обмане должны же были терзать его!

От Хигана мысли Монтегю перенеслись к его дочери. Она тоже была спокойна и серьезна. Аллану хотелось бы знать, что творится в ее душе. Много ли она знает о деятельности своего отца? Она, конечно же, слышала о ней и маловероятно, что считала все это клеветой. Можно было спорить по поводу каких-то деталей, но общеизвестные факты были слишком очевидны. Оправдывала ли она его действия и извиняла, или была в душе несчастна? Не это ли было причиной ее гордости и горьких речей? Вечной темой для пересудов в обществе служило то, что Лаура Хиган отдавала все свое время помощи бедным в трущобах. Не поразила ли Джима Хигана Немезида в лице его дочери? Не олицетворяла ли она собой терзания его совести? Джим Хиган никогда не говорил о своих делах.

В течение двух дней, которые Монтегю провел в его обществе, Хиган только пару раз коснулся этого вопроса.

- Деньги? - заметил он, - я ими не интересуюсь. Деньги для меня все равно, что мусор. Жизнь игра, а доллары - мусор. Значит, он домогается власти! И перед глазами Монтегю как бы прошла вся карьера этого человека. Он начал службу конторским мальчиком, а над ним стояли многочисленные дельцы и финансисты. Чтобы преодолеть ступеньки лестницы и подняться к ним, нужны были деньги и деньги. Вставали на его пути соперники, с которыми он боролся. Победа над ними занимала все его время и мысли. Если он подкупал чиновников, то только потому, что его соперники старались делать то же самое. И, возможно, тогда он даже не подозревал, что превратился в хищника. И он даже не поверил бы, если бы кто-нибудь ему это сказал. Хиган прожил длинную жизнь, не щадя никого, кто попадался ему на пути, надеясь в душе, что будет делать добро с того дня, когда достигнет власти.

Именно с этой целью он и предпринял свое жалкое маленькое начинание - сиротский приют, считая, что это позволит ему избавиться от ярлыка хищника. Наверное, боги разразились бы гомерическим смехом, увидев спектакль о Джиме Хигане и его сиротском приюте. О Джиме Хигане, который мог бы заполнить два десятка сиротских приютов детьми людей, доведенных им до разорения и самоубийства!

Эти мысли не давали покоя Монтегю. Он недолго оставался в этот вечер у Хиганов. К чему ему все это? Джим Хиган стал тем, кем сделали его обстоятельства. Напрасны были его мечты о добродетели - перед ним вечно вставал новый соперник! И сейчас, если верить слухам, разворачивалась новая битва. Хиган и Уайман вцепились друг другу в горло. Они будут бороться до победного конца. И нет никакой возможности предотвратить эту борьбу хотя бы с риском разрушить устои, на которых зиждется благополучие самой нации!

Монтегю ежедневно узнавал о ходе этой борьбы. На следующее утро, сидя в открытом кафе одного из отелей и разглядывая публику, он услыхал знакомый голос. Это был молодой инженер, лейтенант Лонг, который подошел к нему и сел рядом.

- Слышали ли вы что-нибудь о нашем друге Гембле? - спросил Монтегю.

- Он вернулся в лоно своей семьи. Надоела ему вся эта суматоха, - ответил молодой офицер.

- Занятный парень этот Гембл.

- Я его люблю, - заметил лейтенант, - он не красив, но сердце у него там, где надо.

Монтегю подумал немного и спросил:

- А что, прислал он вам описание топлива, о котором вы просили?

- Представьте, прислал! И, право, с большим знанием дела! В департаменте решат, что я и в самом деле эксперт!

- Непременно, - заметил Монтегю.

- Он выручил меня из весьма затруднительного положения. Вы не можете представить себе, в какие сложные ситуации попадаем мы, морские офицеры. Но мне кажется, что одно слово следовало бы вычеркнуть из этого описания.

- Вот как! - заметил Монтегю.

- Право, я даже подумываю написать об этом в главный штаб. Я уже три раза собирался это сделать.

- В самом деле!

- Знаете ли, - продолжал офицер. - Какой-то молодой человек был представлен мне одним из моих друзей. Он вертелся вокруг меня целый вечер, и затем, когда мы возвращались домой, открыл причину своей привязанности. Кто-то из вашингтонских друзей сказал ему, что мне поручено составить условия поставки мазута для кораблей военно-морского флота. А у него, в свою очередь, имеются друзья, заинтересованные в этом деле и готовые дать мне ценный совет. Он намекал, что это для меня может быть очень выгодно.

- Воображаю, как вам это не понравилось!

- Право, это наводит на некоторые размышления, - сказал лейтенант. - Люди моего служебного положения легко могут получить подобное предложение. Многие же из нас ведут образ жизни далеко не по средствам. Все мы должны быть начеку. Я еще допускаю ловкую игру в политике или в деловых отношениях, но когда дело касается армии и флота, - тогда, уверяю вас, я готов лезть в драку!

Монтегю ничего не ответил. Он не знал, что сказать.

- Гембл что-то говорил о вашей борьбе со Стальным трестом, - заметил Лонг. - Так ли это?

- Да, - ответил Монтегю, - но теперь я отошел от этих дел.

- Кстати, о Стальном тресте, - заметил лейтенант, - знаете ли, мы получаем кое-какие сведения о нем.

- Любопытно, - сказал Монтегю.

- Спросите в армии, кого хотите! Это старая рана, которую мы носим в груди и которая не заживает. Я имею в виду мошенничество в области производства броневого листа для кораблей.

- Я кое-что слышал, - ответил Монтегю.

Монтегю мог произнести целую обвинительную речь против стальных королей.

- А я все это хорошо знаю, - продолжал лейтенант, - так как мой отец пятнадцать лет назад был членом комиссии по испытанию брони. Я слишком пристрастно отношусь к этому вопросу. Ведь отец вскрыл тогда большие злоупотребления, и это стало причиной его смерти.

Монтегю бросил проницательный взгляд на молодого офицера, который погрузился в мрачные размышления.

- Удивительно, как тяжело иногда бывает на душе у моряка! - сказал он. - Нам объявляют, что наши суда отправляются в Тихий океан и судьба всей нации зависит от них! А броня у них негодная, отлитая старым Гаррисоном и приобретенная правительством по цене, в четыре или пять раз превышающей ее истинную стоимость, Вот, например, известный мне случай с "Орегоном". Теперь мой брат служит на этом корабле. Во время испано-американской войны 1898 года вся страна следила за "Орегоном" и молилась за него. А я и сейчас могу найти в броне этого боевого корабля ряд отверстий, просверленных старым Гаррисоном и обшитых полосовым железом. Если граната попадет в эту "броню", она разлетится как стекло.

Монтегю слушал пораженный.

- И каждый может это увидеть? - спросил он.

- Нет, - сказал офицер. - Все, конечно, прикрыто, обшито железом. Проделав недоброкачественную работу, тщательно маскируют дефекты. Кто же это заметит?

- Но в таком случае откуда это знаете вы?

- Я? Да мой отец собрал все материалы, касающиеся производства этого броневого щита, начиная с того момента, когда он был отлит, и до его клепки на корабле. Существуют точные копии протоколов мастерской, из которой выходили броневые листы, и показания людей, производивших работы. Отец мой собрал все данные относительно этого и сотни других случаев. Я знаю человека, у которого до сих пор хранятся эти документы. Видите ли, в чем дело, - продолжал лейтенант, - правительство со своей стороны требует, чтобы каждый лист подвергался тщательному испытанию, и протоколы этих испытаний должны сохраняться. Но в действительности такое испытание и обработка материалов после него стоили бы огромных денег. А главное, если строго требовать соблюдения всех условий, то сотни листов оказались бы негодными. Но если протоколы все-таки попадают в канцелярию, Ингам и Давидсон переделывают их так, как "нужно". Таким способом эти ловкие молодые люди добывают бешеные деньги, которые затем бросают на хористок и актрис. Они изготовляют копии с протоколов мастерских, но не всегда при этом уничтожают подлинники. И вот кто-то в канцелярии спрятал их. Таким образом, правительство узнало про подлоги.

- Но это же просто невероятно! - воскликнул Монтегю.

- Да взять хотя бы историю с броневым листом Н 619 на "Орегоне", - сказал лейтенант. - Это был один из листов, отобранных из целой партии для баллистических испытаний. И вот после того, как его отобрали, ночью лист тайно доставили в мастерскую и трижды заново обработали. Понятно, он выдержал испытание, а с ним прошла и вся партия!

- Что же было предпринято по этому поводу? - спросил Монтегю.

- Ничего, - ответил Лонг. - Правительство оказалось не в состоянии доказать подобные факты. Но, конечно, служащие морского ведомства знают о них и всегда будут помнить об этом. Как я уже сказал, это убило моего отца.

- Но неужели компания не понесла никакого наказания?

- Была назначена комиссия для рассмотрения дела, и она вынесла решение возместить правительству около шестисот тысяч долларов убытка. Кстати, как раз здесь в отеле живет человек, который гораздо лучше знает всю эту историю.

Лейтенант умолк и осмотрелся. Вдруг он поднялся, подошел к ограде и окликнул господина, проходившего по другой стороне улицы.

- Хелло, Бейтс! - крикнул он.

- О, да это Бейтс из "Экспресса"! - воскликнул Монтегю.

- Так вы его знаете? - спросил лейтенант. - Хелло, Бейтс! Вас что, засадили за светскую хронику?

- Нет, я ищу интересное интервью, - возразил тот. - Как поживаете, мистер Монтегю, рад вас видеть.

- Присаживайтесь к нам, - сказал лейтенант. - Я рассказывал мистеру Монтегю о мошеннических проделках с броневым листом. Ведь вам известна история следствия по этому делу. Бейтс из Питтсбурга, - пояснил он.

- Расскажите, мистер Бейтс, - попросил Монтегю.

- О, этому делу была посвящена моя первая статья, - сказал Бейтс. - Само собой разумеется, питтсбургские газеты отказались ее напечатать. Но факты я все же добыл. А затем близко познакомился с одним питтсбургским юристом, которому было поручено произвести негласное расследование этого дела. И всякий раз, когда приходится читать в газетах о том, как старый Гаррисон, благодетель города, подарил ему новую библиотеку, у меня кровь закипает в жилах.

- Иногда мне кажется, - вставил лейтенант, - что если бы нашелся кто-либо, кто рассказал эту историю американскому народу, то старый негодяй был бы изгнан из страны.

- Вам никогда не удастся его изобличить, - сказал Бейтс. - Он слишком хитер. Гаррисон всегда умел возложить ответственность за грязную работу на других. Помните, как он во время большой стачки удрал, свалив все на Уильяма Робертса. Когда же страсти улеглись, он как ни в чем не бывало вернулся восвояси.

- А затем он откупился и фактически сумел избавиться от наказания! - зло заметил лейтенант.

Монтегю взглянул на него.

- Но как?

- Подробности можно узнать у приятеля Бейтса, юриста. Комиссия из офицеров обязала правительство возместить шестьсот тысяч долларов, но когда дело дошло до президента Соединенных Штатов, он отнес все расходы на счет морского ведомства.

- Всю сумму! - воскликнул Монтегю.

Офицер пожал плечами.

- А в один прекрасный день старый Гаррисон взбудоражил страну речью в поддержку протекционистской реформы, выдвинутой президентом. На другой же день юристу было приказано снизить приблизительно на семьдесят пять процентов возмещение убытков, которое все же присудили Гаррисону.

- А затем, - прибавил Бейтс, - явился Робертс из Питтсбурга, подкупил руководство демократической партии в конгрессе, и страна так и не получила ни возмещения убытков, ни протекционистской реформы. А через несколько лет старый Гаррисон продал свое дело Стальному тресту и ушел на покой с рентой в четыреста миллионов, которую выплачивает ему американский народ!

Бейтс откинулся на спинку стула.

- Как видите, тема не особенно приятная для послеобеденной беседы, - сказал он, - но меня она не может не волновать. Вот как создается все то, что вы здесь видите. - И он указал на празднично разодетых прохожих. - Женщины, швыряющие деньги на туалеты и бриллианты, и мужчины, разрывающие страну на части, чтобы добыть эти деньги. Вам скажут, что эти праздные богачи губят только самих себя, ведя нездоровый образ жизни. Но это не так: они везде распространяют заразу. Не правда ли, мистер Монтегю?

- Вполне с вами согласен, - ответил Аллан.

- Взгляните на города Новой Англии, - сказал Бейтс, - и на их население. Те, у кого было хоть сколько-нибудь энергии, давно уже переселились на запад. А оставшиеся все безвольны. Разве это не видно? Всюду, где появляются эти богачи, ищущие наслаждений, мужчины становятся содержателями домов терпимости и лакеями, женщины - горничными и проститутками.

- Их учат, учат брать взятки! - добавил лейтенант.

- Все, что еще оставалось у местного населения, продается с торгов, - сказал Бейтс. - В политическом отношении нет более испорченного уголка во всех Соединенных Штатах, чем штат Род-Айленд. Это всем известно, и в этом нетрудно убедиться. В день выборов вы можете покупать здесь голоса с такой же легкостью, как селедку. Здесь вы не почувствуете ни малейшего стремления к каким-либо демократическим реформам, ни малейших проблесков перемен.

- Вы нарисовали очень мрачную картину, - сказал Монтегю.

- Да, я стал желчным, - ответил Бейтс, - но я не всегда такой, стараюсь держать язык за зубами и беречь себя. Мы, газетчики, как вам известно, постоянно находимся за кулисами событий и наблюдаем, как кукол набивают опилками. Мы вынуждены жить в этом мире, и некоторым из нас это не по вкусу, могу вас уверить. Но мы бессильны что-нибудь сделать. Он пожал плечами.

- Я теряю уйму времени на сбор фактов, а моя газета в девяти случаях из десяти отказывается их печатать.

- Думается, вы бросите это занятие, - сказал лейтенант.

- А что я могу еще делать? - возразил репортер. - Я собираю факты, и когда дело доходит до взрыва, то пытаюсь оповестить об этом публику. Мне нравится моя работа, ибо я не могу не верить, что, если народ узнает правду, он рано или поздно скажет свое слово. Когда-нибудь появится человек с чистой совестью, который не пойдет на сделки. Не так ли, мистер Монтегю?

- Да, - ответил Аллан, - я надеюсь.

Глава 17

Лето кончалось. В последних числах августа Алиса приехала на несколько дней в Нью-Йорк. Ей нужно было сделать кое-какие покупки перед отъездом к Прентисам в горы Адирондак.

Это была новая причуда высшего общества, В дикой местности построили комфортабельные виллы, где светские дамы и господа наслаждались жизнью среди природы, пользуясь, однако, всеми благами цивилизации.

Для этого необходимы были охотничьи костюмы, альпинистское снаряжение, короче говоря, все очень экстравагантное и потому дорогое.

Монтегю это напомнило рассказ о миссис Виви Паттон. Ее муж жаловался на то, что она покупает слишком дорогое платье, и попросил одеваться попроще. "Хорошо, - сказала она, - я сейчас же накуплю себе уйму простых нарядов".

Один из вечеров Алиса провела дома и посвятила его кузену.

- Мне кажется, Аллан, - сказала она, - что Гарри Куртис собирается сделать мне предложение. Я думаю, тебе следует это знать.

- Я это предполагал, - заметил Монтегю с улыбкой.

- Гарри кажется, что ты его недолюбливаешь, так ли это?

- Нет, - ответил Монтегю, - не совсем так.

Он пытался найти подходящее выражение.

- Я не понимаю, в чем здесь дело, - продолжала Алиса, - ты считаешь, что мне не следует за него выходить?

Монтегю взглянул на нее.

- Скажи мне, ты твердо это решила?

- Нет, - ответила она, - я еще подумаю.

- Я просто хочу сказать, что если ты решила, то мое мнение, разумеется, ничего уже не значит.

- Я хочу, чтобы ты мне рассказал, что произошло между вами! - воскликнула девушка.

- Дело только в том, - сказал Монтегю, - что Куртис не очень чистоплотен в делах. Но с какой стати его обвинять, если и другие поступают так же.

- Но ведь он должен зарабатывать себе на жизнь, - заметила Алиса.

- Конечно, - ответил Монтегю, - и если он женится, то ему придется зарабатывать еще больше. Но тогда его все глубже будет засасывать коррупция.

- Но что он все же такое сделал? - со страхом спросила Алиса.

Аллан рассказал ей о своем разговоре с Куртисом. - Однако, Аллан, я не вижу в этом ничего ужасного, - сказала она. - Ведь железная дорога - собственность Райдера и Прайса.

- Да, но только частично, другая часть принадлежит акционерам.

- Так пусть они и расплачиваются за то, что имеют дело с такими людьми, - возражала девушка.

- Ты ничего не смыслишь в бизнесе и не можешь понять положения вещей, - ответил Аллан. - Куртис - член правления, ему доверено ответственное дело.

- Но он же действует только по указке Прайса, - сказала она. - Если бы он не согласился, то Прайс взял бы на его место другого - вот и все. Я действительно мало в этом смыслю, но мне кажется, что не стоит осуждать молодого человека за то, что он прокладывает себе дорогу в жизни. Он делает только то, что и другие. Без сомнения, ты лучше разбираешься во всем этом и испытываешь угрызения совести, и все же мне кажется, что ты смотришь на вещи слишком сложно.

Монтегю грустно улыбнулся.

- Ты уже говоришь совсем как Куртис. Видно, окончательно решила выйти за него замуж.

Алиса уехала в сопровождении Оливера, который получил приглашение посетить замок Берти Стюайвесанта, построенный в средневековом стиле и расположенный с другой стороны гор. Там обещала погостить и Бетти Уайман, так что Ливер рассчитывал провести у Стюайвесантов целый месяц. Но через три дня Монтегю получил известие, что он прибудет в Нью-Йорк утром после восьми часов и просит

Монтегю его дождаться. Аллан догадывался, в чем дело, и у него было достаточно времени, чтобы решить, как ему следует поступить.

- Ну что? - спросил он Оливера, когда тот вошел к нему, - опять подвернулось выгодное дельце.

- Да, кое-что есть.

- И дело верное?

- Вполне надежное. Войдешь со мной в долю? - спросил Оливер.

Монтегю покачал головой.

- Нет, - сказал он, - хватит с меня и одной попытки.

- Ты говоришь несерьезно, Аллан! - запротестовал Оливер.

- Я это твердо решил.

- Но, мой дорогой, это просто безумие! У меня сведения от самых информированных лиц. Дело верное.

- Я в этом не сомневаюсь, - ответил Монтегю. - Но с меня довольно игры на Уолл-стрите. Я слишком много узнал за это время и устал от всего. Я не люблю азартных игр и не люблю компромиссов, которые для них необходимы.

- Но лишние деньги тебе не помешали бы, не правда ли? - саркастически заметил Оливер. - Мне хватает того, что я имею.

- А когда твой капитал иссякнет?

- Не знаю, что будет тогда. Найду что-нибудь себе по душе.

- Хорошо, - сказал Оливер. - Это твое дело. Тогда я попробую на свой собственный страх и риск.

Они вышли из дома, взяли кеб и поехали по городу.

- Откуда ты получил свои "верные" сведения? - спросил Монтегю.

- Из того же источника, что и раньше, - ответил брат.

- Опять эти же акции Трансконтинентальной компании?

- Нет. Другие.

- Какие же именно?

- Я имею в виду акции Миссисипской стальной компании.

Монтегю повернулся к нему.

- Миссисипской стальной компании! - воскликнул он.

- Что тут странного, - сказал Оливер, - и что тебе до этого?

- Миссисипская стальная компания! - опять воскликнул Монтегю. - Разве ты не знаешь о моем конфликте с Северной Миссисипской железной дорогой?

- Конечно, знаю, но какое отношение это имеет к Миссисипской стальной компании?

- Но ведь Прайс - ее владелец!

- О, об этом я и забыл, - сказал Оливер.

Светская жизнь не оставляла ему времени для того, чтобы вникать в дела брата.

- Аллан, - прибавил он живо, - не говори мне больше ничего.

- Теперь все это меня не касается, - ответил Монтегю, - я вышел из дела. Но меня интересует вопрос: разве акции компании поднимаются?

- Напротив, они понижаются в цене.

Монтегю поразился.

- Это не обошлось без Стального треста, - прошептал он.

- Должно быть. Мои сведения получены от кругов, близких к Стальному тресту.

- Как ты полагаешь, они пытаются сломить Прайса?

- Не знаю. Думаю, они сделают это, если захотят.

- Но большая часть акций принадлежит Прайсу, - сказал Монтегю, - разве они в состоянии отобрать их у него.

- Не в состоянии, если они имеются в наличии, то есть не заложены и за них не выданы закладные. Но представь, что их уже нет у него, представь, что какой-нибудь банк выдал ему ссуду под эти акции - тогда что?

Монтегю был заинтригован. Он сопровождал брата, пока тот получал деньги в банке, обзванивал своих маклеров, приказывая продавать акции Миссисипской стальной компании. Наконец, он вынужден был покинуть брата, так как в этот день был занят в суде. Выйдя через несколько часов из здания суда, он купил биржевой бюллетень, и первое, что бросилось ему в глаза, был курс акций Миссисипской стальной компании: они котировались вечером почти на двадцать пунктов ниже, чем утром!

Даже голые цифры говорили ему о многих трагедиях: он представлял себе торжествующих и отчаявшихся пайщиков. Казалось, титаны развоевались. Оливер сумел вовремя сориентироваться. А Прайс и Райдер? Монтегю знал, что большая часть акций Прайса была заложена в Готтамском тресте. Что теперь будет с ним и с Северной миссисипской железной дорогой?

Столбцы вечерних газет были полны сенсациями. Они сообщали о том, что почва ускользала из-под ног Миссисипской стальной компании Распространялись самые невероятные слухи. Компания значительно превысила свои финансовые возможности; говорили, что ее служащие погрязли в спекуляциях, что компания не будет в состоянии выплатить причитающиеся держателям акций за четверть года проценты и необходимо будет учредить опеку. Намекали, что компания перейдет в руки Стального треста. Однако такого рода слухи энергично опровергались служащими треста.

Все произошло так внезапно, словно разразилась гроза среди ясного неба. Монтегю был потрясен. Для него мало значило, что сам он был теперь вне поля боя и что лично ничего не теряет. Он походил на человека во время землетрясения, который внезапно увидел перед собой разверзнувшуюся землю. Хотя Аллан и чувствовал себя в безопасности, он не мог уйти от того факта, что трещину дала та самая земля, на которой ему придется провести остаток жизни, и что новая пропасть может разверзнуться как раз под его ногами.

Монтегю не видел ни малейшего шанса спасения для Прайса и Райдера; он считал их совершенно уничтоженными и не удивился, если бы прочел, что они обанкротились. Но эти люди, видимо, выдержали не одну бурю. Все ограничилось только слухами. Акции Миссисипской стальной компании тем не менее больше не поднимались. Аллан заметил, впрочем, что и акции Северной миссисипской железной дороги понизились на восемь - десять пунктов.

Это было время великого волнения в финансовом мире. Все лето фондовую биржу трясло как в лихорадке, Казалось, что финансовые тузы и управляющие железными дорогами взяли за правило предсказывать общее разорение каждый раз, когда им приходилось произносить спичи на банкетах.

Никто, однако, не мог понять причин кризиса. Одни утверждали, что виной всему речи президента страны, его атаки на крупных капиталистов. Другие считали, что мировой капитал был истощен непрерывными войнами, землетрясениями и пожарами. Третьи жаловались на недостаток средств у правительства. Неоднократно среди общего шума раздавался трезвый голос какого-нибудь радикала, заявлявшего, что падение курса вызывалось преднамеренно, но подобное мнение казалось до того нелепым, что его или встречали насмешками, или вовсе не обращали на него внимания. Что касается Монтегю, то мысль о том, что в стране имеются люди, способные изменить положение на рынке и беззастенчиво использующие колебания цен в своих целях, казалась ему совершенно абсурдной.

Как-то раз вечером он разговорился об этом с майором Винейблом. Тот просто посмеялся над ним. Майор назвал десять - двенадцать лиц - среди них Уотермана, Дюваля, Уаймана, - которые заправляли большей частью банков в столице. Им были также подвластны три крупнейших страховых общества с капиталом в четыреста или пятьсот миллионов долларов; один из них контролировал крупную трансконтинентальную железную дорогу, которая придерживала двадцать - тридцать миллионов для спекуляций с акциями

- Если двое или трое из этих господ захотят, - заявил майор, - то они в один день затормозят всю финансовую деятельность страны. Если они поведут наступление на какие-либо фонды, то могут понизить стоимость акций до любых пределов.

- Но как же они могут это сделать? - поинтересовался Монтегю.

- Таких возможностей у них более чем достаточно. Вы заметили, что последний крупный кризис начался при крайней нехватке денег, какой уж много лет не видели на Уолл-стрите, Теперь представьте себе, что эти господа сосредоточили большие финансовые средства и договорились между собой изъять их из оборота в условленное время. Представьте себе, что и их собственные банки, и банки, директора которых подкуплены ими, и страховые общества, которыми они заправляют, сделают то же самое! Можете себе вообразить, как все бросятся добывать деньги, искать займы. И при такой нервозной обстановке, при почти полном отсутствии кредита. Причем это вспыхивает в массовом масштабе, - разве вам не ясно, к чему все это может привести?

- Это похоже на игру с огнем, - заметил Монтегю.

- Опасность, однако, не так велика, как можно предположить, - ответил майор.

- Наше спасение в том, что крупные финансовые воротилы не могут поладить между собой. Уотерман, например, добился займа в десять миллионов от казначейства. Уайман, напротив, добивается повышенных цен и берет на Уолл-стрите ссуду в пятнадцать миллионов. Здесь в городе не менее двенадцати крупных банковских трестов.

- И они соперничают друг с другом? - спросил Монтегю.

- Конечно, - отвечал майор, - например, борются за контроль над иногородними банками. Все банки страны отправляют избыточную часть своих капиталов в Нью-Йорк, что составляет около четырехсот - пятисот миллионов долларов, то есть огромную сумму. Многие крупные банки финансируют до двух тысяч различных учреждений, и на этой почве процветает самая отчаянная конкуренция Короче, происходит ожесточенная схватка.

- Все ясно, - сказал Монтегю.

- Только на одном все банки сошлись, - продолжал Винейбл, - на своей ненависти к независимым банкам. Дело в том, что крупные банки обязаны иметь в наличии двадцать пять процентов своего капитала, в то время как независимые - только пять, благодаря этому оборот средств у последних быстрее, они выплачивают четыре процента по вкладам, широко себя рекламируют и вытесняют монополистов. Их около пятидесяти в одном Нью-Йорке, и в их руках сосредоточивается около миллиарда долларов. И прошу вас запомнить мои слова: из-за этого вскоре прольется кровь.

Монтегю было суждено вспомнить это пророчество.

Через несколько дней произошел случай, который пролил новый свет на положение вещей. Однажды после обеда к Аллану пришел Оливер. Он принес с собой письмо. - Аллан, - сказал он, - что ты об этом думаешь?

Монтегю взглянул на письмо. Оно было от Люси Дюпрэ.

"Мой дорогой Олли, - прочитал он, - я оказалась в весьма затруднительном положении, так как одна денежная операция, на которую я рассчитывала, не удалась. Все средства, с которыми я, приехала в Нью-Йорк, на исходе. Теперь мое положение довольно тяжелое. У меня имеется вексель на сто сорок тысяч долларов, выданный мне Стенли Райдером в уплату за акции. Он подлежит оплате через три месяца. Мне пришло в голову, что вы, быть может, знаете кого-нибудь, кто мог бы учесть или выкупить этот вексель. Я была бы очень рада отдать его за сто тридцать тысяч. Прошу вас, сохраните все это между нами".

- Как ты думаешь, что все это значит? - спросил Оливер.

Аллан пристально посмотрел на него.

- Право, мне нечего сказать.

- Много ли было у Люси денег, когда она приехала сюда?

- Три или четыре тысячи долларов. А затем она получила еще десять тысяч от Стенли Райдера при продаже своих акций.

- Не могла же она так много израсходовать! - воскликнул Оливер.

- Она могла куда-нибудь поместить свои деньги, - сказал Монтегю задумчиво.

- Да никуда она их не помещала! - воскликнул Оливер.

- Но не это меня смущает, - заметил Монтегю. - Я не пойму, почему Райдер сам не учтет этот вексель?

- Вот именно! Почему он разрешил Люси пустить его вексель в продажу?

- Возможно, он об этом даже не знает. По-видимому, она держит свои дела в тайне от него.

- Чепуха, - возразил Оливер. - Я ничему этому не верю. Я думаю, все это происки самого Райдера!

Монтегю в недоумении пожал плечами.

- Я полагаю, он пытается учесть свой собственный вексель, - продолжал Оливер, - я не верю, чтобы Люси решилась обратиться к нам ради себя самой. Скорее, она согласилась бы умереть с голода. Она слишком горда.

- Однако Стенли Райдер, - возразил Монтегю, - президент Готтамского треста...

- Это ничего не значит. Это его собственный вексель, а не треста, и, уверяю тебя, ему неоткуда взять денег. Несколько дней назад одна крупная компания приостановила платежи, а я знаю, что Райдер входил в число ее пайщиков. Он пострадал также при понижении курса акций Миссисипской стальной компании, и я готов побиться об заклад, что он рыщет теперь повсюду в поисках денег. Тут-то он и решил использовать Люси. Чтобы выйти из положения, он не остановится перед тем, чтобы забрать у нее последний доллар.

Монтегю некоторое время хранил молчание. Потом он крепко стиснул пальцы и проговорил:

- Я должен увидеть ее.

Люси выехала из дорогого отеля, в котором устроил ее Оливер, и сняла квартиру на Ривер-Сайд. На следующее утро Монтегю отправился туда.

Она встретила его в дверях гостиной. Аллан заметил, что Люси бледнее обычного. Ее лицо отражало следы пережитых волнений.

- Аллан! - воскликнула она. - Я знала, что вы придете. Как вы могли так долго не появляться?

- Я не думал, что вы хотите меня видеть, - сказал он.

Она ничего не ответила и села, не спуская с него глаз, в которых сквозил испуг.

Внезапно он почувствовал, что в душе его что-то оборвалось.

- Люси! - воскликнул он. - Не хотите ли вы уехать отсюда? Уехать, пока еще не поздно?

- Куда? - спросила она.

- Куда-нибудь! Поезжайте обратно домой.

- У меня нет дома, - ответила Люси.

- Уходите от Райдера, - сказал Монтегю. - Он же губит вас!

- Никто не руководит моими поступками, Аллан, - сказала Люси. - Вы не должны винить Стенли, мне неприятно это слышать.

Она замолчала.

- Люси! - сказал Монтегю. - Я читал письмо, которое вы написали Оливеру.

- Я так и подумала. Просила же его этого не делать.

- Послушайте, может быть, вы скажете, что все это значит? Только всю правду.

- Скажу, - проговорила она тихо.

- Я помогу вам, если вы оказались в затруднительных обстоятельствах, но не Райдеру. Если вы разрешаете ему эксплуатировать вас...

- Аллан, - воскликнула она, вспыхнув. - Неужели вы думаете, что он знал о моем письме?

- Да, я так думаю.

- Как вы можете!

- Я знаю, что ему угрожает банкротство.

- Да, и я хочу помочь Стенли, чем могу. Это безумная мысль, но это все, что я могла придумать.

- Ясно, - сказал Монтегю.

- Неужели вы не понимаете, что я не могу его оставить? - воскликнула Люси. - Теперь больше, чем когда-либо, он нуждается в помощи. Все друзья оставили его, и я единственный человек, который о нем заботится... который действительно его понимает...

Монтегю не знал, что сказать.

- Я, конечно, причиняю вам боль, - сказала Люси, - но думаю, вы меня когда-нибудь поймете, а что касается всех остальных - мне до них нет никакого дела.

- Хорошо, Люси, - произнес Аллан с грустью. - К сожалению, я ничем не могу вам помочь и не стану вас больше беспокоить.

Глава 18

Прошел месяц. Монтегю был погружен в работу, до него доходило лишь слабое эхо бури, бушевавшей в финансовом мире. Впоследствии он часто с удивлением вспоминал, какое слабое представление имел о происходившем. Он сравнивал себя с крестьянином, который, не поднимая головы, копался на своем поле, в то время как целые армии готовились к бою, и неожиданно очнулся от шума завязавшегося сражения и рвущихся над его головой снарядов.

Новое потрясение охватило фондовую биржу. Стюарт, молодой лохинварец с запада, попытался нанести удар по торговле медью. Распространились фантастические слухи о новом кризисе. Одни утверждали, что какой-то спекулянт скупил всю медь, другие - что произошла ссора между конкурентами. Как бы то ни было, цена на медь упала. Финансовый мир вновь испытал сильнейшее потрясение. Молниеносно разнеслась весть, что крупные банкиры решили вытеснить молодого лохинварца из нью-йоркских банков. Говорили также, что и другие банки замешаны в этом деле и ожидаются совещания монополистов.

Прошло еще несколько дней, и новые события потрясли Нью-Йорк.

Все банки короля льда оказались близки к краху, а сам он - на грани банкротства.

Монтегю никогда не видел подобной паники на Уолл-стрите. Кого бы он ни встречал, все спешили сообщить какие-либо новости, одни невероятнее других. Казалось, что перед финансовыми тузами внезапно разверзлась пропасть. Однако в то время Монтегю был настолько поглощен тяжбой с табачным трестом, что его не особенно трогало все происходящее вокруг. Газеты отчаянно пытались прекратить панику, сообщая, что все затруднения улажены и Дан Уотерман пришел на помощь терпящим крах компаниям, Монтегю верил этому и занимался своим делом.

На третий или четвертый день после того, как кризис достиг своего апогея, Аллан был приглашен на обед к своему другу Гарви. Монтегю устал после долгого дня, проведенного в суде. Ему не хотелось переодеваться, и он отправился из своей конторы прямо в фешенебельный отель к Гарви, где собирались представители светского общества. Гарви отделал по своему вкусу личные апартаменты, занимающие целый этаж.

- Добрый день, мистер Монтегю, - приветствовал его портье, когда Аллан вошел в вестибюль отеля. - Мистер Гарви оставил для вас записку.

Монтегю разорвал конверт и прочел поспешно набросанный текст. Гарви только что получил известие, что банк, в правлении которого он состоял, готовится прекратить платежи и ему необходимо в этот вечер присутствовать на экстренном совещании. Он дважды звонил Монтегю в контору и в отель, но его не заставал. Монтегю вышел. Родных его не было в городе, и ему ничего не оставалось, как пообедать одному. После обеда Аллан купил в вестибюле отеля несколько газет и сел их просматривать.

Входная дверь отворилась. Взглянув поверх газеты, Монтегю узнал банкира Уинтона Дюваля. Он не видел его со времени встречи в гостиной миссис Уинни. Банкир не заметил Монтегю и, нахмурив брови, прошел мимо к одному из лифтов. В этот момент Монтегю услышал голос за своей спиной.

- Добрый день, мистер Монтегю.

Аллан обернулся. Перед ним стоял мистер Лион, управляющий отелем, с которым как-то познакомил его Гарви.

- Вы пришли на конференцию? - спросил он.

- Какая конференция?

- Сегодня вечером здесь собираются банкиры, - заметил тот. - Конференция закрытая, не говорите об этом никому. Добрый день, мистер Уорд, - обратился Лион к проходившему мимо господину. - Дэвид Уорд, - объяснил он Монтегю.

- А, - сказал Аллан, - знаю.

На Уолл-стрите Уорду дали прозвище уотермановского "конторского мальчишки". Однако он получал огромное жалованье, как управляющий крупным страховым обществом. Уотерман платил ему сто тысяч долларов в год.

- Так и сам здесь? - спросил Монтегю.

- Да, Уотерман здесь, - ответил Лион. - Он прошел через служебный вход. Я полагаю, конференция весьма секретная. Они сняли наверху подряд восемь номеров. Уотерман пройдет туда с одного конца коридора, а Дюваль - с другого. Репортеры не будут знать, что они встретятся.

- Ловко они все придумали! - засмеялся Монтегю.

- Я смотрю, не появились ли репортеры, - прибавил Лион, - но они, как видите, ничего не пронюхали.

Монтегю стал теперь внимательно наблюдать за входившими в вестибюль. Он увидел, как появился Джим Хиган вместе с пожилым господином, в котором Аллан узнал Бэскома, председателя Федерального банка, принадлежавшего Уотерману. Двух других господ Монтегю знал как крупных банкиров, и когда он взглянул в сторону, то увидел около стойки высокого, широкоплечего господина, беседующего с портье Когда тот обернулся, Аллан узнал его. Это был Бейтс из "Экспресса".

"Ага, - подумал Монтегю, - репортеры все-таки кое-что пронюхали!"

Он заметил, что Бейтс задержал на нем свой взгляд. Монтегю поднял руку в знак приветствия, но Бейтс сделал вид, что не заметил его. Он, не глядя на Аллана, прошел мимо него и быстро прошептал:

- Пройдите в холл.

Монтегю на мгновение оторопел, а затем последовал за ним. Бейтс отошел в угол комнаты и сел в кресло. Монтегю подошел к нему.

Репортер быстро огляделся и затем торопливо заговорил:

- Простите меня, мистер Монтегю. Я не хочу, чтобы нас видели вместе. Я хотел попросить вас об одном одолжении.

- В чем дело?

- Я собираю материал для статьи. Нечто крайне важное. Я не могу сейчас вам всего объяснить, но мне необходимо получить номер в этом отеле. Вам представляется случай оказать мне услугу, которой я никогда не забуду. Поясню все позднее, как только мы останемся наедине.

- Что вы хотите от меня? - спросил Монтегю.

- Мне надо снять номер четыреста седьмой, - ответил Бейтс. - Если не четыреста седьмой, то пусть будет пятьсот седьмой или шестьсот седьмой. Я не могу снять его сам, - портье меня знает. Но вам он его сдаст.

- Не представляю себе, как это сделать?

- Только попросите, - сказал Бейтс, - и все будет в порядке.

Монтегю взглянул на него. Его знакомый едва сдерживал волнение.

- Ну, пожалуйста, - прошептал он, положив руку на плечо Аллана.

Монтегю вышел в вестибюль и направился к стойке.

- Добрый вечер, мистер Монтегю! - приветствовал его портье. - Мистер Гарви еще не вернулся.

- Знаю, - сказал Монтегю. - Я бы хотел снять комнату на этот вечер, рядом с одним моим другом. Это на четвертом этаже.

- На четвертом? - спросил портье и обернулся, чтобы взглянуть на ключи, развешанные на стенке. - Какой номер? Окнами на улицу или во двор?

- Четыреста пятый у вас свободен? - Четыреста пятый? Нет, этот номер занят.

Свободны четыреста первый, четыреста шестой, с другой стороны - четыреста седьмой.

- Я беру четыреста седьмой, - сказал Монтегю.

- Четыре доллара в сутки, - произнес портье, снимая ключ.

Монтегю заплатил вперед и пошел за мальчиком к лифту. За ним последовал Бейтс и еще один джентльмен, маленький подвижный человек с плоским чемоданом, в каких обычно носят костюмы; все поднялись на четвертый этаж.

Посыльный открыл комнату. Все трое вошли в нее, Включив свет и опустив шторы, мальчик вышел, притворив за собой дверь.

Бейтс опустился на кровать, схватился за голову и воскликнул:

- О, бог мой!

Сопровождавший его молодой человек поставил свой чемодан, уселся в кресло и, откинувшись на спинку, принялся весело хохотать.

Монтегю изумленно глядел то на одного, то на другого.

- О, боже! боже! - повторял Бейтс. - Надеюсь, больше мне не придется вытворять ничего подобного! К утру у меня волосы поседеют!

- Вы забываете, что даже не сказали мне, в чем дело, - заметил Монтегю.

- О, да, - сказал Бейтс. Он неожиданно поднялся и пристально посмотрел на Аллана.

- Мистер Монтегю! - воскликнул он, - не подведите нас. Вы не знаете, как мне сейчас трудно. Но это будет самая крупная сенсация в моей жизни! Обещайте, что вы нас не выдадите!

- Я ничего не могу вам обещать, - сказал Монтегю, невольно рассмеявшись, - пока вы мне не скажете, в чем дело.

- Я боюсь, что вам это не понравится, - сказал Бейтс. - Это не совсем красиво по отношению к вам, но я был в отчаянном положении. Я не мог рисковать, а Родни был одет несоответственно.

- Вы не представили мне своего друга, - сказал Монтегю.

- О, простите! - ответил Бейтс, - мистер Родни, один из наших сотрудников.

- Ну, а теперь рассказывайте, - сказал Монтегю, усаживаясь на стул.

- Это связано с конференцией. Мы узнали о ней всего час назад. Они собираются в номере этажом ниже, как раз под нами.

- И что же?

- Мы хотим знать, что там происходит, - сказал Бейтс.

- Но как?

- Через окно. Мы захватили с собой веревку. - Бейтс указал на чемодан.

Монтегю поглядел на него с интересом.

- Веревку! - воскликнул он. - Вы спустите мистера Родни из окна?

- Конечно, - сказал Бейтс. - Это окно с края, спуститься из него совершенно безопасно.

- А что, если веревка оборвется?

- Не оборвется, мы взяли хорошую веревку.

- Но как вы поднимете его потом? - спросил Монтегю.

- С этим все в порядке. Наверх он и сам вскарабкается, или же мы спустим его вниз на землю. Веревка достаточно длинна.

- А вдруг он выпустит веревку из рук? И сорвется!

- Ну, ладно, - беспечно произнес Бейтс. - Это уж предоставьте Родни. Он ловкий. Он начал свою карьеру с того, что поднимался на колокольни. Вот почему я его и прихватил с собой.

Монтегю удивленно переводил взгляд с одного на другого.

- Скажите, мистер Бейтс, - спросил он наконец, - часто вам, как репортеру, приходится проделывать подобные вещи?

- Случалось, - ответил тот. - Как-то раз мне необходимо было получить несколько фотографий; дело шло об убийстве. Но и раньше мне приходилось взбираться по карнизам на верхние этажи домов, лазить по пожарным лестницам. Я был полицейским репортером и приобрел тогда эти дурные привычки.

- А если бы вас накрыли? - спросил Монтегю.

- Дело замяли бы: полиция никогда не преследует репортеров.

Бейтс промолчал, а потом продолжил.

- Я знаю, что мое положение двусмысленно, но подумайте, мистер Монтегю, как много зависит от моих действий. Мы узнаем все, что происходит на конференции. Уотерман тут, и Дюваль, подумайте-ка. Стальной и Нефтяной тресты! Редактор срочно послал за мной и сказал: "Бейтс, разузнайте-ка, что там наклевывается!" Что мне было делать? Тем более теперь, когда я получил такой шанс узнать, что здесь происходит. А это может иметь огромное значение. Они решат, как перевернуть завтра биржу вверх дном! Подумайте, что вы можете сделать, имея такие сведения!

- Нет, - сказал Монтегю, качая головой, - меня эта биржевая игра не волнует.

Бейтс пристально посмотрел на него.

- Простите, - сказал он, - но я подумал, быть может, вы или ваши друзья захотят благодаря этим сведениям заработать... Разумеется, имея в виду ваше теперешнее положение...

- Ни я, ни мои друзья этим заниматься не станут, - сказал Монтегю, улыбаясь.

Бейтс тоже рассмеялся.

- Ладно! - сказал он. - Тогда будем действовать ради спортивного интереса и ради того, чтобы оставить их в дураках.

- Вот это лучший довод, - сказал Монтегю.

- Номер этот ваш. Вы, конечно, можете нам помешать, если пожелаете. Но вам нет необходимости оставаться здесь, если это вам не нравится. Мы берем на себя весь риск, и будьте уверены, если нас накроют, отель постарается замять дело. Можете мне довериться: я сумею доказать, что вы к этому не причастны.

- Я останусь, - сказал Монтегю. - Мне хотелось бы посмотреть, что из этого выйдет.

Бейтс вскочил с кресла и протянул руку к чемодану.

- Отлично! - сказал он. - Давайте его сюда!

Родни открыл чемодан и вытащил моток веревки, очень тонкой и крепкой, и небольшую дощечку. Он сделал широкую петлю, продел в нее дощечку, которая служила для сиденья, снял одеяла с кровати. Затем вытащил пару больших перчаток из телячьей кожи, которые бросил Бейтсу, и бечевку, один конец которой обвязал вокруг кисти руки. Потом он кинул веревку на пол, потушил свет в комнате, поднял штору и сложил одеяла на подоконнике.

- Готово! - сказал он.

Бейтс надел перчатки и взял в руки веревку, а Родни подготовил сиденье.

- Держите одеяла, мистер Монтегю, если хотите нам помочь, и не давайте им упасть.

Бейтс развернул часть веревки и закрутил ее вокруг ножки большого письменного стола, стоявшего у окна. Родни перелез через подоконник и, держась за него руками, осторожно уселся на дощечку.

- Готово, - прошептал он.

Бейтс схватил за конец веревки и постепенно, дюйм за дюймом, стал опускать ее, упираясь коленями в стол. Монтегю придерживал одеяла. Плечи и голова Родни скоро скрылись под подоконником. Однако он продолжал еще держаться за него.

- Отлично, - шепнул он, - спускайте!

Веревка начала быстро развертываться.

Сердце Аллана колотилось, но Бейтс действовал спокойно, по-деловому. Он распустил несколько витков веревки, остановился и произнес:

- Посмотрите вниз.

Монтегю высунул голову в окно. Он увидел отблески света из окна, расположенного под ними. Родни висел у карниза близ верхней притолоки.

- Ниже! - сказал Монтегю, повернув голову к Бейтсу. Тот еще немного опустил веревку.

- Как теперь? - спросил он.

Монтегю выглянул снова. Родни ловко обогнул карниз и прижался к краю окна так, что его не было видно из комнаты. Он сделал нетерпеливый знак рукой, и

Монтегю, обернувшись, прошептал:

- Еще ниже!

Когда он вновь выглянул, Родни уже стоял на подоконнике.

- Теперь нужно закрепить веревку! - пробормотал Бейтс.

Монтегю обернул ее еще раз вокруг ножки стола, потом протянул дальше по комнате и крепко привязал к ручке двери.

- Я думаю, не сорвется, - сказал Бейтс, подходя к окну и берясь за бечевку, другой конец которой был обмотан вокруг руки Родни.

- Это для сигнализации, - сказал он. - Азбука Морзе.

- Ну, - проговорил Монтегю, - теперь вам не многого хватает для полного успеха.

- Большего уже сделать нельзя, - сказал Бейтс. - Тише!

Монтегю увидел, что рука, державшая бечевку, дернулась.

- О-к-н-о о-т-к-р-ы-т-о, - расшифровал Бейтс и прибавил: - Господи! Они у нас в руках!

Глава 19

Монтегю принес пару кресел, и оба уселись у окна, рассчитывая, что ждать придется долго.

- Как вы узнали об этой конференции? - спросил Монтегю.

- Говорите тише, - прошептал ему на ухо Бейтс, - иначе Родни ничего не услышит.

Бечевка дернулась. Бейтс медленно передавал по буквам:

- У-о-т-е-р-м-а-н. Д-ю-в-а-л-ь. Он перечисляет собравшихся. Д-э-в-и-д. У-о-р-д. Х-и-г-а-н. П-р-е-н-т-и-с.

- Прентис, - прошептал Монтегю, - но он же в горах Адирондак!

- Прибыл сегодня экспрессом. Уорд телеграфировал ему. Это навело нас на след. Г-е-н-р-и П-а-т-е-р-с-о-н. Он подлинный хозяин нефтяного треста. Б-а-с-к-о-м. Этот из Федерального банка, человек Уотермана.

- Судя по именам, можно себе представить, что происходит нечто особо важное.

Родни продолжал называть имена других крупных банкиров с Уолл-стрита.

- Р-а-з-г-о-в-о-р и-д-е-т о С-т-ю-а-р-т-е, - передал он.

- Это старая история - прокомментировал Бейтс, - он уже умер.

- П-р-а-й-с.

- Прайс! - воскликнул Монтегю.

- Да, - сказал Бейтс, - я видел его в вестибюле. Я так и думал, что он придет.

- Для совещания с Уотерманом? - удивленно произнес Монтегю.

- Почему бы и нет?

- Но ведь они смертельные враги!

- О, - сказал Бейтс, - не придавайте значения слухам.

- Что вы хотите этим сказать? - запротестовал Монтегю. - Неужели вы не считаете их врагами?

- Конечно, нет.

- Но я могу представить вам доказательства.

- Против каждого вашего доказательства, - сказал с улыбкой Бейтс, - я могу привести с полдюжины веских возражений.

- Но это полнейший абсурд... - начал было Аллан.

- Тише!

Бейтс напряженно следил за двигающейся веревкой.

- Л-е-д, - передал Родни.

- Это о Каммингсе - втором покойнике. Они и его погубили.

- Кто? - спросил Монтегю.

- В первую очередь Уотерман. Пароходная компания конкурировала с его железными дорогами в Новой Англии. И теперь она близка к полной ликвидации. Вскоре вы услышите, что ее съел Уотерман.

- Вы полагаете, что крах этой компании был подстроен им? - спросил Монтегю.

- Был подстроен? Клянусь небом, это была величайшая афера, какую я когда-либо видел на Уолл-стрите.

- И это все Уотерман?

- Вместе с нефтяным трестом. Они преследовали, например, молодого Стюарта, который, видите ли, вытеснил их в Монтане. Он мог бы получить с них десять миллионов отступного, но Стюарт был настолько безрассуден, что явился в Нью-Йорк и начал учреждать банки. Вот они и прикрыли его банки. Теперь он потеряет добрую часть своих десяти миллионов.

- От всего этого даже дух захватывает, - сказал Монтегю.

- А вы не волнуйтесь, вам нужно запастись воздухом на эту ночь, - шутливо заметил Бейтс.

Аллан призадумался.

- Вы сказали - Прайс. И имели в виду Джона С. Прайса?

- Насколько мне известно, существует только один Прайс.

- И вы не верите, что он противник Уотермана?

- Я утверждаю, что Прайс - агент Уотермана.

- Но, разве не он владеет Миссисипской стальной компанией?

- Да он, но как человек Уотермана, - сказал Бейтс.

- Этого не может быть! Разве Уотерман не заинтересован в Стальном тресте? И разве не Миссисипская стальная компания его главный конкурент?

- Так, видимо, и должно быть, - ответил Бейтс. - Но на самом деле вся эта конкуренция служит только для отвода глаз и обмана публики. Прошло уже четыре года с тех пор, как Прайс завладел паями компании, передав их Уотерману.

Монтегю не мог вымолвить ни единого слова от изумления.

- Мистер Бейтс, - проговорил он, - я еще недавно сотрудничал с Прайсом и Миссисипской стальной компанией. Я уверен, что вы заблуждаетесь.

- Мне трудно вас переубедить, - возразил Бейтс. - Попробуйте доказать обратное, однако ваши доказательства должны быть очень вескими. Дело в том, что мне давно известно все то, о чем я вам сейчас рассказал. Я получил эти сведения от самих участников дела и от них же узнал подробности. Я уличил Прайса прямо в его собственной конторе. Беда только в том, что моя газета никогда ничего подобного не напечатает.

Прошло какое-то время, прежде чем Монтегю заговорил снова. Он старался уяснить смысл того, что услышал от Бейтса.

- Но ведь Прайс боролся с Уотерманом, - прошептал он. - И вся "стальная шайка" боролась с Прайсом! Они только к тому и стремились, чтобы положить его на лопатки. Иначе во всем этом нет никакого смысла.

- А вы в этом уверены? - спросил Бейтс. - Однако подумайте, Прайс выступал против Уотермана, но представьте себе на минуту, что они только делали вид, что борются друг с другом? Правда, я говорю только о самом Прайсе. Я не осведомлен о тех, с кем он был в сговоре. Возможно, что он их предал.

При этих словах Монтегю судорожно ухватился за ручки кресла. Он на минуту перестал соображать от мысли, высказанной Бейтсом.

- Боже мой, - бормотал он, - боже мой.

Его воображение начало работать. Итак, Прайс предает Райдера! Втягивает его в дело по достройке Северной Миссисипской железной дороги. Вовлекает его капитал в Миссисипскую стальную компанию, обещает, вероятно, поддержать акции на рынке и вместо этого содействует его краху! Вертит Райдером, как хочет, и в конечном счете ведет его к гибели. Но зачем?

Монтегю казалось, что он внезапно очутился перед бездонной пропастью и в испуге отпрянул назад. Он не мог себе этого представить. Уотерман! Всему причиной Дан Уотерман! Все это задумано им! Вот то отмщение, которым он грозил! Он все время расставлял ловушку для Райдера.

Мысль казалась чудовищной и нелепой. Монтегю старался отогнать ее всякий раз, когда она у него появлялась. Нет, нет! Этого не может быть!

Однако почему не может? В глубине души Монтегю был уверен, что посетивший его агент был подослан Уотерманом. Как только старик в первый раз увидел Люси, он сразу же постарался разузнать о ее делах. Внезапно перед глазами Монтегю всплыло пылающее гневом лицо, промелькнувшее мимо него на борту "Брунгильды". "Я буду преследовать вас!" - сказал тогда старик Люси. Несколько месяцев он молчал и вот теперь наконец дает о себе знать.

"Отчего же нет? Отчего же нет? - продолжал себя спрашивать Аллан. - Что он, в сущности, знал про Миссисипскую стальную компанию? Какие у него есть доказательства, что она в самом деле конкурирует с трестом? Что он слышал о нем, кроме отзывов Стенли Райдера? И всего вероятнее, что Райдер только повторял сказанное ему Прайсом!

Монтегю забыл о всем окружающем под наплывом одолевавших его мыслей. Бечевка опять дергалась, передавая имена нескольких вновь пришедших дельцов, хозяев города, но он уже не слышал их.

- Зачем же надо было скрывать, что Прайс - агент Уотермана?

- Зачем, зачем! - возмутился Бейтс. - Вы же видите, что широкая публика возмущена засильем монополий. И президент под ее влиянием ведет с ними борьбу!

Если бы стало известно, что Стальной трест захватил предприятие своего последнего крупного конкурента, как знать, какие шаги предприняло бы правительство!

- Понимаю, - сказал Монтегю. - И сколько же времени все это продолжалось?

- Четыре года. Все они дожидались благоприятного момента, чтобы покончить с Миссисипской стальной компанией и затем в качестве благодетелей прибрать ее к своим рукам.

- Ясно.

- Слушайте! - сказал Бейтс, высовываясь из окна. Из номера, где происходила конференция, можно было с трудом расслышать звуки низкого мужского голоса:

- У-о-т-е-р-м-а-н, - передал Родни.

- Началась деловая часть заседания, - прошептал Бейтс.

- С-о-з-д-а-л-о-с-ь с-л-о-ж-н-о-е п-о-л-о-ж-е-н-и-е. К-о-н-е-ц р-и-с-к-о-в-а-н-н-ы-м б-а-н-к-о-в-с-к-и-м о-п-е-р-а-ц-и-я-м.

- То есть конец моим противникам, - прокомментировал Бейтс.

- Д-ю-в-а-л-ь о-д-о-б-р-я-е-т, - продолжал Родни.

Бейтс и Монтегю, сидя у окна, испытывали танталовы муки. До них доносились лишь обрывки речей, и только с большим напряжением можно было уловить какой-то смысл.

- Скоро они прекратят говорить речи, - прошептал Бейтс.

Действительно, предварительная часть заседания была закончена. Следующие два слова, переданные через бечевку, заставили Монтегю вскочить.

- Г-о-т-т-а-м-с-к-и-й т-р-е-с-т.

- Да, - прошептал Бейтс.

Монтегю не произнес ни звука.

- Райдер злоупотребляет доверием, - расшифровал Бейтс подергивание бечевки, схватил Аллана за руку и притянул его к себе. - Боже мой! - задохнулся он от волнения. - Кажется, они хотят свалить Готтамский трест.

- Р-а-й-д-е-р-у о-т-к-а-ж-у-т в к-р-е-д-и-т-е, - передал Родни, и Монтегю почувствовал, как задрожала рука Бейтса.

- Они отказываются учитывать векселя Райдера, - проговорил он.

Монтегю словно окаменел.

- 3-а-в-т-р-а у-т-р-о-м, - передавала бечевка.

Бейтс едва сдерживал волнение.

- Вы понимаете, что это означает! Банковская расчетная палата вычеркивает из своих списков Готтамский трест!

- Это конец тресту, - едва выговорил Монтегю.

- Да они с ума сошли! - воскликнул Бейтс. - Понимают ли они, что творят! Начнется такая паника, какой Нью-Йорк еще не видывал! Это сокрушит все банки в городе! Готтамский трест! Подумайте-ка, Готтамский трест!

- П-р-е-н-т-и-с в-о-з-р-а-ж-а-е-т, - сообщил Родни.

- Возражает! - воскликнул Бейтс, ударяя себя по колену, не в силах сдержать волнения. - Ну, конечно, кому же еще возражать. Если падет Готтамский трест, то Кредитная компания США больше суток не протянет.

- П-е-т-е-р-с-о-н н-е-д-о-в-о-л-е-н, - передавала бечевка.

- Он многое теряет, - пробормотал Бейтс.

Монтегю зашагал взад и вперед по комнате.

- Но это же ужасно! - сказал он.

Мысль Аллана перенеслась сейчас к маленькой грустной женщине, живущей в своей одинокой квартирке на Ривер-Сайд. Из-за нее, собственно говоря, разыгрывается сейчас вся эта страшная драма. Монтегю ясно представил себе мрачного старика с ястребиным взором, сидящего этажом ниже за столом и диктующего финансовым воротилам города свои законы.

Этот человек также наверняка думал о Люси. Он и Монтегю - единственные среди всех собравшихся думают о ней.

- У-о-т-е-р-м-а-н н-а-с-т-а-и-в-а-е-т н-а т-о-м, ч-т-о-б-ы р-а-з-д-а-в-и-т-ь Р-а-й-д-е-р-а. Л-и-ш-и-т-ь е-г-о к-р-е-д-и-т-а.

- Все ясно, - прокомментировал Бейтс. - Они покончат с ним, если Уотерману так угодно. Но что завтра будет в Нью-Йорке!

- У-о-р-д з-а-щ-и-щ-а-е-т з-а-к-о-н-н-ы-е б-а-н-к-и.

- Щенок, - презрительно произнес Бейтс. - Законными банками он называет те, которые поддерживают его синдикаты. Тоже мне нашелся защитник!

Однако тут в Бейтсе проснулся репортер.

- Какая сенсация! - шептал он. - Вот это новость!

О дальнейших сообщениях Родни у Монтегю осталось только смутное воспоминание. Он был поглощен собственными мыслями. Тем временем Бейтс продолжал расшифровывать слова Родни. Генерал Прентис, член правления Готтамского треста, пытался спасти положение. Но было ясно, что тресту уже никто не поможет. В памяти Аллана удержалось заявление: "Паника принесет пользу, она обуздает президента!"

- Поняли ли вы? - кричал Бейтс. - Это все дело рук Уотермана! Что за характер! Мы присутствуем при историческом событии сегодня, мистер Монтегю!

Прошло полчаса. Рука Бейтса, сдерживающая бечевку, дернулась, затем последовали еще два сигнала.

- Это означает: тащите! - шепнул он. - Быстро! - И схватился за веревку. - Тяните изо всех сил, веревка выдержит.

Они принялись тащить Родни, который помогал им, подтягиваясь за карниз окна. Был момент, когда Монтегю чуть не отпустил веревку, но затем тянуть стало легче. Родни встал коленями на карниз.

Через несколько мгновений в окне показалась его рука, схватившаяся за подоконник. Монтегю с Бейтсом, подхватив его под мышки, втащили в номер. Родни едва стоял на ногах. Все трое молчали, еле переводя дыхание. Затем Родни бросился к Бейтсу и схватил его за плечи.

- Старина, - взволнованно заговорил он. - Мы их провели! Мы их провели!

- Да, это так. Мы провели их! - повторил, улыбаясь, Бейтс.

- Вот это будет сенсация! - вскричал Родни. - Никогда нам не удавалось ничего подобного!

Оба веселились, как школьники. Они обнимали друг друга, хохотали и плясали по комнате. Наконец все успокоились. Монтегю зажег свет и опустил штору. Он посмотрел на Родни. Костюм репортера был в беспорядке, лицо пылало от возбуждения.

- Вы и представить себе не можете этой сцены! - сказал он. - У меня волосы встают дыбом, когда подумаю об этом. Только представьте - я был не более как в двадцати футах от Дана Уотермана. Все время казалось, что он смотрит прямо на меня. Я не смел шевельнуться, боялся, как бы он меня не заметил. Каждое мгновение мне мерещилось, что он встанет с кресла и бросится к окну. Но он спокойно сидел, стучал по столу, сверкал глазами и диктовал этим господам свою волю.

- Я слышал, как он говорил, - сказал Бейтс. - Теперь я уверен: это был его голос.

- О, Дан прямо положил их на лопатки! - продолжал Родни. - Когда он закончил, наступила такая тишина, что слышно было, как муха пролетит. От всей этой картины можно было сойти с ума.

- Я вне себя от волнения, - сказал Бейтс. - Все, что случилось, просто невероятно!

- Они и понятия не имеют, к чему это приведет.

- Нет, имеют, - возразил Родни. - Но им все безразлично. Они почуяли запах крови. Это совершенно в их духе - они напоминали свору гончих, преследующих дичь. Надо было видеть этого Уотермана с худым, жаждущим крови, жадным лицом. "Час пробил, - сказал он. - Здесь нет ни одного, кто бы не считал, что рано или поздно это должно было произойти. Мы должны их уничтожить раз и навсегда". Надо было видеть, как он посмотрел на Прентиса, когда тот отважился выступить против него.

- Прентису все это оказалось не по вкусу? - спросил Монтегю.

- Нетрудно себе представить, как он разозлился, - вставил Бейтс.

- Уотерман обещал ему свое покровительство. Но теперь он, должно быть, всецело в их руках. По-видимому, Федеральный банк вложил в Готтамский трест миллион долларов и вынужден будет взять их обратно.

- Подумать только! - воскликнул Бейтс.

- Подождите, - сказал Родни, - но ведь они хотят изменить всю политику. Я готов лишиться руки, лишь бы сфотографировать Дана Уотермана в ту минуту. Такой снимок следовало показать американскому народу и спросить его, что он обо всем этом думает. Дэвид Уорд заметил: "Небольшая встряска в наше время никому не повредит". А Уотерман стукнул кулаком по столу. "Страна нуждается в уроке, - заявил он. - Деловых людей оскорбляют и несут о них всякий вздор. Если поприжать народ, у него будет о чем думать, а не поносить тех, кому страна обязана своим благосостоянием. Мне кажется, джентльмены, что в нашей власти положить конец этому радикализму".

- Только подумать! - произнес в волнении Бейтс. - Старый черт!

- А Дюваль прибавил с усмешкой: "Одним словом, господа, мы заставим Райдера обанкротиться и напугаем президента".

- Конференция закончилась? - спросил Бейтс, немного помолчав.

- Оставалось только пожать друг другу руки, - ответил Родни. - Я не решился продолжать наблюдения, так как все они начали вставать со своих мест.

Бейтс поднялся с кресла.

- Идемте! - сказал он, - нам нельзя терять времени. Дело еще далеко не закончено.

Он принялся отвязывать веревку и свертывать ее. Родни взял одеяла и положил их на кровать, прикрыв простыней, чтобы не были заметны места, протертые веревкой. Он свернул бечевку и бросил ее в чемодан. Бейтс взял шляпу, пальто и направился к двери.

- Извините нас, мистер Монтегю, - сказал он. - Вы понимаете, нужно еще много потрудиться над всем этим.

- Разумеется, - сказал Монтегю.

- Мы постараемся отблагодарить вас как можно скорее, - прибавил Бейтс. - Зайдите после того, как выйдет газета, и мы вместе это отметим.

Глава 20

Они распрощались. Подождав несколько минут, чтобы дать время репортерам выйти из отеля, Монтегю вызвал лифт.

Лифт остановился этажом ниже. Аллан едва опомнился от возбуждения. Когда дверь открылась, он увидел группу людей и среди них Дюваля, Уорда и генерала Прентиса. Монтегю спрятался за спину лифтера, чтобы его никто не увидел. Аллан успел заметить, что Прентис был смертельно бледен. Не сказав никому ни слова, он вышел в коридор. Монтегю колебался с минуту, а затем решительно повернул и пошел за ним. Он нагнал Прентиса у дверей.

- Добрый вечер, генерал! - сказал он.

Прентис обернулся и посмотрел на него невидящим взглядом.

- А, Монтегю! - сказал он. - Как поживаете?

- Хорошо, - ответил Аллан.

На улице среди других автомобилей он заметил лимузин генерала.

- Вы куда?

- Домой, - ответил Прентис.

- Я поеду с вами, если позволите, - сказал Монтегю. - Мне нужно кое-что вам сказать.

- Хорошо.

Генерал и не мог бы ему отказать, так как Монтегю взял его под руку и направился с ним к автомобилю. Впрочем, Аллан не ожидал отказа.

Он помог генералу сесть в машину, сам уселся рядом и захлопнул дверцу. Прентис был в состоянии какой-то прострации.

Монтегю наблюдал за ним некоторое время, затем внезапно наклонился к нему и сказал:

- Генерал, зачем вы дали себя уговорить?

- А? - сказал Прентис.

- Я говорю, - повторил Монтегю, - зачем вы дали себя уговорить?

Прентис повернулся и посмотрел на него остановившимся взглядом.

- Я знаю все, - сказал Монтегю, - все, что произошло на вашей конференции.

- Что вы хотите этим сказать?

- Я знаю, к чему они вас принудили. Они хотят уничтожить Готтамский трест.

Генерал был ошеломлен.

- Что такое, - едва выговорил он. - Кто вам сказал? Как вы могли узнать?

Монтегю выждал, пока генерал придет в себя.

- Я ничем не мог помочь тресту, - вырвалось у него. - Что я мог сделать?

- Вы можете отказаться действовать с ними заодно! - воскликнул Монтегю.

- При чем здесь я? Они все равно добьются своего. И вы полагаете, что меня не сомнут, если я откажусь?

- Но подумайте, к чему все это приведет! Разорятся сотни людей! Вы и на себя навлечете беду!

- Я все это знаю, - сказал генерал с мукой в голосе. - Не подумайте, что я не боролся. Но я был беспомощен, совершенно беспомощен!

Он вновь повернулся к Монтегю и дрожащей рукой ухватил его за рукав.

- Я никогда не думал, что доживу до такого часа. Презирать самого себя, быть презираемым всеми! Чтобы меня третировали, оскорбляли, забрасывали грязью!

Старик не в силах был говорить от волнения, голос его прерывался.

- Взгляните на меня! Вы считаете, что я человек влиятельный, видное лицо в городе, глава большого предприятия, пользующегося доверием тысяч людей? Ничего подобного! Я марионетка, фигляр! Имя, которое я ношу, следует покрыть позором! Он закрыл лицо руками и наклонил голову, чтобы Монтегю не мог видеть его горе. Наступило долгое молчание. Монтегю лишился дара речи. Он чувствовал, что само его присутствие в машине оскорбляет генерала.

Наконец Прентис открыл лицо. Он сжал кулаки и овладел собой.

- Жребий брошен, - сказал он. - Мне пришлось согласиться. Чего это мне стоило, не все ли равно?

Монтегю молчал.

- Я не имею права оправдываться, - продолжал генерал. - Пути назад нет. Дан Уотерман теперь мой хозяин, и я должен ему повиноваться.

- Как вы попали к ним в лапы? - спросил Монтегю.

- Один из моих друзей организовал Федеральный банк и предложил мне стать его президентом, желая использовать мое имя. Я согласился, потому что хорошо знал этого человека и полностью ему доверял. Я вел дело, оно процветало, но через три года перешло в другие руки. Это было во время кризиса. Мне следовало уйти, но я должен был позаботиться о семье, о своих друзьях, которые были втянуты в это предприятие. Да и от своих интересов не смог отказаться. Я остался - и этим все сказано. Я чувствовал, что теперь возглавляю банк лишь номинально, но было уже слишком поздно.

- Но отчего вам теперь не выйти из дела? - спросил Монтегю.

- Теперь? - повторил генерал. - Теперь, когда все мои друзья оказались в зависимости от меня? Моим врагам это было бы только на руку, ибо дало возможность все свои грехи свалить на мою голову. Они поставили бы меня рядом со Стюартом и Райдером.

- Все ясно, - произнес Монтегю.

- И вот наступил кризис, и я узнаю, кто теперь мой настоящий хозяин. Мне приказывают, и я подчиняюсь. Мне не угрожают. Я повинуюсь и без угроз. Бог мой, мистер Монтегю, если бы я рассказал вам, что творится в этом городе, какую грязь льют на почтенных людей и к каким мерам им приходится прибегать для своей защиты... И это самые уважаемые в городе люди, состарившиеся на службе народу. Все это слишком ужасно, чтобы рассказывать.

Некоторое время оба молчали.

- И ничего нельзя сделать? - спросил Монтегю.

- Ничего, - ответил Прентис.

- Скажите, генерал, ваше предприятие надежно?

- Вполне.

- Вы ничем себя не скомпрометировали?

- Ничем.

- Отчего же вы боитесь Уотермана?

- Отчего? Да я обязан иметь в резерве восемьдесят процентов вкладов, а у меня их только пять.

- Понимаю, - сказал Монтегю.

- Я должен был сделать выбор между Стенли Райдером и самим собой, - прибавил генерал. - Но пусть Райдер отвечает сам за себя.

Больше никто из них ничего не сказал. Они сидели, погруженные в свои мысли. Слышался только шум мотора автомобиля, мчавшегося по Бродвею.

Монтегю тем временем составил себе план действий. Он пересел на откидное сиденье автомобиля, откуда мог хорошо видеть номера домов, мимо которых они проезжали, Наконец он обратился к Прентису:

- Я покину вас на следующем углу.

Генерал дал сигнал шоферу, и автомобиль остановился. Монтегю вышел.

- Доброй ночи, генерал! - сказал он.

- Доброй ночи! - ответил тот слабым голосом. Он не протянул руки Монтегю, захлопнул дверь из кабины, и машина помчалась дальше.

Аллан направился на Ривер-Сайд. Вот и дом, где жила Люси.

- Миссис Тэйлор дома? - спросил он привратника. - Сейчас посмотрю.

Монтегю назвал свое имя и прибавил:

- Скажите, что у меня к ней очень важное дело.

Вскоре показалась Люси в черном платье.

Взглянув на его расстроенное лицо, она сразу поняла: что-то случилось.

- Что произошло, Аллан? - спросила она.

- Люси, где теперь Райдер?

- Его нетрудно найти, - ответила она и прибавила: - У вас плохая новость?

- Да, - сказал он, - но прежде всего нужно разыскать Райдера.

Некоторое время она нерешительно смотрела на него, но беспокойство взяло верх, и она сказала:

- Стенли рядом в комнате.

- Позовите его.

Люси бросилась к двери.

- Идите сюда, Стенли! - позвала она.

Вошел Райдер. Лицо его было бледно, от аристократического лоска не осталось и следа.

- Мистер Райдер, - начал Монтегю, - я располагаю фактами, которые касаются непосредственно вас, и считаю, что вам следует их знать. Завтра должно состояться собрание директоров, на котором будет решено, что банк, дисконтирующий векселя Готтамского треста, прекращает эти операции [Дисконтирование векселей - учет векселей; покупка их банком у векселедержателей до истечения срока. - Прим. переводчика.].

Райдер вздрогнул, лицо его стало серым. Он не издал ни звука. В тишине лишь слабо вскрикнула Люси.

- Моя информация абсолютно точна, - продолжал Монтегю. - Решено свалить ваш трест.

Райдер схватился за стул.

- Кто? - пробормотал он.

- Дюваль и Уотерман, - ответил Монтегю.

- Дан Уотерман! - воскликнула Люси.

Монтегю обернулся и увидел ее широко раскрытые глаза, полные ужаса.

- Да, Люси, - подтвердил он.

Тихий стон вырвался у нее из груди. Потом она хрипло спросила:

- Объясните мне все! Я не понимаю, что это значит?

- Это значит, что я разорен, - объяснил Райдер.

- Разорен? - повторила Люси.

- Совершенно! - сказал он. - Я в их руках. Я знал, что они за мной охотятся, но не думал, что они пойдут на такое!

Он грубо выругался.

Монтегю не отрываясь смотрел на Люси. Он чувствовал глубокое сострадание к ней.

- Это из-за меня! Из-за меня! - твердила Люси прерывистым шепотом.

- Люси, - начал Монтегю, но она, предостерегая его, подняла руки.

- Тише! Он не должен знать! - прошептала она, задыхаясь. - Я ничего не рассказывала.

Затем Люси снова повернулась к Райдеру.

- Должен же быть какой-нибудь выход, - воскликнула она. - Должен!

Райдер упал в кресло и закрыл лицо руками.

- Разорен! - простонал он. - У меня не останется ни одного доллара!

- Нет, нет! - кричала Люси. - Этого не может быть!

Она приложила руку ко лбу, пытаясь собраться с мыслями.

- Это надо остановить... Я пойду к нему... Я буду его просить.

- Вы не должны этого делать, Люси, - сказал Монтегю.

- Ни слова! - прошептала Люси с прежней настойчивостью. - Ни одного слова.

Она кинулась в другую комнату и через минуту вернулась в шляпе и пальто.

- Аллан! - сказала она. - Скажите, чтобы мне кликнули кеб.

Он пытался протестовать, но Люси не хотела его слушать.

- Вы можете ехать со мной. По дороге поговорим. Ну, пожалуйста, помогите мне.

В ожидании кеба Люси стояла посреди комнаты, нервно ломая руки.

- Теперь, Аллан, ступайте вниз и ждите меня там, - сказала она Монтегю.

Кинув взгляд на совершенно подавленного Райдера, он взял шляпу, пальто и вышел.

Монтегю ходил взад и вперед по холлу. Кеб подъехал. Через минуту появилась Люси под густой вуалью. Она решительно направилась к экипажу и села в него. Монтегю последовал за ней. Люси приказала ехать в большой мраморный дворец Уотермана.

Повернувшись к Монтегю, она заговорила торопливо и страстно:

- Я знаю, что вы намерены мне сказать, но избавьте от этих слов меня и себя. Мне горько, что вы станете свидетелем моего позора, но, видит бог, я не могу иначе. Я должна это сделать. Другого выхода нет. Я должна идти и умолять Уотермана пощадить Райдера.

- Люси! Выслушайте меня...

- Я не хочу вас слушать! - истерически закричала она. - Я не могу выносить ваших рассуждений по этому поводу. И так уж все это ужасно!

- Но подумайте, чего вы можете добиться, - перебил он. - Не воображаете ли вы, что сумеете приостановить эту страшную машину, пущенную в ход Уотерманом?

- Не знаю, не знаю, - сказала она, подавляя рыдания. - Я могу сделать только то, что от меня зависит. Если в нем есть хоть капля жалости, я брошусь перед ним на колени и буду молить его...

- Но, Люси, подумайте, что вы делаете! Вы отправляетесь ночью к нему в дом!

- Я не забочусь о своей чести, Аллан! Я не боюсь Уотермана. Я слишком долго думала только о себе, теперь я должна подумать о человеке, которого люблю.

Монтегю промолчал.

- Люси, - сказал он наконец. - Скажите мне, понимаете ли вы свою роль в этом деле?

- Да, да, - вскричала она страстно. - Я давно знала, что Уотерман преследует меня. Я думала о нем. Каждый раз, когда нас настигала какая-нибудь беда, я чувствовала его власть. Но я никогда не предупреждала Райдера об опасности!

- Из любви к нему... - начал Аллан.

- Нет, нет!

Дрожащей рукой Люси ухватила его за рукав:

- Видите ли... вы даже не можете себе представить этого. Я скрывала от него, потому что боялась!

- Боялись? Чего?

- Я боялась, что Райдер оставит меня! Я боялась, что он откажется от меня! А я его слишком люблю! Теперь вы видите, что я за особа! И я еще могу рассказывать вам об этом. Разве после этого мне есть чего стыдиться? Разве еще что-нибудь может унизить меня? И что я могу еще сделать, кроме того, как пойти к Уотерману и постараться исправить то, что я сделала?

Монтегю был потрясен ее унижением.

- Люси!.. - попробовал он возразить.

Но она снова схватила его за руку.

- Аллан! - шептала она, - я знаю, что вы испытываете потребность остановить меня. Но это ни к чему не приведет, я должна это сделать! И я не могу слушать вас, от ваших слов мне становится еще тяжелей. Я избрала свой путь, и ничто в мире не остановит меня. Я хочу, чтобы вы оставили меня. И сейчас же! Я не боюсь Уотермана, я больше ничего не боюсь! Меня пугаете только вы и ваше сострадание. Предоставьте меня моей судьбе! И перестаньте обо мне думать.

- Я не могу этого, Люси! - сказал Аллан.

Она приподнялась и попросила кебмена остановиться.

- Я требую, чтобы вы ушли, Аллан! - закричала она. - Пожалуйста, выходите.

Он еще попробовал уговорить ее, но она буквально выталкивала его из кеба.

- Уходите, уходите! - кричала она, и он, совершенно растерянный, вышел из экипажа.

- Пошел, - закричала Люси кебмену и захлопнула дверцу. Монтегю, стоя на аллее парка, тупо смотрел, как фонари кеба исчезли за деревьями.