И. А. Шумпетер. История экономического анализа - Глава 7. "Меркантилистская" литература

И. А. Шумпетер. История экономического анализа >Часть II. От истоков до первого классического (приблизительно до 1790 г.) - Глава 7. "Меркантилистская" литература ^1-1

[1. Интерпретация «меркантилистской» литературы]
[2. Экспортная монополия]
[3. Валютный контроль]
[4. Торговый баланс]: [а) Практический аргумент: политика с позиции силы]; [b) Аналитический вклад]; [с) Концепция торгового баланса как инструмент анализа]; [d) Ceppa, Малин, Мисселден, Ман]; [е) Три ошибочных тезиса]
[5. Прогресс в области анализа начиная с последней четверти XVII в.: от Джозайи Чайлда до Адама Смита]: [а) Концепция автоматического механизма]; [b) Основы общей теории международной торговли]; [с) Общая тенденция к более свободной торговле]; [d) Преимущество территориального разделения труда]

Вопросы международных экономических отношений имели такое огромное значение для всех экономистов рассматриваемой эпохи, что мы уже неоднократно были вынуждены обращаться к их идеям, касающимся данных проблем. Тем не менее необходимо вернуться к этой теме и рассмотреть некоторые положения, с тем чтобы ввести в наше рассмотрение новую группу произведений и извлечь из них все, что может представлять интерес для экономического анализа. Я разделю эти положения на группы по темам и рассмотрю их в соответствующих разделах: «Экспортная монополия», «Валютный контроль» и «Торговый баланс». Доктрины, относящиеся ко второму и третьему разделам, в особенности к третьему, обычно рассматриваются как стержень воображаемой «меркантилистской системы». Для многих экономистов эти доктрины означают учение в целом. Данная традиция была установлена Адамом Смитом, знаменитое наступление которого на то, что он называл (следуя, возможно, за физиократами) «коммерческой, или меркантилистской, системой» (см.: «Богатство народов», книга IV), сосредоточилось на аргументации, касающейся торгового баланса, хотя он не оставил без внимания и другие аспекты.

[1. Интерпретация «меркантилистской» литературы]

Читателю, по-видимому, известно, что специфически «меркантилистские» доктрины стали объектом полемики среди историков экономической мысли. Прежде чем подойти к рассмотрению нашей задачи, следует хотя бы коротко остановиться на этой полемике. Ее анализ не только прояснит обсуждаемые проблемы, но также послужит интересной иллюстрацией принципов интерпретации, изложенных в общих чертах в части I.

Большинство экономистов XIX в. не только отвергали, но и презирали мнения «меркантилистов» относительно данных тем (насколько вообще можно сказать, что они придерживались общих мнений). ^1-2 Они не видели в этих мнениях ничего, кроме заблуждений, и, разбирая работы своих предшественников, создали такую практику, когда достаточно было обнаружить оттенок «меркантилизма», чтобы счесть работу устаревшей. В этом можно удостовериться (получив одновременно немалое удовольствие), обратившись к соответствующим статьям в словаре Палгрейва (Palgrave's Dictionary of Political Economy). ^1-3

Далее, возникла оппозиция фритредерству, представленная в основном немецкими авторами, хотя и не только ими; она ударилась практически в другую крайность. Этой оппозиции также удалось установить традицию, хотя и менее общую, вызвавшую позднее реакцию, которая, объединив силы с уцелевшими элементами «либеральной» традиции, в свою очередь обещает стать чрезмерной. В качестве примера можно привести монографию профессора Якоба Вайнера. ^1-4

Первое, что следует отметить в отношении этой длительной полемики, это то обстоятельство, что как антимеркантилисты, так и промеркантилисты интересовались в основном меркантилистской практикой, а следовательно, мнения обеих сторон определялись и по-прежнему определяются главным образом политическими предпочтениями. Английские критики без симпатии относились к тому, что было сделано в меркантилистскую эпоху. Германские экономисты, сочувствующие меркантализму, не одобряли некоторых видов меркантилистской практики, но до некоторой степени соглашались с политикой национальной автаркии, некоторыми мерами по управлению государством и прежде всего по созданию национального государства. Все это совершенно не имеет отношения к нашей цели, и нам остается сказать только следующее: как противники, так и сторонники меркантилизма стали жертвами столь дорогой людям той рационалистической эпохи веры, что их мнения о политике являются научными выводами из научных предпосылок. Особенно это касается английских утилитаристов, таких как Джон Стюарт Милль, относившихся к своим рекомендациям, касающимся политики, примерно так же, как любой инженер — к своим рекомендациям по конструированию какого-либо устройства. Они считали, что жили «в просвещенном веке», следовательно, практические и теоретические «ошибки», с их точки зрения, одинаково легко определялись, да и по сути не отличались друг от друга. Данная точка зрения, частично объясняющая их высокомерную позицию, разумеется, совершенно несостоятельна, и нам нет нужды снова это доказывать.

Во-вторых, сторонники меркантилизма утверждали, а противники отрицали не только возможность понимания меркантилистской политики, как любого другого явления, включая преступление и безумие, но и тот факт, что, учитывая обстоятельства и возможности тех времен, она являлась адекватным средством достижения целей, которые, опять-таки для тех времен, можно было считать рационально обоснованными. В этом, как достаточно наглядно было показано выше, сторонники меркантилизма были правы, хотя не в такой мере, как считали сами. ^1-5 Во всяком случае, это должны признать все, кто не хочет осудить аналогичные современные меры торговой политики, которые в действительности пользуются поддержкой многих экономистов, знающих и превозносящих Смита, Рикардо и Маршалла. Далее мы будем называть этот довод «практическим аргументом». ^1-6

В-третьих, однако это ничего не говорит об анализе, результаты которого были использованы для защиты меркантилистской политики. Человек может делать то, что с его точки зрения и в его обстоятельствах кажется верным, и при этом поступать так из соображений, являющихся полной бессмыслицей. ^1-7 Сторонники меркантилизма, в особенности немецкие, мало ценившие и еще меньше знавшие экономическую теорию, были, следовательно, неправы, думая, что доказали справедливость меркантилистской доктрины, в то время как в действительности им удалось оправдать, в смысле, определенном выше, некоторые частные меры меркантилистской практики. Более того, недостаточно показать, что какое-либо положение, которое мы находим в меркантилистском памфлете, имеет смысл для нас, т. е. мы можем доказать его правильность. Многие современные утверждения имеют поразительное поверхностное сходство (будем надеяться, что только поверхностное) с совершенно примитивными утверждениями, которые можно легко опровергнуть. Некритически придавать современное значение старым текстам, равно как и уделять чрезмерное внимание каждой ошибке в формулировках, значит изменить долгу историка. На такого рода соображения мы будем в дальнейшем ссылаться как на «теоретический аргумент». Вооружившись этим различием, мы приступим теперь к нашей задаче.

в начало

[2. Экспортная монополия]

Для начала скажем, что практический аргумент поддерживает позицию тех авторов, которые считали, что монополия и квазимонополистическое сотрудничество независимо от их влияния на развитие промышленности и торговли внутри страны выполняли необходимую функцию в международной торговле. Именно это я подразумеваю под экспортной монополией. Во все времена люди по-особому относились к монополистической практике, направленной против иностранцев. Так, американский Конгресс, враждебно настроенный ко всем возможным проявлением монополии, легко пришел к убеждению о необходимости ослабить антимонополистическое законодательство в пользу экспортеров (Закон Уебба—Померено). Тезис, лежащий в основе закона, так же прост, как и правилен (если рассматривать только непосредственные его результаты): выигрыши, полученные от монополии во внешней торговле, являются чистым доходом для данной нации, поскольку статьи, которые следовало вычесть из дохода при сделках на внутреннем рынке, в данном случае равняются нулю. Более того, до середины XVIII в. — а во многих частях света значительно дольше — торговля была возможна только в рамках соответствующих протекционистских правил, на которые могли опереться торговцы. Это не обязательно предполагало монополистические действия, но требовало организации и сотрудничества, которые легко могли бы распространиться на цены и общую экономическую политику, не только для того, чтобы дать преимущество отечественным экспортерам, но и для того, чтобы регулировать его и защитить стандартную практику от нарушений со стороны соотечественников. Наглядным тому примером служит «компания купцов-авантюристов». ^2-1 Теперь это кажется очевидным, но критики «меркантилистских теорий» удивительно часто упускали из виду, что век меркантилизма был веком пиратского империализма, а торговля развивалась во многом благодаря колонизации и неограниченной эксплуатации созданных колоний, ^2-2 зависела от «частных» войн, за которые правительства, в особенности английские, часто отказывались нести ответственность, и от постоянного балансирования на грани войны. Классическим примером является Ост-Индия; единственным современным случаем — Родезия. Даже в отсутствие какого-либо прогресса в понимании логики экономических явлений (в действительности этот прогресс весьма мало отразился на изменениях в практической политике) эта ситуация позволяет достаточно рационально объяснить многое из того, что впоследствии, в других условиях, было обречено на исчезновение.

Двумя основными источниками большого потока литературы на тему экспортной монополии (включая колонизацию) послужили следующие факты: во-первых, политика крупных внешнеторговых компаний затрагивала интересы различных слоев общества внутри страны; во-вторых, их успех вызывал зависть и ненависть к «набобам» со стороны как землевладельцев, так и простолюдинов. Эти атаки вызывали ответные выступления, из которых стоит упомянуть лучший из известных мне примеров: защита Джоном Уилером купцов-авантюристов от бюрократов, выступающих за регулирование, но не разбирающихся в бизнесе (все, как у нас). Мы упоминали об этой работе раньше, в главах 3 и 6; она озаглавлена «Трактат о коммерции, в котором показаны блага, проистекающие из упорядоченной и управляемой торговли, как та, что ведется Компанией купцов-авантюристов; написан главным образом для тех, кто сомневается в необходимости упомянутого общества в английском государстве» (A Treatise of Commerce, Wherein are shewed the Commodities arising by a well ordered and ruled Trade, such as that of the Societie of Merchants Adventurers is proved to be: Written principally for the better Information of those who doubt of the Necessarinesse of the said Societie in the State of the Reaime of England. 1601). Работа была написана ввиду угрозы принятия закона, направленного против этих купцов. По моему мнению, работа г-на Уилера очень хороша, и в своей аргументации он успешно разрешает некоторые из тех вопросов, что неизменно поднимались при обсуждении проблем монополии. Его экономическая теория ни на йоту не ниже того уровня, который мы наблюдаем сегодня в аналогичной популярной, политической или судебной аргументации. Однако он не делает никакого вклада в наш набор научных инструментов. В целом экономический анализ Уилера не является ошибочным, хотя его в книге не так уж много. Вследствие своего выдающегося положения Ост-Индская компания привлекала к себе львиную долю общественного внимания и неприязни. Этим объясняется характер большой части литературы на тему экспортного монополизма. Насколько я могу понять, в ней нет ничего интересного для нас, за исключением аргументов или контраргументов, касающихся экспорта компанией денежного металла, и конкуренции (хотя и ограничиваемой законодательством и административными мерами), которую данная компания составляла для английских производителей шерстяных изделий, ввозя товары из Индии. Однако эти аргументы и контраргументы входят в общую дискуссию, касающуюся торгового баланса (см. § 4). Предлагаем также читателю обратиться к сноске, помещенной ниже. ^2-3

в начало

[3. Валютный контроль]

Далее посмотрим, как практический аргумент сочетается с валютным контролем. Война, как мы знаем по опыту, неизбежно приводит к установлению контроля правительства над экономической жизнью и не менее неизбежно создает бюрократический аппарат для управления ею, который не только цепляется за власть, но и стремится расширить ее. Очевидно, что импорт, экспорт и обмен валют относятся к числу наиболее важных областей экономики, подлежащих контролю. К тому же контроль всегда актуален в условиях постоянного балансирования на грани войны. Кроме того, необходимо принять во внимание общее настроение, связанное с войной и постоянной военной угрозой, когда общественное мнение считает, что нанесение ущерба иностранному государству почти так же желательно, как и получение выгоды для своего, иными словами, когда политика в области международных экономических отношений превращается в политику экономической войны и становится одним из орудий в вечной политике с позиции силы. Если признать, что все это относится к той эпохе, то обоснованность тогдашней политики в области валютного обмена станет очевидной, особенно если учесть тенденцию к расширению, присущую любой бюрократической практике. Эмбарго на вывоз золота и серебра — как в виде монет, так и в другой форме — мы можем рассматривать как необходимое дополнение к валютному контролю, хотя в более простых случаях оно являлось основной или даже единственно возможной мерой. ^3-1

Однако полезно дать разумное объяснение политики валют ного контроля в более общей форме — без ссылки на особые условия военной экономики. С этой целью я рассмотрю только полный валютный контроль, т. е. случай, когда государственная власть, имея эффективную монополию на валютные сделки, может реквизировать и распределять иностранную валюту по своему усмотрению. В этом случае власть может: а) сгладить временные нехватки иностранной валюты, которые, если за ними не следить, могут вызвать непропорционально большие последствия, особенно посредством кумулятивных процессов; b) облегчить аккуратное погашение долгов в таких ситуациях, где автоматическая корректировка невозможна вследствие сбоев в функционировании международного рынка; с) предотвратить или подавить понижательную игру на валютном рынке, которому не хватает гибкости; d) предотвратить нежелательные (депрессивные) эффекты автоматического корректирования курсов, которые могут возникнуть даже в том случае, когда подобное автоматическое корректирование возможно; е) предотвратить импорт или экспорт некоторых товаров и поощрить импорт или экспорт других, существенно влияя тем самым на национальное производство; f) улучшить условия внешней торговли страны в определенных пределах, которые могут быть расширены с помощью дополнительных ограничений, а именно путем введения монополии на сделки с иностранными торговцами.

Остается добавить два пункта. Во-первых, для того чтобы валютный контроль был действительно острым оружием, требуется не только внимательно следить за конечным результатом всех сделок с заграницей или сделок данной страны с каждой другой страной в отдельности (современный принцип двусторонней торговли). Требуется также уделять внимание сделкам каждого отдельного торговца по каждому отдельному товару. Последнее особенно необходимо для того, чтобы полностью использовать все выгоды, которые дает этот дискриминационный метод. Во-вторых, чтобы стать вполне эффективным инструментом всеобъемлющего планирования, валютный контроль (плюс эмбарго на вывоз денежных металлов) должен быть подкреплен другими видами контроля, которые воздействуют непосредственно на индивидуальные сделки. Много подобных видов контроля использовалось в разное время, но рассматриваемая эпоха имела свою специфику — институт официально учрежденных центров внешней торговли (the Staple). ^3-2 Очевидно, что намного легче осуществлять валютный контроль, когда торговля уже контролируется, будучи направлена по заданным каналам, а города — центры внешней торговли с их аппаратом монетных дворов, контролеров, содержателей постоялых дворов (практически являвшихся тюремщиками иностранных купцов) — предоставляют непревзойденные административные возможности для контролирования валютного рынка. Следует помнить, что оба типа политики (валютного контроля и утвержденных центров внешней торговли), в основном дополняющие друг друга, могли также до некоторой степени быть взаимозамещающими. ^3-3

Теперь, что бы мы ни думали о более отдаленных последствиях подобной политики, особенно если бы она осуществлялась всеми странами, и что бы мы ни думали о методах ее проведения (законодательство, конечно, во все времена было и остается в высшей степени иррациональным нагромождением противоречивых мер), такая политика не была в принципе бессмысленной, и ни одного автора, защищавшего ее в условиях того времени, нельзя обвинить в том, что он защищал заведомые глупости. Этот тезис, разумеется, касается практического аргумента, а следовательно, относится к практикам, среди которых выделяется не имеющий себе равных сэр Томас Грешэм (1519-1579). ^3-4 Сам Джон Стюарт Милль не смог бы предложить реальной альтернативы, а если бы он восстал из мертвых, чтобы отрицать это, то мы ответили бы, что он был недостаточно знаком с условиями того времени и своим отрицанием обнаружил бы ошибочность собственных доводов. Тем не менее эти практические взгляды обычно считаются связанными с неадекватными или явно бессмысленными теориями. Но возникает вопрос, существовала ли здесь вообще какая-либо теоретическая аргументация?

В действительности практически все авторы, обсуждавшие возможность защиты национальной валюты и обеспечения притока золотых и серебряных денег или слитков без учета торгового или платежного баланса, не заслуживают того, чтобы им приписывали какие бы то ни было правильные или неправильные теории. ^3-5 Именно ради восстановления справедливости по отношению к ним мы должны понять, до какой степени они были неповинны в каком бы то ни было анализе. Это снимает с них ставшие уже традиционными обвинения, основанные лишь на том, что мы принимаем слишком всерьез их высказывания и связываем их с некими теориями. На самом деле эти авторы не занимались каким бы то ни было анализом — они концептуализировали лишь наиболее очевидные зависимости между экономическими явлениями. Живя в эпоху, когда нации стремились к укреплению своей военной мощи, эти авторы испытывали подсознательную неприязнь к импорту ненужных предметов роскоши, что отнюдь не означает обдуманного отрицания избитой истины, высказанной Адамом Смитом: потребление — это «единственная цель и задача всякого производства». Они смотрели на прыжки валютных курсов и приписывали их махинациям спекулянтов точно так же, как делали это политики и общественное мнение во Франции и Германии после 1919 г. Они чувствовали, что для нации, как и для отдельных лиц, полезно иметь деньги, и заявили об этом, не утруждая себя лишними размышлениями. Они были завзятыми националистами, и иностранец вызывал у них неприязнь и недоверие. Большинство из них наивно критиковали бизнесменов и купцов, как это всегда делало и делает общественное мнение. Читатель, без сомнения, понял, что я имею в виду, и извинит меня за отказ от продолжения этой темы. Излишне также приводить примеры. ^3-6

Однако были исключения. ^3-7 Особого внимания заслуживает только одно из них — это Малин, ^3-8 с которым мы уже встречались. За его рекомендациями, касающимися в основном установления более высоких ввозных пошлин, запрета экспорта слитков золота и серебра, развития системы утвержденных центров внешней торговли и восстановления должности королевского валютного контролера с целью официального установления обменных курсов, скрывается более серьезная теория, чем полагали многие критики, презрительно относившиеся к его взглядам. То, что это презрение было незаслуженным, доказывает тот факт, что в течение всего XVII в., как мы увидим, никто не превзошел Малина в ясности и полноте понимания международного механизма валютного обмена, действующего посредством колебания уровня цен и притока или оттока золота и серебра, — того «автоматического механизма», который мы обсудим в разделе «Торговый баланс».

Во второй части своего трактата Canker of England's Commonwealth Малин прекрасно объясняет, что в случае, когда валюта страны падает ниже металлического паритета, монеты уходят из страны, цены в данной стране падают, а повышаются за рубежом, «где наши деньги, обращающиеся вместе с деньгами других стран, создают денежное изобилие, вследствие чего растут цены на иностранные товары». Это существенный теоретический вклад. Лишь в XVIII в. мы сможем найти аргументацию, подводящую к такому заключению. Почему же Малин не сделал упомянутый вывод сам? Думаю, это произошло потому, что он был больше поражен недостатками этого механизма, чем самим механизмом. В частности, он жаловался, что на небольших и зарегулированных рынках его времени валютные операции приводили к тому, что Англия продавала свои товары дешевле, а заграничные товары покупала дороже, чем было необходимо, т. е. условия торговли были для нее слишком неблагоприятными, «в чем главным образом заключалось нарушение баланса». Он видел возможность улучшить эти условия в осуществлении валютного контроля (наш пункт f выше); еще одним доказательством правильности его рассуждения является тот факт, что при рассмотрении возражений против его плана (Canker of England's Commonwealth, part III) он сначала говорит о том, какое влияние на продажи может оказать улучшение условий торговли, и тотчас же отвечает, что все зависит от того, «насколько необходимы наши товары и каков повсюду на них спрос». Это означает, что, по его мнению, спрос на английские товары за рубежом был неэластичным. Он мог ошибаться в оценке существующего положения. Он наверняка переоценивал как вред, наносимый интересам страны валютными спекуляциями, так и пользу от валютного контроля. Завышенная оценка указанных мер ясно выступает в полемике с Мисселденом. Но это не главное. Мы не занимаемся рассмотрением вопроса, «должна ли была» Англия принять его совет. Нас интересует ход его рассуждений, а он, хотя и не свободен от слабых мест, должен быть отнесен к числу вкладов в экономический анализ. Если мы причислим Малина к «буллионистам», нам придется сделать вывод, что в области теоретической аргументации буллионисты были не так уж неправы. Неверно также полагать, что теоретическая позиция Мисселдена была выше позиции Малина.

в начало

[4. Торговый баланс]

Обращаясь наконец к третьей теме, т. е. к тезису, согласно которому благоприятный торговый баланс ^4-1 (превышение экспорта над импортом) — это состояние, к которому желательно или даже необходимо стремиться, мы сначала отметим, что в той мере, в какой речь идет о практическом аргументе, многое из сказанного ранее справедливо и для данного случая. Это справедливо применительно как к торговой политике протекционизма в целом, так и к специфической политике торгового баланса. Надеюсь, в этой книге уже достаточно подчеркивалось, что экономика военного времени и политика с позиции силы могли бы сами по себе служить достаточным основанием для того, чтобы не считать иррациональным стремление обеспечить возможно больший приток в страну универсальных платежных средств. Следовательно, остается только рассмотреть вопрос о теоретической аргументации в пользу такой политики. Разобьем его на две части: а) в какой степени «меркантилисты» понимали связь своих рекомендаций и аргументов с условиями своего времени, способную логически оправдать их аргументацию, хотя, разумеется (никогда не забывайте об этом), данное обстоятельство не «оправдывает» их в каком-либо другом смысле; b) что нового внесли они в экономический анализ или какие доказуемые ошибки они совершили в ходе своих рассуждений?

[а) Практический аргумент: политика с позиции силы]. Относительно первой части вопроса не может быть никаких сомнений. «Меркантилистские» авторы— к итальянским это относится в меньшей степени — остро чувствовали влияние «силовой» политики на экономическую деятельность, да это и не могло быть иначе. В частности, в Англии лондонский Сити, откуда происходило большинство ведущих авторов, был опорой агрессивной внешней политики, которая, как явствует из ранее сказанного, идеально отвечала интересам бизнеса, даже когда не была вдохновляема непосредственно ими. Разумеется, это не всегда явно утверждалось. Империалистические мотивы редко высказываются прямо. Они скрываются за заботами авторов о богатстве короля, за их разговорами об ослаблении мощи Английского государства, ^4-2 за их опасениями, касающимися безопасности Англии, за их позицией, которую Юм позднее критиковал в эссе «О торговой ревности» (Of the Jealousy of Trade. 1752), за их настойчивыми разъяснениями жизненной важности военно-морского флота, а также торгового флота и судостроения. Особый интерес представляют те случаи, где аргумент мощи (или безопасности) государства не только абсолютно ясно изложен, но и противопоставлен аргументу прибыли. Как бы ни выглядел данный аргумент с других точек зрения, он означает прогресс в понимании экономических процессов. Достаточно привести два хорошо известных примера. В работе, посвященной вопросам торговли, Чайлд (Child. Discourse about Trade. 1690) защищает политику законов о мореплавании (Navigation Acts) с позиций укрепления военной мощи, допуская при этом, что с чисто экономической точки зрения против них можно было бы выдвинуть веские доводы. Дэвенант в работе Discourses on the Publick Revenues and on the Trade of England (1698) идет еще дальше. ^4-3

[b) Аналитический вклад]. Ответить на второй вопрос, т. е. на вопрос о теоретическом вкладе в экономический анализ и о допущенных ошибках, не так просто. Некоторый аналитический вклад существует. Он предстанет перед нами в истинном свете, если мы рассмотрим его, так сказать, ex ante, a не так, как неизменно делают критики, т. е. с точки зрения более позднего анализа. (В действительности самый значительный вклад авторов-«меркантилистов», заключается в том, что они проложили к нему дорогу; он фактически вырос из их работ.) Но стоит погрузиться в эту литературу, как вас непременно поразят две вещи.

Во-первых, несмотря на то что изредка здесь можно обнаружить настоящий экономический анализ, а чаще — попытки такого анализа, подавляющая часть данной литературы в основном носит доаналитический характер. Более того, эта литература представляет собой неискушенный труд непрофессионалов или просто необразованных людей, которым часто недоставало элементарного умения излагать материал; значительная ее часть была популярной в худшем значении этого слова. Понимание этого факта, с болью осознаваемого некоторыми из авторов, прежде всего должно побудить нас быть снисходительными, особенно в отношении их ссылок на «авторитетные мнения»: нельзя осуждать какого-либо автора, не удостоверившись вначале, что он неправильно ими пользуется. Кроме того, следует помнить, что, рассуждая с наших сияющих высот, мы постоянно рискуем неправильно понять, что же в действительности хотели сказать эти простые люди. Несомненно, среди «меркантилистов» имеется значительное число авторов, к которым вышесказанное не относится. Но это порождает другую трудность. Если мы хотим быть справедливыми к той эпохе, мы должны четко отделить ценные зерна от плевел. Как будет выглядеть современная экономическая наука два-три столетия спустя, если критикам придет в голову судить о ней исходя из всего написанного на экономические темы за последние десятилетия? Но что считать зернами, кроме довольно небольшой группы работ, относительно которых мы можем прийти к общему согласию? В этом случае каждый из нас должен полагаться на собственную оценку аналитического качества (единственный тип ценностного суждения, который является не только допустимым, но и неизбежным в истории экономической науки). Однако в данном вопросе различные экономисты часто могут договориться только об имеющихся между ними разногласиях.

Во-вторых, у нас уже было достаточно возможностей заметить, что взгляды экономистов того периода (если вообще позволительно говорить об экономистах по отношению к периоду, когда эта профессия находилась только на стадии возникновения) были не более однородными, чем взгляды экономистов любого другого периода: мнения отдельных авторов и групп, как и во все другие эпохи, отличались как по основным вопросам, так и в деталях и, соответственно, их сторонники выступали против взглядов и методов друг друга. Широко распространенное противоположное мнение вылилось в еще одну несправедливость. Критик-историк, сконструировав воображаемого «стандартного» представителя данной эпохи, упускает из виду факт, что многие взгляды, вызывающие наибольшее количество возражений с точки зрения более позднего анализа (или политики), были отклонены или скорректированы уже в рассматриваемый период. Столкнувшись с этим фактом, историк выходит из положения следующим образом: тех, кто придерживался взглядов, являющихся, по его мнению, более правильными, он или судит более благосклонно, или исключает из воображаемого «стандарта» с характеристикой «еретика» или «опередившего свое время». Данный метод является по меньшей мере сомнительным.

Мы уже отметили и попытались понять протекционистское направление среди экономистов того времени; мы рассмотрели также мнения, которых придерживались многие авторы относительно протекционизма. Естественно, мы ожидаем, что авторы, которых мы рассматриваем под рубрикой «торговый баланс», пополнят список аргументов в пользу протекционизма. И наши ожидания не будут обмануты.

Мы находим аргументы, базирующиеся на поддержке зарождающейся отрасли, которые в условиях того периода, как легко предположить, лежали в основе рекомендаций по защите отечественных отраслей, не стимулируемых другими способами (за исключением, возможно, английской шерстяной промышленности). Мы находим аргументы, исходящие из необходимости укрепления военной мощи страны, поддержки ключевых отраслей экономики, обеспечения занятости, а также из общей самодостаточности национальной экономики. Мы находим аргументы, которые в наши дни заняли такое видное место в связи с использованием концепции мультипликатора: до тех пор пока протекционизм позволяет добиваться превышения экспорта над импортом, он будет стимулировать процесс экономической деятельности путем роста расходов внутри страны. Инвестиции за рубежом не играют никакой или почти никакой роли в их анализе, за исключением краткосрочных аспектов; некоторые авторы указывали, что временный экспорт монет может стать необходимым связующим звеном в ряде сделок и в итоге приведет к превышению экспорта над импортом. Мы ограничимся эпизодами, взятыми из деловой жизни Англии, хотя в континентальной Европе их также было предостаточно. Приведенные ниже примеры добавят также новые имена к нашему скромному списку авторов этого направления.

Как и следовало ожидать, аргументы, опирающиеся на поддержку зарождающейся промышленности, появились во времена Елизаветы, когда Англия переживала свой первый промышленный бум, а соответствующая литература была распространена до его конца, т. е. до преддверия промышленной революции, когда сэр Джеймс Стюарт уделил этой аргументации особое внимание. Нас интересуют, главным образом, случаи, когда протекционизм рекомендуется только на ограниченный период или когда «младенчество» отраслей, которые рекомендуется защищать, подчеркивается особо, так что не остается места для сомнений относительно характера аргументации. Так, Артур Доббс в части II своего эссе, касающегося торговли и развития экономики в Ирландии (Dobbs Arthur. An Essay on the Trade and Improvement of Ireland. 1729-1731), ясно заявил, что «премии должны даваться только в целях поощрения или совершенствования отраслей производства на начальной стадии их развития {infancy}», а дальнейшая помощь им была бы излишней, «если после достигнутого улучшения они не в силах самостоятельно проложить себе дальнейший путь». Э. Яррантон (Yarranton A. England's Improvement by Sea and Land, to Outdo the Dutch without Fighting, to Pay Debts without Moneys, to Set at Work all the Poor of England... 1677; part 2 — 1681) рекомендовал оказывать покровительство льняной мануфактуре, но только на семилетний период. У Эндрю Яррантона нашелся биограф, который был настолько вдохновлен его творчеством, что назвал его «истинным основателем политической экономии в Англии» (см. работу П. Э. Дава: Dove Р. Е. Elements of Political Science. 1854. Appendix). Несмотря на абсурдность данного утверждения, оно, возможно, явилось здоровой реакцией на забвение, которому подверглось его имя. Яррантон был разносторонним человеком, владеющим многими профессиями, но в некоторых областях его деятельности, например в области совершенствования сельскохозяйственной техники, был всего лишь прожектером-популяризатором. Однако в экономической науке он достиг большего. Хотя на его счет нельзя отнести каких-либо достижений в области экономического анализа, многие из его положений и комментариев, касающихся экономических условий в Германии и Голландии, подразумевают наличие теоретической схемы; об этом же говорит и тот факт, что даже в самых смелых полетах мысли он никогда не доходил до глупостей. Яррантон не придавал слишком большого значения торговому балансу. Он полагал, что процветание соседних стран выгодно для Англии. Он считал, что усовершенствование кредитных учреждений привело бы к снижению процентной ставки с 6 до 4% (заметьте, что устанавливаемые им количественные границы защищают его утверждение от опровержения, практически неизбежного в противном случае). Занятость рабочих и дешевые продукты питания (что несомненно привело бы к дешевизне промышленной продукции [он говорит о тканях]) провозглашаются задачами, к осуществлению которых следует стремиться. В сущности, мы можем цитировать Яррантона как авторитетного автора применительно ко всем упомянутым в тексте аргументам, как мы уже цитировали и будем цитировать его при обсуждении других тем.
Аргументация, основанная на укреплении военной мощи страны, нами уже рассматривалась. Аргумент поддержки ключевых отраслей использовался в дискуссиях о производстве продуктов питания, а также производства и экспорта шерсти. Аргументация с позиций общей самодостаточности (автаркии) была разработана скорее в Германии, чем в Англии (относительно Франции см. работу Ежи Новака: Nowak J. L'ldee de 1'autarchie economique. 1925). Пример аргументации с точки зрения обеспечения занятости мы только что видели в работе Яррантона. Она выдвигалась с самого начала рассматриваемого периода (см. работу Клемента Армстронга: Armstrong Clement. A Treatise Concerning the Staple and Commodities of this Realme. 1519-1535//Tudor Economic Documents. Ш. P. 90 ff., esp. p. 112; см. также: Hales John (Джон Хейлз). Discourse of the Common Weal. 1549?) Протекционистское законодательство, в основе которого лежит аргумент предотвращения безработицы, разумеется, еще старше, по крайней мере на сто лет, и в редкой из наиболее значительных книг не встретишься с доводами в его пользу. Малин, Мисселден, Чайлд (который рассматривал его как источник выгод, получаемых метрополией от колоний), Барбон, Локк, Петти — все занимались этим вопросом. Отметим, кроме того, работу Джона Кэри (Сагу John. Essay on the State of England... 1695), которая, судя по тому, что она была переиздана много раз и получила одобрение Локка, вероятно, имела значительный успех; упомянем Джона Поллексфена, чьи рассуждения относительно запрета экспорта шерсти и импорта промышленных товаров основаны на аргументе занятости; вспомним и работу Джона Беллерса (Bellers John. Essays About the Poor, Manufactures, Trade... 1699), а также «Англолюба» (У. Петита): «Philanglus» (W. Petyt). Britania Languens or A Discourse of Trade. 1680. Некоторые из этих «меркантилистских» писателей продвинулись в своей аргументации на удивление далеко, как мы бы сегодня сказали, в кейнсианском направлении. Нет ничего удивительного в заявлении сэра Уильяма Петти, что лучше производить бесполезные вещи, чем не производить ничего. Оно только подчеркивает его озабоченность сохранением эффективности труда. Но высказывания некоторых других авторов звучали так, как будто они считали, что преимущество, извлекаемое национальной экономикой из внешней торговли, состояло исключительно в обеспечении занятости. А это, в свою очередь, логически ведет к позиции, выглядящей абсурдной, если судить о ней с точки зрения предпосылок «либералов» XIX в.; именно абсурдной и назвал ее профессор Вайнер (Studies in the Theory of International Trade. P. 55; читатель найдет примеры на двух предыдущих страницах). Согласно этой позиции, торговля тем выгодней для данной страны, чем выше общие затраты труда на экспортируемую продукцию по сравнению с общими затратами труда на соответствующие импортируемые товары. К одному аспекту данного вопроса мы еще вернемся.
Аргумент занятости выдвигался не только как таковой, но также и косвенно, через стимул, придаваемый деловой активности притоком наличности. Мы не говорим здесь об авторах, рассматривающих возможность придать этот стимул путем выпуска бумажных денег; нас интересуют только те авторы, которые рассуждали о смазке колес хозяйственного механизма с помощью ввоза монет и слитков. Если читатель вспомнит, как популярна была и остается эта идея у человека с улицы, он легко сделает вывод, что она пользовалась поддержкой повсюду, тем более что она чаще молчаливо принимается, чем высказывается открыто. Единственным препятствием для установления абсолютного господства этой идеи было то, что она предусматривала накопление сокровищ, хранение ввезенных слитков на случай войны. Малин и Мисселден, будучи противниками, могут все же оба быть отнесены к числу сторонников «аргумента смазки колес хозяйственного механизма». Оба считали возможным стимулировать экономику с помощью роста цен, причем трактовка Малина, служившая в течение трех столетий объектом практически всеобщего поношения, получила одобрение лорда Кейнса (Keynes J. General Theory of Employment, Interest, and Money. P. 345 {pyc. пер.: Кейнс Дж. М. Общая теория занятости, процента и денег. М.; Прогресс, 1978. С. 419}) за понимание «ложности идеала дешевизны» и опасности «чрезмерной конкуренции», а также за то, что Малин увязывал увеличение продаж с ростом, а не снижением цен. Однако, как мы видели, другие авторы не подчеркивали стимулирующую роль роста цен: они либо относились к нему с опасением, либо полагали, что ввоз слитков будет стимулировать торговлю без повышения цен. Позднее в соответствующей сноске мы покажем, что придерживаться такого мнения совсем не глупо.
В работах Чайлда, Мана и других мы находим доводы, доказывающие неизбежность краткосрочных заграничных инвестиций, — даже если они при этом выражали чьи-то интересы, какое это имеет значение? Но я не могу привести примеров аргументации в пользу постоянных инвестиций за рубежом до сэра Джеймса Стюарта; не нашел их и профессор Вайнер (ор. cit. P. 16).

В данных аргументах не наблюдается серьезных погрешностей. Учитывая среду, для которой они предназначались, все они были более или менее логически оправданы, а в некоторых отношениях более оправданы, чем аналогичные аргументы в наши дни. Кроме того, мы не должны слишком сурово судить некоторые их слабости. Например, большинство из этих авторов, по-видимому, не отдавали себе отчета в том, до какой степени корректность их аргументации, по крайней мере чисто экономической, зависела от условия неполной занятости или недостаточного развития производственных ресурсов. ^4-4 Однако противоположный упрек можно адресовать как их критикам, так и их последователям в XIX в., отчасти даже самому Маршаллу. ^4-5 Наконец мы увидим, что многие необходимые оговорки и многие из тех контрдоводов, которые являются скорее дополнениями, чем возражениями, были сделаны не горсткой обособленных «еретиков», а самими авторами-меркантилистами.

Однако в их произведениях не содержится особых аналитических достоинств. Их аргументы, верные или ошибочные, в большинстве случаев были продиктованы требованиями здравого смысла. Простые люди во все времена воспринимали эти доводы как нечто само собой разумеющееся, а в ту эпоху в них верили и сами экономисты. Они пытались рационализировать современную им практику в обоих смыслах этого слова, т. е. выразить свои представления о целях и нуждах своего времени и своей страны, а также установить некоторый логический порядок в иррациональном нагромождении применяемых политических мер, однако они не проникали в те глубины, где заявляет о себе необходимость выработки аналитических методов. Они излагали свои аргументы и спешили перейти к специальным рекомендациям, например, какие отрасли необходимо поощрять как наиболее многообещающие. Так, для Англии разные авторы предлагали рыболовство, черную металлургию, льняную промышленность, усовершенствование водных путей или разработку земель, принадлежащих короне. Предложив развивать какую-либо отрасль промышленности, они советовали правительству, как следует приступить к данной задаче: многие их работы полны различных проектов, наглядным примером служат труды Яррантона. Как правило, они поступали так же, как наши планирующие органы: бросали работу именно там, где начинался анализ. Именно это я имел в виду, когда говорил, что основная масса указанной литературы была донаучной, а с нашей точки зрения, это значительно важнее того, нравятся нам или нет «меркантилистская» политика и ее националистический дух. Донаучный характер рассуждений большинства пишущих яснее всего проявляется в попытках анализа; нельзя найти лучшего примера, чем их обращение с аналитическим инструментом, который недружественная историография избрала в качестве объекта для критики, — с концепцией торгового баланса.

[с) Концепция торгового баланса как инструмент анализа]. Прежде всего нужно сказать, что данная концепция является аналитическим инструментом. В отличие от цены или количества товаров торговый баланс не какая-либо конкретная вещь. Он не возникает отчетливо перед взором неопытного наблюдателя. Чтобы наглядно представить его и понять его взаимосвязи с другими экономическими явлениями, требуется проделать определенную аналитическую работу, пусть даже и незначительную. История теоретической физики демонстрирует, что успехи в этой области достигаются с великим трудом и требуют бблыпих затрат времени, чем можно было бы ожидать: в течение веков люди не могли овладеть идеями, которые, казалось, были в пределах досягаемости; время от времени кто-нибудь пытался выдвинуть эти идеи, но выражал их в какой-либо бесплодной форме, не достигая полного раскрытия их сути. Если мы поразмыслим над этим, то не станем пренебрежительно относиться к концепции торгового баланса как теоретическому достижению.

Данная концепция имела и практическое значение. Платежный баланс, понимаемый согласно определению, данному в нижеприведенной сноске, ^4-6 является важной характеристикой при диагнозе экономического положения страны и важным фактором в процессе экономической деятельности. В XVII и XVIII вв. торговый баланс по товарам и услугам вполне мог быть оперативной частью платежного баланса и, таким образом, имел все значение, какое можно приписать последнему. Проблема заключается в том, что сам по себе торговый баланс не может быть инструментом общего экономического анализа: если нам не известно ничего, кроме объемов экспорта и импорта (всегда включающих данные об услугах), то мы не можем сделать из них никаких выводов. Так, «пассивный» баланс может быть признаком как роста благосостояния, так и процесса обеднения; «активный баланс» может означать процветание и занятость, но точно так же он может означать и обратное. Только в связи с другими данными торговый баланс приобретает свое симптоматическое и каузальное значение. Это значение, возможно, следует определить так: даже будучи взятым само по себе, сальдо баланса текущих дебетных и кредитных статей, которое иногда может быть приблизительно выражено через текущее сальдо торгового баланса, является важным фактором в монетарных процессах любой страны, а следовательно, влияет на решения денежных властей. Но, говоря в более широком смысле, рассуждения и действия, касающиеся только или почти только одного торгового баланса, могут быть правильными разве что случайно. Эти соображения существенно помогут нам в оценке как вклада «меркантилистских» авторов в науку, так и их ошибок. Однако не будем забывать, что в данный момент нас интересует не пункт экономической платформы, а использование аналитического инструмента.

[d) Ceppa, Малин, Мисселден, Ман]. Данный аналитический инструмент имеет длинную предысторию, в которую нам нет необходимости вдаваться. ^4-7 Первым, кто ясно изложил, а также полностью и в основном правильно использовал эту концепцию, был Антонио Ceppa. ^4-8 Он уделил должное внимание невидимым статьям платежного баланса, опередив тем самым всех авторов своего века, полностью осознал природу политики валютного контроля или, как принято говорить, «опроверг буллионистскую доктрину обменных курсов», он изложил (до него это сделал Лаффемас) аргументы в пользу запрещения экспорта золота и серебра, которые в Англии стали общепринятыми к концу столетия, по крайней мере среди авторов первого ранга, ^4-9 и применил элементы количественной теории в дискуссии о возможности остановить вывоз золота и серебра путем девальвации. Каждое из указанных достижений в отдельности представляет собой ценный вклад в науку, но этим их значение далеко не исчерпывается. Мы не должны также излишне восхищаться тем фактом, что Ceppa, не будучи первым, кто увидел зависимость между притоком и оттоком золота и серебра и торговым (или платежным) балансом, впервые уделил особое внимание этому вопросу. Хотя Ceppa продвинул анализ на шаг вперед, сама по себе эта связь является не более чем очевидным наблюдением, на основании которого можно как сделать ложные или неадекватные выводы, так и прийти к верным заключениям. По-настоящему важным является не то, что вывоз золота и серебра из Неаполитанского Королевства он объяснил состоянием его торгового баланса, а то, что он не остановился на этом, а пошел дальше и связал как вывоз денежных металлов, так и торговый баланс с экономическими условиями страны. По сути дела, весь трактат посвящен рассмотрению факторов, от которых зависит изобилие благ (природных ресурсов, качества работников, развития промышленности и торговли, эффективности правительства). При этом подразумевается, что если экономический процесс в целом налажен должным образом, то торговый баланс автоматически нормализуется без каких-либо специальных мер. В этой схеме монетарные явления рассмотрены скорее как следствия, чем как причины, и скорее как симптомы определенных процессов, чем как нечто важное само по себе. ^4-10 Автор (обсуждая случай Венеции — глава 10 части I) касается, хотя и не высказывает этого явно, положения о том, что процветающая страна, т. е. страна, экономический процесс которой не ведет к дезинтеграции, может иметь любое требуемое количество золотых и серебряных денег. ^4-11 Отсюда не так уж далеко до выводов Юма.

Вклад Серры никогда не был должным образом признан по двум причинам. Во-первых, Серра не дал четкой формулировки, и у него не было непосредственных последователей, которые смогли бы развить его анализ. Во-вторых, взгляд критиков, благожелательный или враждебный, был до такой степени затуманен лозунгами о «меркантилизме», что они не удосужились задуматься о том, какую роль играл протекционизм в теоретической схеме Серры и в каком смысле он отстаивал важность торгового баланса, хотя с точки зрения экономического анализа эти проблемы значительно интереснее, чем вопрос о том, насколько Серра был далек от идей свободной торговли.

В Англии между Малином и Мисселденом возникла полемика, аналогичная той, что имела место между де Сантисом и Серрой. Мы уже бегло коснулись ее, рассматривая взгляды Малина. Эдуард Мисселден (1608-1654, имеются разночтения) ^4-12 в меньшей степени заслуживает быть упомянутым наравне с Серрой. Он не преминул выдвинуть тезис, что вывоз или ввоз слитков золота и серебра должен объясняться «изобилием или нехваткой товаров», а следовательно, его нельзя обвинить в том, что он полностью упустил данный вопрос. ^4-13 Вопреки мнению многих поколений критиков, совсем не так легко осудить его рассуждения как ошибочные, если, с одной стороны, мы сделаем скидку на неадекватность изложения, а с другой — учтем, что его взгляды могут получить поддержку со стороны новейших теорий. Во всяком случае, он, несомненно, намного ближе, чем Серра, подошел к тем бесспорным ошибкам, которые столь явственно заметны в книге Мана, ^4-14 возможно, просто потому, что аргументация Мана более развернута.

Книга Мана обычно рассматривается как классический пример английского «меркантилизма». Подобную известность нельзя назвать удачным обстоятельством, однако она не является и полностью незаслуженной. Фактически нам уже пришлось упомянуть ее несколько раз. В широких рамках книги автор с вполне здравых позиций, но без особой глубины или оригинальности рассматривает самые разные вопросы — от рыбного промысла до эмбарго на вывоз золота; связующей нитью повествования является то, что, используя удачное высказывание профессора Джонсона, мы можем назвать заботой о «создании производительной силы» . ^4-15 Однако этот аспект охватывается предыдущими комментариями, в частности относительно протекционистских аргументов. Только стремясь избежать недоразумения, я хочу еще раз подчеркнуть, что экономическая теория, стоящая за аргументами Мана по практическим вопросам, была хотя и примитивной, но все же достаточно здравой, — рискну еще раз повторить, что это заявление не имеет ничего общего с одобрением или неодобрением империалистических целей или других «фундаментальных принципов». ^4-16 В его аргументах очень мало достойных упоминания аналитических ошибок. Даже особое значение, придаваемое активному сальдо внешней торговли, как мы знаем, может быть оправдано. Наконец, ошибочные положения не только могут быть изъяты, они в большинстве случаев, особенно в работе Мана, связаны с другими положениями, которые ограничивают их применение, а иногда даже противоречат им. Приведу наиболее важные примеры из работы Мана: его признание необходимости экспортировать время от времени золото и серебро ^4-17 и его признание (оно, кажется, ускользнуло от внимания некоторых критиков) того факта, что в конце концов политика, нацеленная на постоянное активное сальдо, обречена на поражение, так как в конечном счете она приведет к росту цен на внутреннем рынке. ^4-18

Упомянутые ошибки сосредоточены в одном тезисе, который может быть сформулирован на трех разных уровнях: 1) активное сальдо или дефицит торгового баланса измеряет выгоды или потери страны в результате осуществляемой ею внешней торговли; 2) активное сальдо или дефицит торгового баланса— это то, в чем заключаются выгоды или потери, связанные с внешней торговлей; 3) активное сальдо или дефицит торгового баланса является единственным источником выгод или потерь для нации в целом. Были сделаны все три заявления, каждое из которых является ошибочным. Идея, согласно которой одно количество измеряет другое количество, не поддающееся непосредственному измерению, вряд ли легко придет в голову необразованному человеку. Следовательно, мы едва ли столкнемся с открытой формулировкой тезиса 1, и я включил его в текст только потому, что он представляет смягченную и оправданную в некоторых случаях интерпретацию утверждения 2. В качестве иллюстрации можно привести работы Фортри и Коука. ^4-19 Второе утверждение, конечно, не скрывается за каждым тезисом о реальных или воображаемых преимуществах активного сальдо торгового баланса, и его нелегко найти в работах более или менее значительных авторов. Однако к ним, по-видимому, относятся Мисселден и Ман и, возможно, даже Петти, если мы решим принять всерьез весьма неудачный отрывок. Что касается мелкой сошки, то изречения, гласящие, будто всякий экспорт означает выгоду, а всякий импорт — потерю, были в то время таким же общим явлением, как и среди американских сенаторов-протекционистов в XIX в. и даже позднее. Третье утверждение является наихудшим. Поскольку ни один здравомыслящий человек не сможет с легким сердцем приписать подобную нелепость автору, обнаружившему какие-либо признаки способности рассуждать здраво, и поскольку неадекватная формулировка может легко сделать ее неотличимой от безобидного утверждения, что для Англии XVII в. расширение международной торговли означало путь к величию (чисто риторическое преувеличение, более распространенное во времена эвфуизма {Эвфуизм — напыщенный стиль, принятый в Англии при дворе Елизаветы I под влиянием романа Дж. Лили «Эвфус» (Lyiy J. Euphues. 1580)}, маринизма {Маринизм — витиеватый стиль, получивший свое название по имени родившегося в Неаполе итальянского поэта Джамбатисты Марино или Марини (Giambattista Marini; 1569-1625 г.), прозванного «il Cavalier Marino»} и гонгоризма {Гонгоризм — подражание вычурному стилю испанского поэта Луиса де Гонгора-и-Аргота (Luis de Gongora у Argota; 1561-1627), родившегося в Кордове}, чем сегодня), то возникает соблазн отрицать существование такого тезиса. Причина, по которой мы не можем это сделать, заключается не столько в том факте, что некоторые примеры довольно трудно поддаются благожелательной интерпретации, сколько в том, что предпринятые попытки анализа, если бы они оказались успешными, привели бы к формулировке третьего тезиса наряду с двумя первыми.

Обычно эти попытки исходили из аналогии. Наибольшее влияние оказала версия Мана, хотя она и не была первой (а затем ее повторил и Кэри). Если индивид добавит часть своего годового дохода к деньгам, находящимся в его сундуке, — при условии, отметим, что другие не поступят так же, — то он с каждым годом будет становиться все богаче; если страна достигает активного сальдо торгового баланса и получает в результате приток золота и серебра, она поступает точно так же. Следовательно, страна станет богаче ровно на величину достигнутого превышения экспорта над импортом. Давайте выберем другую аналогию и тем самым удалим из данного рассуждения некоторые моменты, вызывающие наибольшее возражение. Допустим, мы рассматриваем страну в целом как коммерческую фирму. Можно сказать, что отдельная фирма с каждым годом становится богаче или беднее на сумму прибылей или убытков. Далее, допустим, что платежный баланс для страны является тем же, чем является обычный баланс для отдельной фирмы, так что его сальдо соответствует счету прибылей и убытков для фирмы. Если платежный баланс не содержит ничего, кроме статей торгового баланса, то страна каждый год будет становиться богаче или беднее на сумму активного или пассивного сальдо торгового баланса. Из этой аналогии можно сделать два вывода: во-первых, данный аргумент отнюдь не является бессмысленным; во-вторых, если принять его всерьез, то отсюда вытекали бы все три наших утверждения, а не только первые два. ^4-20

Наличие подобной путаницы можно подозревать, даже если она и не выражена явно, всюду, где подчеркивается важность активного сальдо платежного баланса при отсутствии особого мотива, например денежного стимулирования экономического процесса. Существует, однако, и другая линия рассуждений, способная привести к двум первым тезисам и даже завлечь автора в ловушку третьего. Некоторые первоклассные авторы, такие как Коук и Петти ^4-21, придерживались этих аргументов, но яснее всего они были развиты Локком. ^4-22 Если мы определим выгоду для страны как рост ее относительной доли в реальном богатстве мира и если мы предположим, что все страны пользуются полным серебряным стандартом при приблизительно постоянном запасе серебра в мире, то относительная доля данной страны в мировом богатстве будет стремиться стать пропорциональной ее относительной доле в существующем запасе серебра. «Богатство заключается не в том, чтобы иметь больше золота и серебра, а в том, чтобы иметь большую долю его, чем остальной мир» — вот почему определенное количество серебра, приобретенное путем достижения активного сальдо торгового баланса, увеличивает богатство нации больше, чем добыча того же самого количества серебра из рудника. Абстрагируясь от последней возможности, мы можем даже сказать, что благоприятный торговый баланс является для любого государства единственным средством увеличения его доли в мировом богатстве, единственным возможным источником дополнительного «относительного богатства»; это положение не хуже многих, преподаваемых сегодня. Поразительным примером причудливости развития человеческой мысли является тот факт, что из всех исследователей именно Локк выдвинул этот аргумент. Значительно менее удивительно, что его сторонником был и Кольбер. ^4-23

[е) Три ошибочных тезиса]. Прежде чем пойти дальше, необходимо кратко коснуться трех менее важных пунктов. Во-первых, приемлемость только что представленного аргумента доказывала бы правоту идеи, что выгода одной страны оборачивается потерей для другой. В действительности эта идея просто вытекала бы из данного аргумента. Однако, как бы мы ни нуждались в подобной рационализации идеи, которая была очень популярна в то время и никогда не исчезала из поля зрения, мы вовсе не обязаны делать вывод, что она была обоснована именно подобным образом. Учитывая примитивность всей экономической мысли в тот период, мы, вероятно, сможем более убедительно объяснить происхождение упомянутой идеи, связав ее с соответствующей идеей об индивидуальном обмене, согласно которой выгода одного человека — это потеря для другого. Начиная с Аристотеля и далее философы развивали эту мысль, давая все более точное определение той выгоды, которая заслуживала запрета, а именно избытка над справедливой ценой. Но какое бы определение ни давали этой выгоде, люди всегда ощущали, как они ощущают это и сейчас, что торговец получает выгоду и обогащается за счет надувательства и эксплуатации других людей. В работах консультантов-администраторов всех типов можно найти множество примеров, свидетельствующих о том, что они более или менее разделяли этот взгляд, но постепенно отходили от него. Немногие подписались под этой точкой зрения так явно, как Монкретьен, утверждавший ее как аксиому (Heckscher. Mercantilism. Vol. II. Р. 26); в то же время мало кто преодолел ее полностью, как Барбон, — основная масса литературы лежит между двумя этими крайностями. Это медленное разложение одного из старейших элементов популярной экономической мысли является одним из наиболее важных моментов, относящихся к истории анализа XVII в., которые следует запомнить.

Теперь, если мы, с одной стороны, будем придерживаться принципа, согласно которому выгода одного человека — это потеря для другого, а с другой стороны, в соответствии с обычаем того периода будем проводить аналогию между торговлей стран и отдельных индивидов, то придем непосредственно к другому обоснованию ошибочного представления, будто выгода одной страны должна обернуться потерей для другой.

Во-вторых, отсюда непосредственно вытекает возможное объяснение другого ошибочного тезиса, который, вероятно, стоит за многими версиями аргументации, относящейся к торговому балансу. Если мы отождествим выгоду, одновременно являющуюся чьей-нибудь потерей, с прибылью фирмы, то все подобные прибыли взаимно погасятся в объединенном балансе всех фирм и домохозяйств страны, за исключением прибылей, полученных в международной торговле. Эти прибыли не будут погашены, поскольку потери иностранцев не берутся в расчет. Сделав следующее дикое допущение, что эти прибыли складываются в активное сальдо торгового баланса, мы сможем довершить пирамиду бессмыслицы утверждением, что последнее представляет собой общую сумму чистых, т. е. нескомпенсированных, частных прибылей всей страны.

Однако я не готов приписать такую нелепую аргументацию кому-нибудь из «меркантилистов» достаточно высокого уровня, взгляды которых достойны обсуждения, хотя некоторые из них приблизились — явно или неявно — к опасной черте. Я исхожу из того, что консультанты-администраторы — что бы они ни думали при этом — не писали главным образом о прибылях отдельных лиц. Даже в тех случаях, когда они пользовались такими терминами, как «прибыли» от международной торговли, они имели в виду общенациональную выгоду, которая не отождествлялась с интересом извлечения прибыли. «Меркантилисты» не считали также, что индивидуальные действия, направленные на получение прибыли, обязательно или обычно соответствуют общественным или общенациональным интересам. Этот тезис в духе laissez-faire был вначале совершенно чужд их мышлению. Они исходили из того, что предпринимательское поведение направлено на получение прибыли (например, их рекомендации были в основном обусловлены стремлением повлиять на ожидаемые прибыли), но при этом не только допускали возможность столкновения частных интересов с интересами общества, но и считали подобные столкновения нормальными, а согласованность интересов — исключительным явлением. Именно поэтому большинство из них считали необходимость государственного регулирования чем-то само собой разумеющимся, а обсуждали только его задачи и методы. Правда, они медленно прокладывали путь к выработке другой точки зрения, и, как мы сейчас увидим, в этом заключается одно из их достижений. Но в основном они были плановиками, стремящимися избежать того, что они считали антинациональными последствиями нерегулируемого предпринимательства независимо от степени его прибыльности для отдельных лиц. Например, когда они рекомендовали прекратить ввоз изюма через Венецию, их не заботило, что в результате исчезнет возможность получения прибылей. В данных обстоятельствах едва ли необходимо настойчиво возлагать на них ответственность за эту конкретную аналитическую ошибку.

В-третьих, до сих пор ничего не было сказано о знаменитом «смешении понятий богатства и денег». Ни одна из упомянутых выше ошибок анализа не означает и не подразумевает подобного смешения. Более того, насколько мне известно, у «меркантилистов» нельзя найти утверждений, какими бы ошибочными они ни были, которые невозможно было бы объяснить без помощи допущения, что богатство тождественно деньгам, слиткам или «сокровищам», или, иначе говоря, что «меркантилисты» путали деньги с тем, что на них можно купить. Поэтому у нас нет оснований напрасно занимать место в книге обсуждением данного совершенно неинтересного вопроса. Однако читатели могут почувствовать себя вправе получить некоторые пояснения по поводу темы, ставшей стандартной в историографии экономической науки, с тех пор как Адам Смит подал дурной пример своей неумной критикой «коммерческой, или меркантилистской, системы». ^4-24

В 1549 г. анонимный автор, ^4-25 намереваясь «объявить средства и политические меры, направленные на приведение королевства в состояние зажиточности и процветания», счел необходимым определить, в чем именно заключается это процветающее состояние. По его мнению, оно заключается «главным образом в том, чтобы быть сильным, отражать нападения врагов [то, что это положение выдвигается первым, интересно для нас еще и с другой точки зрения. — И. А. Шумпетер], не быть раздираемым гражданскими войнами; люди должны быть зажиточными [курсив автора]» и не должны страдать от голода и недоедания; последние слова явно служили пояснением понятия «зажиточный». Он считает также, что необходимо добиваться активного сальдо торгового баланса с целью ввоза слитков серебра и золота. Обо всех авторах XVII в., таких как Серра, Мисселден, Ман («богатство заключается во владении вещами, необходимыми в мирной жизни»), Чайлд («множество орудий или материалов»), Кэри, Коук, Яррантон и, разумеется, Барбон, Дэвенант и Петти, не говоря уже о сторонниках выпуска бумажных денег и создания банковских схем, можно сказать, что, какими бы ни были их недостатки и как бы они ни преувеличивали важность увеличения «сокровищ», богатство они определяли, явно или неявно, во многом так же, как и мы сами. Locus classicus {классический пример — лат.} мы находим в трактате, подписанном Папильоном: «Верно, что обычно мера запаса или богатства исчисляется в деньгах, но это делается скорее в воображении, чем в действительности: об одном человеке говорят, что он стоит десять тысяч фунтов, хотя, возможно, у него в наличии нет и ста фунтов, но его имущество, если он фермер, состоит из земли, зерна или скота и сельскохозяйственного инвентаря...». ^4-26 И все же такие фразы, как «богатство — это деньги», встречаются часто. ^4-27 Иногда их можно легко игнорировать, рассматривая просто как обороты речи {facons de parler}. Ведь говорит же Миллз, что «хотя деньги — это лучи, а обмен — свет, но слитки золота и серебра — это солнце» (цитату привел Селигмен в статье Bullionists). Должны ли мы сделать вывод, что, по его мнению, слиток и солнце — одно и то же? В других случаях, может быть, необходимо вспомнить, что, хотя мы имеем дело с примерами или попытками анализа, это примитивный анализ, методы которого лишь немногим отличаются, а на более низких уровнях незаметно сливаются с рассуждениями дилетантов, в которых все еще сохраняется культ кладов золота и серебра, хотя британский военно-морской флот уже прогнал стерегущего клад дракона с привычного места. Но это все.

в начало

[5. Прогресс в области анализа начиная с последней четверти XVII в.: от Джозайа Чайлда до Адама Смита]

Но вернемся на магистраль развития экономического анализа, которая, как мы уже знаем, круто пошла вверх во второй половине и особенно в последней четверти XVII в. Помня о том, что было сказано выше о других аспектах аналитической работы тех десятилетий, мы добавим то, что остается сказать о специфически «меркантилистском» ее аспекте. Работа, которую предстоит рассмотреть в данном параграфе, значительно важнее, чем та, что была проделана за предшествующие десятилетия, и состоит по большей части в критическом обзоре последней, составляющем основное аналитическое достижение меркантилистов. Мне кажется, что честь первопроходца должна быть отдана Чайлду. ^5-1 Из других имен достаточно упомянуть Барбона, Кэри, Коука, Дэвенанта, Петти, Поллексфена, ^5-2 Яррантона и еще одно имя, которое, возможно, шокирует некоторых читателей, не ожидающих найти его в данном списке, — это знаменитый фритредер Норт! ^5-3 Необходимо отметить следующие основные вопросы.

Во-первых, Чайлд — а затем и другие приблизительно в то же время, но в основном после него (в особенности Поллексфен) — сделал из своей теории денег вывод, что поскольку деньги являются товаром, как «вино, масло, табак, ткани и т. д.», то их так же можно экспортировать с пользой для государства, как и любой другой товар. ^5-4 Если развить это положение надлежащим образом, то оно лишит основания любую точку зрения, придающую первостепенное значение торговому балансу как таковому. Однако Чайлд не предпринял лобовой атаки, оставив это, насколько мне известно, на долю Барбона. Но он сделал подобную атаку неизбежной. Подобным же образом из его утверждения логически вытекают два вывода, которые сам он не сформулировал. Один из них, заключающийся в том, что поскольку вывоз золота и серебра не должен вызывать беспокойства, то, следовательно, их ввоз (рост количества денег в обращении) не должен радовать, был сделан Барбоном. Другой вывод, гласящий, что импорт слитков золота и серебра добавляет к богатству нации не больше, а то и меньше, чем ввоз сырья (заметим, кстати, что это не является несомненным во всех смыслах), был сделан, хотя несколько post festum {задним числом}, Кэри в 1696 г. Процесс анализа, который иллюстрируется данными примерами, привел также к устранению ранее обсуждаемых ошибок. Можно сказать, что с ними было покончено к концу XVII в. Правда, их скорее отбросили, чем открыто от них отказались; этим объясняется тот факт, что отдельные фразы, заставляющие предполагать существование ошибок, по-прежнему встречались даже у таких авторов, как Кэри, Дэвенант, Петти, Яррантон, и у более поздних, таких как Харрис, которые, в сущности, были совершенно свободны от подобных заблуждений. ^5-5 Верно также и то, что на уровне обыденного сознания все эти идеи жили до тех пор, пока их не сменили «либеральные» лозунги, на этом уровне ничем не превосходившие в интеллектуальном плане своих предшественников. ^5-6

[а) Концепция автоматического механизма]. Во-вторых мы видели, что концепция автоматического механизма, т. е. механизма, который, если предоставить ему возможность работать в отсутствие слишком сильных нарушений экономического процесса, сможет гарантировать в течение длительного периода равновесное соотношение между денежными массами, уровнями цен, доходами, процентными ставками и т. д. разных стран, ^5-7 так или иначе присутствовала в поле зрения каждого «меркантилиста», которого стоит упомянуть: Серра представлял себе действие этого механизма довольно подробно, Мисселден и Ман лишь слегка его касались, а Малин почти полностью разработал концепцию. Задним числом можно подумать, что рассматриваемые выше достижения в области экономической науки могли бы составить вполне законченную теорию автоматического механизма, стоило лишь скоординировать и усилить уже высказанные тезисы. Но, как показывает история любой науки (особенно наглядным примером служит история термодинамики), удивительно трудно достичь подобной окончательной формулировки, а первые попытки на пути к ней всегда неудачны. Ни один из упомянутых авторов не сумел сформулировать теорию автоматического механизма. Одну из попыток предпринял Норт. Он понимал, что существует такой механизм, в результате действия которого каждая страна привлечет к себе «определенную сумму» денег, достаточную для развития экономического процесса (при условии корректировки и установления соответствующего уровня цен, однако Норт не добавил эту оговорку). Но он потерпел полную неудачу при попытке описать этот механизм. Локку повезло больше. Пытаясь описать, что произойдет, если половина денег, имеющихся в какой-либо стране, будет внезапно изъята, он даже использовал прием, примененный позднее Юмом; он понял, что при этом сократится импорт и возрастет экспорт. Однако он не сделал вывод, который нам представляется очевидным (или казался таковым еще двадцать лет тому назад). Но чтобы воспринимать вещи в правильной исторической перспективе, следует отдавать себе отчет в том, что, хотя до середины XVIII в. эта крепость не сдалась окончательно, в итоге она пала не в результате новой атаки с другой стороны или иного метода наступления. Победители просто расширили брешь, проделанную ранее «меркантилистами». Это легко показать, сделав краткий обзор последующих достижений в экономической науке, что одновременно поможет нам не только подойти к «Богатству народов», но и продвинуться дальше, к началу дискуссии, вызванной прекращением размена бумажных денег на золото в 1797 г.

Следующий значительный шаг вперед был сделан Жервезом. ^5-8 Он добавил никогда ранее однозначно не выдвигавшийся тезис, согласно которому рост «кредита» (скажем, банкнот) приведет к росту дохода и потребления, а следовательно, к снижению экспорта и увеличению импорта и таким образом вызовет (в точности как это произошло бы в результате увеличения количества денежных металлов) отток этих металлов, что в итоге вынудит сократить кредит. Это важный вклад в науку, особая заслуга которого заключается в подходе к проблеме «с точки зрения дохода». Разумеется, данный тезис подразумевает полное понимание основного механизма, о котором мы ведем речь, так как он просто развивает конкретное следствие, вытекающее из него. Но фактическое изложение Жервезом автоматического механизма, хотя и превосходит любую работу, опубликованную ранее, все же далеко от того, чтобы считаться удовлетворительным. Чтобы оно стало таковым, было бы достаточно вставить в работу Жервеза несколько отрывков из Малина. Последующие стрелки продвигались все ближе и ближе к яблочку мишени. Наиболее выдающимися из тех, кто попал в цель, были Кантильон и Юм. ^5-9 Тот факт, что эссе Юма вызвало возражения, говорит в его пользу, как и то, что он, насколько мне известно, добавил несколько совершенно новых пунктов, и то, что в отличие от некоторых экономистов XIX в. он не верил в безусловное функционирование автоматического механизма, хотя ему не удалось четко обозначить различные трения и нарушения, способные повлиять на работу этого механизма.

Достижение Юма в основном заключалось в том, что ему удалось отряхнуть пыль ошибок с «меркантилистского» наследия и собрать воедино отдельные куски этого наследия, получив четкую и отшлифованную теорию. ^5-10 И это все. В течение остальной части столетия не было добавлено ничего более важного. Адам Смит в «Богатстве народов» не пошел дальше Юма, а, скорее, отстал от него. В действительности не столь уж далеким от истины было бы утверждение, что теория Юма, включая его чрезмерное подчеркивание роли движения цен как главного средства адаптации экономического механизма, в основном оставалась неоспоренной до двадцатых годов нашего столетия.

[И. А. Шумпетер оставил примечание: «Пожалуйста, оставьте чистой остальную часть страницы» — и добавил карандашом в качестве памятки три фамилии: Мелон, Дюто, Галиани.]

[b) Основы общей теории международной торговли]. Остается отметить третий момент, касающийся работы нашей группы авторов. Они не только проложили дорогу к теории автоматического механизма перелива золота и серебра, но также вымостили путь к теории автоматического механизма движения товаров. Иными словами, они вышли из того донаучного состояния, когда протекционистские аргументы не столько имели ошибочную теоретическую базу, сколько вообще ее не имели, та. начали закладывать основы общей теории международной торговли, которая обрела форму в последние десятилетия XVIII в. и первые десятилетия XIX в. Логически, хотя и не исторически, мы можем различить два этапа в их движении вперед.

Первый этап состоял в уточнении и разработке первоначальных аргументов. Упомянутые нами авторы осознали тот факт, что немедленные и видимые преимущества, на обеспечение которых направлены протекционистские меры, никогда не являлись чистыми преимуществами или, иначе говоря, на каждый аргумент, описывающий преимущества, имеется контраргумент, касающийся скрытых или невидимых эффектов, многие из которых выступают в виде издержек. Подобные контраргументы подразумеваются в доводах Кэри относительно импорта сырья и промышленных товаров, в доводах Коука относительно ввоза как сырья, так и промышленных товаров, в рассуждениях Коука и Яррантона о дешевизне и изобилии, в утверждении Яррантона о преимуществах, которые приносит государству процветание соседей, а также в часто встречающемся, но не окончательно сформулированном, на мой взгляд, Барбоном тезисе, согласно которому регулирование и ограничения всегда разрушают какой-либо элемент потенциального богатства. Критики имеют или имели обыкновение говорить, что, вводя подобные аргументы, наши авторы противоречили своим «меркантилистским» взглядам, или частично отрекались от них, или проявляли «эклектизм». Но, с нашей точки зрения (о других умолчим), эти аргументы и подразумеваемые ими оговорки являются просто неизбежным следствием все более успешных попыток увидеть более чем один аспект рассматриваемого случая.

Аналогичные победы были одержаны континентальными авторами того же направления. В частности, нас не должно удивлять, что голландцы были в авангарде общего прогресса. В качестве наиболее выдающихся примеров можно привести Грасвинкеля и Питера де ля Кура. ^5-11

Таким образом, постепенно, хотя и совершенно бессистемно, проявились дополнительные и менее очевидные аспекты. Однако среди открывшихся исследователям разрозненных частей экономической реальности одна обладала достаточной силой, чтобы скоординировать все остальные и послужить основной всеобъемлющей теории международной торговли или даже торговли в целом. По-видимому, Чайлд был первым, кто пришел к ясной идее (1668-1670), отражающей простой факт, что товары ищут наиболее выгодные рынки. Говоря словами Дэвенанта, сформулировавшего эту идею в девяностых годах XVII в., имеются определенные «каналы», которые торговля, движимая ожиданиями прибылей, находит сама; другими словами, мотив получения прибыли создает регулирующий принцип для «нерегулируемой» деловой активности — как международной, так и внутренней, и дает результаты, которые, нравятся нам они или нет, являются определенными, а не хаотичными. Утверждения, подразумевающие данный принцип или даже открыто ссылающиеся на него в конкретных случаях, имели место в XVI в. и ранее. Этот принцип, конечно, был хорошо известен схоластам. С другой стороны, он не был полностью разработан до Леона Вальраса, но меркантилистские писатели помогли ему занять ключевую позицию в теории международной торговли.

Ни Чайлд, ни Дэвенант не продвинулись в этом направлении достаточно далеко. Барбон хорошо понял механизм, что позволило ему набросать в общих чертах теорию равновесия в международной торговле товарами, по крайней мере в виде тезиса, утверждающего, — правда, без необходимых оговорок, — что ограничения импорта приведут к сокращению экспорта на соответствующую сумму. Ни у одного автора XVII в. я не могу найти ничего сверх того, что уже было сказано. В частности, очень слабо разработан аргумент о территориальном разделении труда. Конечно, в своей наиболее примитивной форме этот аргумент был известен всем. В XVI в. Армстронг и Хейлс основывали международную торговлю на том факте, что разные народы, живущие в разных условиях, производят различные товары, излишек которых может быть обменен к выгоде всех участвующих сторон. Даже Норт рассматривал международную торговлю совершенно в таком же духе — как «обмен излишками». Аналогично рассуждал и Гроций (1625). Признание значительно более интересного факта, что международный обмен может изменить экономические организмы торгующих стран, несомненно, подразумевалось во многих конкретных предложениях, особенно относительно экономических связей между Англией и Ирландией, а также в более общих рассуждениях Дэвенанта (например, в его Essay on the East-India Trade, 1696), но никто, казалось, не понимал полностью его значения как исходной точки анализа и не сделал даже намека на принцип сравнительных издержек. В частности, Норт только подытожил — не полностью, но достаточно эффективно — вклад «меркантилистских» произведений до 1691 г.

Но никто из этих авторов, кроме Норта, не был радикальным фритредером. А для интерпретаторов истории экономического анализа, не интересовавшихся ничем, кроме свободной торговли, для которых не существовало иного критерия оценки, кроме близости того или иного автора к концепции свободной торговли, этот факт был, разумеется, наиважнейшим. Для них, с одной стороны, существует тьма «меркантилистских» заблуждений, а с другой — вечный свет «либерализма»; свет восстал против тьмы и так полно рассеял ее, что осталось лишь благочестивое удивление либералов по поводу того, как можно быть настолько глубоко погруженным во мрак невежества. Но взгляд на историю того времени с точки зрения упомянутой антитезы полностью ошибочен. Для правильного понимания эволюции нашей науки усвоить это столь важно, что, даже рискуя повториться, мы должны остановиться на момент, дабы прояснить суть путаницы, лежащей в основе этого взгляда.

Даже если бы мы изучали историю политических доктрин, было бы необходимо указать, что силы фритредеров не просто собрались под стенами меркантилистской цитадели и штурмовали ее — это справедливо только по отношению к аграрному крылу партии тори, которое в то время активно противодействовало крупному бизнесу и протекционизму, — более значительные силы сформировались внутри самой цитадели. Это должно было понравиться марксистам, поскольку решительная поддержка английской свободной торговли исходила в итоге от того же буржуазного класса, который прежде поддерживал протекционизм. Но прогресс анализа — а нас в данной книге интересует только он — вовсе не был связан со свободной торговлей и зарождающимся либерализмом. Для его осуществления не нужно было обращать кого бы то ни было в приверженцев свободной торговли и либерализма, а свободная торговля и либерализм могли бы одержать политическую победу без какой-либо помощи со стороны экономического анализа. Чтобы убедиться в справедливости данного утверждения, достаточно поразмыслить, например, над тем, что ни один из перечисленных выше протекционистских аргументов не опровергается более поздним анализом, который в руках либералов послужил проведению политики свободной торговли. В результате этого анализа было лишь установлено существование «автоматического механизма». Нельзя сказать, что знание этого механизма не имеет отношения к практике. Достигнув высокого уровня, оно может удержать людей от неправильного применения протекционистских мер или политики свободной торговли. Но в остальном этот механизм не самоцель, а средство, используемое для выполнения принятых решений. Он может служить для принятия и рационализации протекционистских решений точно так же, как фритредерских, но одного этого механизма мало, чтобы провести в жизнь какое-либо из этих решений.

Вышесказанное легко применить к конкретному случаю Норта. Его преданность партии тори, пожалуй, больше повлияла на его мнение относительно свободной торговли, чем его анализ. Что касается последнего, то Норт мог бы прийти к «меркантилистским» выводам без всяких ошибок или неувязок; чтобы убедиться в этом, нужно только предположить, что Норт принял бы один из перечисленных протекционистских аргументов или просто увидел, что отдельное государство может выиграть, приняв хорошо организованную систему протекционистских пошлин. Следовательно, мы можем отбросить его фритредерские убеждения как не относящиеся к оценке его аналитического аппарата. Но при рассмотрении последнего мы без труда установим, во-первых, его сходство с аналитическим аппаратом Барбона, ^5-12 а во-вторых, тот факт, что в остальном он складывается из совершенно старых элементов: богатство состоит из того, что удовлетворяет потребности; деньги — это товар, которого может быть или слишком много или слишком мало; не имеет смысла запрещать его экспорт или принимать какие-либо меры, обеспечивающие адекватное предложение; законы, ограничивающие приобретение предметов роскоши, ослабляют стимулы развития торговли и т. д. Разумеется, правильнее сказать, что его анализ вырос из «меркантилизма», а не в результате столкновения с ним.

[с) Общая тенденция к нарастанию фритредерства]. Давайте вновь проследим развитие экономической теории до публикации «Богатства народов». При этом надо резко отделить развитие политики свободной торговли и доктрин свободной торговли от развития анализа, связанного как с тем, так и с другим.

Надлежащим образом учтя все препятствия, стоявшие на пути, можно, я думаю, различить в этот период тенденцию к развитию более свободной торговли. В Англии эта тенденция уже заявила о себе ростом оппозиции Закону о мореплавании и другим «меркантилистским» мерам, например в Комитете по торговле 1668 г. Более значительным было наступление на меркантилистскую систему, которое тори предприняли при Гарли и Сент-Джоне в 1713 г.: восьмой и девятый пункты Утрехтского мирного договора были предложены тори в той формулировке, которая позволяла значительно приблизиться к установлению свободной торговли с Францией. Наступление окончилось поражением. Тори не смогли провести эти пункты, а следующие правительства вигов (сначала Уолпола, а затем обоих Пелэмов) строго придерживались протекционистского курса. Правительства от Бьюта до Норта имели много других забот, но Шелберн и особенно Питт младший продолжили путь к уменьшению количества таможенных пошлин и к их снижению; последним достижением, венчающим дело, было заключение торгового соглашения с Францией в 1786 г. Дальнейшему развитию препятствовал почти тридцатилетний период революций и наполеоновских войн, после которого эта политика была возобновлена в двадцатых годах XIX в. (при правительстве Хаскиссона). Отсюда мы можем сделать вывод, что Франция в основном шла в ногу с Англией, но во Франции существовали две дополнительные проблемы: даже внутри страны перед революцией свобода торговли не была полностью осуществлена, хотя сменяющие друг друга администрации пытались ее установить, а положение в сельском хозяйстве выдвинуло на первый план специальный вопрос о свободной торговле зерном, особенно о свободном вывозе зерна. ^5-13 В германских и итальянских государствах на первый взгляд мы не замечаем ничего, кроме дальнейшего развития «меркантилистской» системы. Но ее рационализация во многих случаях привела к сокращению барьеров в межрегиональной торговле, особенно сырьем и полуфабрикатами. В Нидерландах, как и следовало ожидать, тенденция к развитию свободы торговли была выражена значительно ярче еще в XVII в.

Доктрина продвигалась вперед быстрее, чем политика. Убеждение в необходимости свободной торговли начало распространяться как часть общего кодекса laissez-faire. Что касается буржуазии, ее импульс к введению свободной торговли был слишком приглушен бюрократическим сверхадминистрированием, ставшим таким сильным, что иногда ему не могла противостоять даже прямая личная заинтересованность. У авторов научных трактатов, по крайней мере у некоторых из них, аналогичный импульс принял философский оттенок. Свобода торговли все больше стала рассматриваться как часть автономии индивида, которая должна была включать «естественное право» торговать по собственному разумению. Этот аргумент, уже использованный Гуго Гроцием и различными группами сторонников «естественного права», включая физиократов и даже английских утилитаристов, разумеется, совершенно лишен научного значения. ^5-14 Однако он имеет отношение к нашей теме, во-первых, потому, что практически всегда ассоциировался с имеющими научное значение позитивными утверждениями относительно экономических эффектов, которые должны рассматриваться независимо от него; во-вторых, потому, что здесь мы имеем дело (с научной точки зрения) с незаконным влиянием, притупившим способность к критическим суждениям и внесшим искажение в экономическую аргументацию лучших авторов.

Как мы увидим далее, недостатки экономических рассуждений, которые трудно объяснить другим образом, могут быть легко отнесены на счет этого влияния, сочетавшегося с доктриной «невидимой руки», распространявшегося даже на таких авторов, как Кенэ и Смит. Это влияние еще сильнее сказывалось на распространенных мнениях, поддерживающих laissez-faire, которые захватили кофейни и салоны и стали предшественниками фритредерского догматизма либералов XIX в., имеющего с наукой не больше общего, чем любая из популярных догм меркантилизма.

Однако аналитический прогресс шел медленно. Дискуссии по поводу политических проблем, привлекавших внимание общества, оказались в этом отношении на удивление бесплодными. Например, полемика, вызванная политикой Франции в отношении торговли зерном, ^5-15 хотя в ней и участвовали самые яркие звезды экономического анализа, включая Франсуа Кенэ, не дала никаких результатов, которые стоило бы отметить. ^5-16 И все же здесь наблюдалось некоторое продвижение вперед, которое, однако, привело не только к новой истине, но и к новому заблуждению.

[d) Преимущества территориального разделения труда]. Мне представляется, что одно из главных достижений заключалось в технически более совершенной формулировке преимуществ, предоставляемых территориальным разделением труда, которая стала шагом вперед на пути предвосхищения наиболее важного элемента теории международной ценности XIX в. Это заслуга двух английских авторов, которыми мы ограничимся, несмотря на то что можно привести и другие имена. В 1701 г. анонимный автор опубликовал трактат, озаглавленный Considerations on the East-India Trade, ^5-17 в котором он рассматривал международную торговлю как способ приобретения товаров при помощи меньшего количества труда, чем потребовалось бы для их производства внутри страны. Кажется, он не осознавал связь этого тезиса с принципом сравнительных издержек, но даже с учетом этого мы можем назвать его предшественником Рикардо, хотя и не оказавшим большого влияния.

Итак, производство вместо товара А для внутреннего потребления другого товара В, экспорт которого позволит получить товар А на более выгодных условиях, очевидно зависит от аллокации производственных ресурсов. В этом аспекте проблема рассматривалась Жервезом, который, подобно Маршаллу, ^5-18 сделал вывод, что пошлины, препятствующие наиболее выгодной аллокации ресурсов, должны привести к чистому убытку нации в целом, какими бы огромными ни были непосредственно видимые выгоды, полученные промышленностью в результате принятия протекционистских мер. Уже упоминалось, что трактат Жервеза занимает всего 34 страницы, и если допустить, что он мог бы развить свои идеи в десятикратном объеме, то его тезис должен рассматриваться как значительный вклад в аппарат экономической теории. Данный тезис можно считать одним из первых намеков на теорию общего равновесия. Вряд ли можно добавить что-нибудь еще. Несмотря на многие мудрые мысли, высказанные Юмом в эссе о торговле, о торговом соперничестве и о торговом балансе, ^5-19 он вряд ли продвинулся в том, что касается этой части нашей темы. Не сумел это сделать и Адам Смит, который, по-видимому, полагал, что в условиях свободной торговли все товары будут производиться там, где их абсолютные издержки, выраженные в затратах труда, являются самыми низкими, хотя его несомненная заслуга состоит в том, что он координировал, сглаживал, подчеркивал и иллюстрировал аргументы других авторов. В действительности до конца века не было написано ничего значительного, несмотря на растущий поток популярной литературы, большая часть которой была посвящена свободной торговле или ее видам и в значительной степени повлияла на идеи, выраженные в «Богатстве народов».^5-20 Но даже это достижение в области территориальной специализации нельзя считать чистым успехом. Как анонимный автор, так и Жервез слишком поспешно пришли к выводам, согласующимся с их мнениями относительно свободной торговли, ^5-21 и при этом их достижения сочетались с типичными для фритредерской литературы XIX в. ошибками аргументации. Жервез не понял, что его теорема о размещении ресурсов не может быть направлена против какого-либо из протекционистских аргументов в помощь зарождающейся отрасли или борьбе с безработицей, описывающих условия, к которым данная теорема неприменима. Не приняв это во внимание, Жервез отошел от многих ценных истин, открытых меркантилистами, и, подобно Норту, занял позицию, которая, будучи допустимой в чистой теории, неизбежно приводила к заблуждению в случае некритического следования ей. Что касается анонимного автора, то здесь дела обстоят еще хуже. Он опирается в основном на аргумент, согласно которому международная торговля состоит из добровольных сделок, а следовательно, они непременно должны быть выгодными для обеих договаривающихся сторон; эти сделки не принесут ничего, кроме выгоды для нации в целом. Норт рассуждал аналогичным образом. Адам Смит, указав на очевидный more suo {по его мнению} факт, а именно что каждый индивид обращается к тому занятию, к которому он чувствует себя наиболее способным, далее заявляет: «То, что является осторожностью в поведении каждой частной семьи, едва ли может быть безрассудством в поведении великого королевства». С точки зрения техники анализа это так же плохо, как и все, что можно отнести в пассив «меркантилистов». Однако позднее мы обсудим ошибку, заключенную в этом высказывании.

Мы видели, что, по крайней мере в том, что касается экономического анализа, между «меркантилистами» и «либералами» не обязательно должен существовать большой разрыв. Отнесясь без предубеждения к их политическим идеалам или интересам, экономисты «либеральных» убеждений могли бы стать последователями экономистов-«меркантилистов» при выполнении аналитической задачи; это во многом аналогично ситуации, когда одна смена рабочих продолжает работу, начатую другой сменой. Именно это до некоторой степени и произошло. Однако в тех областях, где этого не случилось, не только продолжали существовать старые ошибки, но и имели место ненужные потери, сравнимые с потерями, возможными в том случае, если бы рабочие следующей смены уничтожали продукцию предыдущей всякий раз, когда их не устраивало поведение предшественников. Если бы Смит и его последователи не отбросили в сторону «меркантилистские» тезисы, а обработали и развили их, то уже в 1848 г. можно было бы разработать более верную и более полную теорию международных экономических связей, т. е. такую теорию, которую не смогла бы скомпрометировать одна группа авторов и пренебрежительно отвергнуть другая.

в начало

Примечания

1-1. [Данная глава была закончена и отпечатана на машинке давно (в июне 1943 г.), но, несмотря на это, у нее не было окончательного варианта заглавия и отсутствовали заголовки разделов. В беседах о том, как продвигалась работа над «Историей» в 1946 или 1947 г., И. А. Шумпетер сказал мне, что данная глава может быть опубликована в том виде, как она есть, но над другими главами части II нужно еще много работать.]↑

1-2. Это фактически первая проблема, связанная с данной полемикой.↑

1-3. Давайте отметим мимоходом, что то же самое и по тем же самым причинам происходит сейчас по отношению к экономистам либеральной эпохи.↑

1-4. Viner Jacob. English Theories of Foreign Trade Before Adam Smith. Работа была пересмотрена и опубликована вторично как главы 1 и 2 его «Исследований» (Studies in the Theory of International Trade. 1937). Я многим обязан этому великолепному произведению. Однако, просматривая его, я иногда задавался вопросом: готов ли профессор Вайнер вынести те же безапелляционные суждения о некоторых мерах и аргументах нашего времени, аналогичных мерам и аргументам меркантилистской эпохи? Следует упомянуть также книгу Джеймса У. Энджелла (Angell James W. The Theory of International Prices. 1926. Ch. 2, 8). См. также обзор этой книги, сделанный Вайнером, в The Journal of Political Economy. 1926. Oct.↑

1-5. В дебрях «меркантилистских» мер легко найти множество таких, которые не служили целям, поставленным их инициаторами, или помимо желаемых давали и другие результаты. Возможность предвидеть такие результаты могла бы побудить воздержаться от данных мер. Адам Смит с присущим ему здравым смыслом находил особое удовольствие в подборе подобных примеров (книга IV, глава 8), которые легко преумножить. Можно отсеять «ошибки» и перевести дискуссию на уровень принципов, хотя не стоит забывать, что любая система управления способна дать обильный урожай таких «ошибок». Именно так защищался бы Адам Смит, если бы кто-нибудь обвинил его в несправедливом рассмотрении «ошибок» при обсуждении «принципов».↑

1-6. В данном вопросе мы немедленно заметим боковое ответвление, если задумаемся над тем, что как цели, осуществлению которых должна служить политика, так и средства, считающиеся рациональными, иначе говоря — вопросы разумности или неразумности какой-либо политики, зависят от систем ценностей. Эти системы, в свою очередь, связаны не только с положением государства, но и с типом людей, действующих в данной ситуации, и, таким образом, кроме всего прочего с классовой структурой и групповыми интересами. Именно это подразумевается в нашем утверждении, что меркантилистская политика до некоторой степени может быть оправдана (обратите внимание, что речь ни в коей мере не идет об «оправдании» в каком-либо абсолютном смысле). В действительности можно точно выявить групповые интересы или влияния, определявшие многие политические меры в эпоху меркантилизма, и с точки зрения этих групп данные меры были вполне рациональными. Как следует из главы 8, книги IV «Богатства», Адам Смит это видел. Я снова хочу подчеркнуть, что это не имеет ничего общего с истиной или ценностью любого данного предположения или линии рассуждений. Самый упорный классовый интерес может способствовать по-настоящему ценному анализу, равно как самый бескорыстный мотив зачастую не приводит ни к чему, кроме ошибок и банальностей. Надеюсь, я совершенно ясно выразил эту мысль в части I. Я также хочу повторить, что рассматриваемые в данном случае классовые влияния сами по себе не дают нам права приписывать сознательный или даже подсознательный интерес какому-либо отдельному автору. Кроме только что упомянутого факта, а именно что мотив не имеет ничего общего с объективной сущностью какого-либо положения, мы не можем с уверенностью рассуждать о мотивах индивида. Единственным доступным нам сознанием является наше собственное. Говоря о мотивах отдельных лиц, мы можем не обнаружить ничего, кроме собственных склонностей. Уилер служил секретарем «компании купцов-авантюристов», Ман и Чайлд были связаны с Ост-Индской компанией, Миллз был придирчивым бюрократом. Возможно, никто из них не может претендовать на принадлежность к консультантам-администраторам. Но, подчеркивая это, мы не извлечем ничего, кроме банальностей.↑

1-7. Обратное тоже верно, особенно применительно к экономической науке: можно правильно рассуждать на основе модели, не предусматривающей исключений, и все же прийти к ошибочному выводу относительно реальной ситуации, которая не вписывается в данную модель. Нам встретятся подобные примеры. В довершение всего стоит отметить, что теории, интересные с научной точки зрения, зачастую связаны с совершенно неинтересной практикой, а интересная практика — с неинтересными теориями.↑

2-1. Едва ли возможно понять обстоятельства, обусловившие развитие экономической мысли того периода, и в частности оценить вопросы, которые были и еще будут рассмотрены в нашем тексте, без достаточно широких знаний соответствующих разделов экономической истории. Ввиду этого позвольте вновь порекомендовать для изучения труд профессора Эли Ф. Хекшера «Меркантилизм» (Heckcher Eli F. Mercantilism; впервые опубл. в Швеции в 1931 г.; в Германии — в 1932 г.; пер. на англ. яз. Менделя Шапиро, работа вышла в 2-х томах в 1935 г.).↑

2-2. Отсутствие сдерживающего начала, в равной мере продемонстрированное испанцами, французами и англичанами, является очень важным моментом. Рассуждения экономистов о колониях ведутся в совершенно разных направлениях и могут, не впадая в противоречия, дать совершенно различные результаты в соответствии с практическими вопросами, которые рассматривали разные авторы. В качестве примера можно привести деятельность Уоррена Гастингса, воспринимаемую как «бессовестный грабеж», с одной стороны, и деятельность Уильяма Бентинка, воспринимаемую как «благожелательное управление», — с другой. [Уоррен Гастингс (1732-1818) и лорд Уильям Бентинк (1774-1839) британские генерал-губернаторы Индии. — Прим. ред.] Соответственно, по-разному рассматриваются экономические преимущества. Можно провести резкую разделительную линию, изучая эволюцию отношения к работорговле.↑

2-3. Монополистическая практика была связана, хотя, разумеется, не ограничивалась, официально утвержденными центрами внешней торговли {Staple}, (jus emporit), которых мы коснемся в связи с двумя другими темами, выделенными нами для обсуждения. Однако сейчас весьма подходящий случай, чтобы познакомиться с ними. Для наших целей мы должны четко выделить три типа таких рынков. Во-первых, торговцы, объединенные в корпорации, иногда размещали в некоторых городах свои торговые центры или склады с целью лучшей организации торговли. В качестве примера можно снова привести «купцов-авантюристов». Джон Уилер пропагандировал преимущества «городов-рынков». Во-вторых, сами города, которые были в состоянии стать торговыми центрами или убедить местные органы власти оказать им в этом помощь, старались получить права утвержденного торгового центра {staple rights}, т. е. заставить торговцев проходить через их торговые центры, выставлять свои товары на продажу и навязывать им другие ограничения, которые были или считались выгодными для этих городов. Иностранные торговцы не создавали эти центры, а были их жертвами, причем иногда это осуществлялось такими способами, которые кажутся нам верхом бессмысленного притеснения. Именно такой тип рынка обычно ассоциируется с термином «Staple». Такого типа центры распространились в XIII в. и позднее по всей Италии (наиболее крупными центрами торговли были Генуя и Венеция), а затем и в остальной части Европы, включая Россию. Это движение достигло также и Англии, о чем говорит Указ Эдуарда III об утвержденных центрах внешней торговли. Обратное утверждение профессора Хекшера мне не вполне понятно. В-третьих, отсюда пошла практика насильно направлять международную торговлю по заданным каналам ради действительной или мнимой выгоды данной страны в целом и нанесения ущерба иностранцам. Именно такой тип торговли обсуждался главным образом в английской литературе. Англия, следуя за Испанией и превосходя ее, развила этот тип торговли до беспрецедентных размеров. Ее политика создания торговых центров второго типа практически прекратилась с потерей Кале в 1558 г., в то время как в других местах, например в Венеции, такой рынок существовал до завоевания ее Наполеоном. Но английская политика создания утвержденных центров внешней торговли третьего типа тогда только начиналась, и понадобилось целое столетие, прежде чем ее законодательные основы были довершены Законом о мореплавании 1660 г. и Законом об утвержденных центрах внешней торговли {Staple Act} 1663 г. Часто встречающееся ошибочное утверждение, что в Англии эта система прекратила свое существование в 1558 г., служит серьезным препятствием для понимания значительной части меркантилистской литературы. Разумеется, система постепенно перешла в обыкновенный протекционизм в современном смысле слова, но это не дает нам права не замечать ее особенных черт, являвшихся столь важной частью политико-экономической обстановки той эпохи.↑

3-1. Валютный контроль, а также дискуссия вокруг него достигли наивысшего уровня в Англии. При этом сам валютный контроль достиг своего пика значительно раньше относящейся к нему дискуссии, а именно в царствование Елизаветы I. Тогда же под влиянием устойчиво благоприятных обстоятельств началось и его ослабление. В ту эпоху он заключался в контроле над сделками в иностранной валюте, осуществляемом специальным государственным чиновником — Королевским валютным контролером (Royall Exchanger); в дополнение к контролю применялось эмбарго на вывоз драгоценных металлов (окончательно упраздненное в 1663 г. после ряда колебаний для всего, кроме английских монет); этой же цели служил и Статут о занятости 1390 г., который, как и аналогичные меры во многих странах, стремился заставить импортеров использовать выручку от сво их продаж на покупку английских товаров. После Первой мировой войны примеры аналогичных мер можно было найти во многих европейских странах, например в Австрии. Королевский контролер времен Елизаветы I нашел, таким образом, множество последователей в современной Европе; различия между ними заключаются только в методах, а не в принципе.↑

3-2. См.: § 2, сноска 3.↑

3-3. Таким образом, нет ничего удивительного, и тем более противоречивого, в том, что некоторые авторы выступали как за систему центров торговли, так и за валютный контроль, а другие высказывались в пользу валютного контроля вместо системы центров торговли. В связи с этим следует отметить, что приблизительно до 1600 г. программа «свободной торговли» означала развитие системы центров торговли и ограничение деятельности, а то и разрушение торговых компаний. После 1600 г. программа свободной торговли предполагала принудительное «открытие» этих компаний, чтобы обеспечить каждому торговцу возможность войти в них. В обоих случаях свободная торговля означала своего рода «войну с трестами».↑

3-4. Томас Грешэм относился к тому типу людей, который, несмотря на то что подобные люди встречались повсюду, можно назвать английским типом, так как в Англии он по сей день встречается чаще и выражен ярче, чем где-либо: это бизнесмен и государственный служащий в одном лице; преуспевая в своем собственном деле, он служит государству на профессиональном уровне, значительно превышающем уровень компетентности обычного государственного служащего. Как бизнесмен он был торговцем шелком и сукном, банкиром, предпринимателем (владельцем бумажной фабрики), занимался благотворительностью. В качестве государственного служащего он был первым «фактором» (налоговым агентом) английской короны в Нидерландах, укрепляя ее влияние, управляя курсом английской валюты, договариваясь о предоставлении займов, закупая военное снаряжение, всеми правдами и неправдами завладевая золотыми и серебряными слитками с целью их отправки в Англию и т. д. Затем дома, в Англии, он становится валютным диктатором (Королевским валютным контролером) и финансовым экспертом при Елизавете, заставляя торговцев кроме всего прочего ссужать деньги короне методами, граничащими с шантажом, но проделывая это так, чтобы способствовать укреплению, а не уничтожению общественного доверия. Читатель, заинтересовавшийся этой личностью, должен обратиться к книге Дж. У. Бёргона (Burgon J. W. The Life and Times of Sir Thomas Gresham. 1839) и к работе Реймонда де Рувера (Hoover Raymond, de. Gresham on Foreign Exchange. 1949).

Мы можем воспользоваться случаем, чтобы отметить два аналитических достижения Грешэма, которые делают ему честь. Во-первых, он достаточно правильно описал правила изменения валютных курсов применительно к золотым и серебряным точкам. В этом вопросе он опередил Давандзати, который в 1582 г. написал значительно лучшую работу. Придание научной формы какой-либо области деловой практики, как бы хорошо она ни была известна в деловых кругах, — это заслуга, которую всегда следует отметить. Во-вторых, существует «за кон Грешэма», т. е. тезис, что если монеты, отчеканенные из металлов разной ценности, обладают по закону одинаковой платежеспособностью, то для оплаты будут использовать «самые дешевые» монеты, а монеты из более дорогого металла имеют тенденцию исчезать из обращения; можно употребить здесь известное, но не совсем правильное высказывание, что плохие деньги вытесняют хорошие. Эта фраза встречается в королевском официальном заявлении, «осуждающем» порчу серебряных монет в 1560 г., когда, как известно, Грешэм был главным советником правительства по такого рода вопросам. Существует также его меморандум (1559), где обсуждается данный вопрос. Так называемый «закон Грешэма» можно найти и в более ранних работах. Учитывая тривиальность данной проблемы, вопрос о приоритете не представляет интереса.↑

3-5. Можно было бы назвать их «примитивистами» (Jones Richard (Ричард Джонс). Primitive Political Economy of England//Edinburgh Review. 1847), если иметь в виду, что примитивность заключалась скорее в анализе, чем в практике. Обычно их называют «буллионистами», но я хочу избежать этого термина, поскольку он предполагает, как и другие предложенные термины (см. работу Э. Р. А. Селигмена: Seligman Е. R. A. Bullionists//Bncyclopaedia of the social sciences), что существовала доктрина, которая объединяла их в отдельную группу. В действительности они не составляли группу. Общие с ними взгляды можно найти на несколько более высоком уровне у авторов, в число которых их никто бы не включил.↑

3-6. Читатель, желающий ознакомиться с подобными примерами, может обратиться к статьям Р. Джонса и профессора Селигмена, указанным в предыдущей сноске, а также к вводному очерку профессора Тони к его изданию Томаса Уилсона (Wilson Thomas. Discours upon Usury. 1925). И все же стоит, пожалуй, упомянуть по крайней мере еще одно имя: Томас Миллз, таможенный чиновник, ратовавший, как и всякий хороший государственный служащий, за регулируемую торговлю в официально утвержденных центрах (the Staple), которые он называл «первой ступенькой к небесам», и за ввоз слитков золота и серебра, который он сравнивал с солнцем, кормчим и «млечным соком» экономической жизни. Его наименее незрелая работа: The Mysterie of Iniquitie (1611).↑

3-7. К таким исключениям относятся: Марк Антонио Де Сантис (Discorso agli effect! che fail cambio in regno. 1605), чье имя не было забыто благодаря нападкам на его теорию Антонио Серра (см.: Fornari Т. Studi sopra Antonio Serra е Marc'Antonio De Santis. 1880); сэр Томас Калпепер, который в упомянутом ранее трактате против ростовщичества (Culpeper Thomas. Tract against Usurie. 1621) проводит аналогию между валютными сделками и ростовщичеством (впрочем, это делали и до него, в том числе схоласты); анонимный автор Cambium Regis: or the Office of His Majesties Exchange Royall (1628); Мигель Каха де Леруела (Restauracion de la antgua abundacia de Espafta. 1631) и целый ряд других испанских писателей. Никто из них не проник глубже поверхностного слоя и не поднялся выше простой механики регулирования валютных курсов.↑

3-8. Жерар де Малин (1586-1641; см: Malynes Gerard, de. 1) A Treatise of the Canker of England's Common wealth. 1601; 2) Saint George for England, Allegorically described. 1601; 3) England's View, in the Unmasking of two Paradoxes: With a replication unto the answer of Maister John Bodine... 1603) внес вклад в полемику между Боденом и Мальтруа; не выступая по сути против аргументации Ведена, Малин вновь подтверждает важность его довода относительно «нарушения баланса». В основном данные три публикации и, возможно, его большой сборник законодательных материалов (Consuetude, Vel, Lex Mercatoria; 1-е изд. — 1622) имеют значение в данный момент, но я могу также добавить еще две работы, где он скрестил шпаги с Мисселденом: The Maintenance of Free Trade... (1622) и The Center of the Circle of Commerce (1623).↑

4-1. Термин «торговый баланс» возник в первые десятилетия XVII в. Френсис Бэкон использовал его в 1615 г. — см. его труды, изданные Спеллингом (Letters and Life. 1872. Т. VII. Р. 22-23; эту ссылку я нашел в статье профессора Селигмена). См. также: Price U. H. The Origin of the Phrase «Balance of Trade»//Quarterly Journal of Economics. 1905. Nov. Vol. XX. P. 157. Кажется, в Италии этот термин использовался и раньше — см. К. Супино: Supino С. La scienza economica in Italia della seconda meta del secolo XVI alia prima del XVII//Memorie della Reale Accademia delle Scienze di Torino. 1888. До этого в ходу были различные его синонимы. Самый ранний пример, где данное понятие играет какую-либо роль в аргументации, встречается, насколько мне известно, в важном трактате, на который мы будем ссылаться и дальше: Polices to Reduce this Realrne of England unto a prosperus Wealthe and Estate. 1549//Tudor Economic Documents/Ed, by K. G. Tawney and Е. Power/ 1924. Vol. III. P. 311 ff. В данной работе использовался термин «overplus» (избыток). Профессор Вайнер (Studies in the Theory of International Trade. P. 9), упоминал также несколько других синонимов. Но я не думаю, что термин Малина overbalancing {перевес} означает то же самое. Как такое может быть, если Малин, столкнувшись с этим термином в ходе полемики с Мисселденом, счел его инновацией, и к тому же бесполезной?

Следует упомянуть об одной трудности. Во многих случаях термин «торговый баланс» означает баланс в торговле товарами. Однако уже очень давно, как будет показано ниже, был составлен полный список всех статей платежного баланса, и можно с уверенностью сказать, что большая часть рассуждений авторов той эпохи относилась именно к платежному балансу. Но путь к изобретению отдельного термина был на удивление долгим. Сэр Джеймс Стюарт использовал термин balance of payments {платежный баланс} в 1767 г., хотя Поллексфен, как указано в работе Вайнера (ор. cit. P. 14) употреблял в 1697 г. термин balance of accompts {баланс счетов}. Пока же термин не был выработан, экономисты часто говорили о торговом балансе, имея в виду платежный баланс. Изучая их аргументацию, мы всегда должны учитывать это обстоятельство. Существует особая причина такого смешения понятий: в условиях того времени торговый баланс был самой важной и наиболее легко управляемой статьей платежного баланса. Следовательно, автор, на самом деле беспокоившийся о платежном балансе страны, вполне мог сосредоточиться на торговом балансе.↑

4-2. Жалобы на ослабление и упадок раздавались так часто, что их можно рассматривать как весьма интересное явление политической психологии. Чтобы понять смысл этих жалоб, требуется малая толика того, что мы можем назвать социальным психоанализом. Наряду с ними сыпались жалобы о полностью вымышленном экономическом упадке (разумеется, в сознании торгового сословия власть и процветание были неразрывно связаны). Последние были характерны для большой группы писателей, к числу которых относятся Фортри, Коук, «Филанглус», {Т. е. «англофил» } Беллерс и Поллексфен.↑

4-3. По всей видимости, суть антагонизма между военной мощью государства и прибылью понималась не всегда. Некоторые критики, особенно те, кто не видит в работах английских «меркантилистов» ничего, кроме апологетики классовых или даже личных интересов, доказывали, что рассуждения о военной мощи имели единственную цель — закамуфлировать заинтересованность в прибылях, следовательно, авторы-купцы должны были верить в пользу активного торгового баланса независимо от аспекта военной мощи. Я думаю, это плохая социология: мы только снижаем достоверность наших исследований, закрывая глаза на тот факт, что империалистические мотивы — это жестокая реальность, которую нельзя вывести из собственного экономического интереса индивидов. Но даже если не принимать это во внимание и оставаться в пределах аргументации, основанной на экономических интересах, мы должны помнить, что военная мощь и прибыль могут конфликтовать в том, что касается непосредственных результатов, и все же в итоге военная мощь способна привести к получению еще более высоких прибылей, особенно в эпоху разбойничьего империализма. Следовательно, не существует противоречия между тезисом на первом уровне рассуждений, что требование активного торгового баланса вызвано стремлением укрепить военную мощь, и тезисом на втором уровне рассуждений, гласящим, что в долгосрочном плане военная мощь ведет к увеличению прибыли. Я не вижу основания для насмешек над формулировкой Чайлда: «Международная торговля создает богатства, богатства создают силу, а сила защищает нашу торговлю и религию» (вспомним, что по ту сторону Ла-Манша царствовал тогда Людовик XIV). Но, если угодно критикам, аргументация может быть чисто экономической и все же оставаться логичной, при том что роль торгового баланса сведена к роли промежуточного звена. [Большое эссе И. А. Шумпетера (Schumpeter J. A. Zur Soziologie der Imperialismen//Archiv fur Sozialwissenschaft und Sozialpolitik. 1919), относящееся к данной теме, теперь имеется на английском языке: Imperialism and Social Classes. 1951 (издание снабжено предисловием Пола М. Суизи (Sweezy)).]↑

4-4. См., однако, политические эссе Артура Янга о положении британской империи (Young Arthur. Political Essays concerning the Present State of the British Empire. 1772), который говорит о «безработных бедняках и нераскупаемых товарах» (р. 533). Я обязан этой ссылкой профессору Вайнеру (ор. cit. Р. 54).↑

4-5. Маршалл, а также Пигу ослабили «абсолютизм» традиционной доктрины свободной торговли, особенно в ходе полемики по поводу предлагаемой Джозефом Чемберленом реформы тарифов. Но они явно не смогли удовлетворительно разъяснить другим и, возможно, сами недостаточно отчетливо поняли, что обычные тезисы о свободной торговле справедливы либо в условиях, которые часто не выполняются, либо на высоком уровне абстракции.

Пользуясь случаем, мы можем коснуться и другого вопроса. Высказывалось мнение, что идеи «меркантилистов» имеют силу для краткосрочного периода, и «часть меркантилистской доктрины не казалась бы столь абсурдной, если бы ее оценивали только в краткосрочном аспекте» (см.: Viner. Ор. cit. Р. 111). Но нет «доказательств, что меркантилисты предназначали свой анализ и предложения только для краткосрочного периода, и имеется достаточно свидетельств, что они, как правило, не осознавали различия между желаемой практикой в условиях данной временной ситуации... и... постоянной политикой» (Ibid.). Это едва ли справедливо. Различие, о котором идет речь, является результатом длительной аналитической работы; было бы легко привести примеры нарушения этого принципа из более поздних и даже современных работ. Меркантилисты писали с расчетом на ситуацию, с которой они сталкивались, во многом подобно лорду Кейнсу. Это, разумеется, не было «временной ситуацией» в узком смысле, это была ситуация эпохи, представлявшей собой череду чрезвычайных положений, а в таких условиях анализ долгосрочных равновесий мог бы заинтересовать только чистейшего из чистых теоретиков. Не говорили они и о «постоянной» политике. Они были слишком практически настроены, чтобы верить в подобные вещи, или, скорее, эта идея вовсе не приходила им в голову. Следовательно, за исключением некоторых отрывков (например, из работы Томаса Мана, которые мы приведем позднее (Mun Thomas. England's Theasure)), подтверждающих, что некоторые из этих авторов смутно ощущали, что их аргументация, как бы мы сказали, не предназначалась для долгосрочных процессов, не говоря уже о состоянии долгосрочного равновесия, нам достаточно просто судить об их аргументации как таковой, независимо от их собственного мнения относительно используемой ими методологии.↑

4-6. Я исхожу из того, что читатель знаком с термином «платежный баланс» и четко отличает его от остатка непогашенной задолженности. Но есть один пункт, который было бы нелишне прокомментировать. Платежный баланс может быть построен в соответствии с принципами обычного бухгалтерского учета. В этом случае для каждой статьи баланса имеется другая статья, которая ее уравновешивает согласно технике бухгалтерского учета. Подобный баланс всегда должен быть «сбалансирован» не только неизбежно, но и чисто тавтологически. Но если просто сопоставить сумму кредитовых статей с суммой дебетовых, то они должны быть в конечном счете как-то уравнены — путем пролонгирования или невыплаты разницы. В этом смысле сбалансирование все еще необходимо, хотя оно уже не тавтологическое. Существует, однако, третий смысл термина «платежный баланс», при котором кредит и дебет не нуждаются в сбалансировании ни в одном из обоих указанных значений; они балансируются силами, которые в случае невозможности достижения баланса предыдущими способами автоматически вводятся в действие. Таким образом, мы все еще сможем сказать, что дебет и кредит будут «неизбежно сбалансированы», но уже в третьем значении. Домохозяйства и фирмы стран А и В, относительно которых мы ради упрощения допускаем, что в них действует совершенно свободный золотой стандарт и не существует других сделок, кроме продаж и покупок товаров, могут посылать друг другу заказы на товары, способные в любой момент времени составить разные суммы. Но, по мере того как эти заказы выполняются и оплачиваются, подобная разница должна — при отсутствии кредитных соглашений — быть уплачена звонкой монетой, и этот приток денежного металла так воздействует (при отсутствии каких-либо препятствий, гибких ценах и т. д.) на цены и доходы (не принимая в расчет все остальное), а изменения цен и доходов так повлияют на заказы и, следовательно, на товарные потоки, что «автоматически» установится равенство дебетовых и кредитовых статей и распределение золота, поддерживающее цены, сложившиеся в ходе этого процесса. Эта примитивная схема представляет собой то, что мы называем «автоматическим механизмом», который, как мы видели, был описан, по крайней мере частично, Малином и который будет путеводной звездой в наших странствиях по части «меркантилистской» литературы. Если мы достаточно верим в прочность этого механизма (хотя подобная вера была бы чудом у людей, ставших свидетелями мировой депрессии), то мы можем не бояться его поломки и утверждать, что он всегда сможет обеспечить данное равенство. Это можно выразить (хотя данное выражение порождает заблуждения) следующим образом: платежные балансы «неизбежно» балансируются, если мы включим уравновешивающие потоки золота. Отметим пока, что в нашем тексте термин «платежный баланс» должен пониматься как исключающий данную (или какую-либо другую) уравновешивающую статью, поэтому в данном случае необходимость в уравновешивании дебета с кредитом отсутствует.↑

4-7. Пример его использования в середине XVI в. был приведен в сноске 1 данного параграфа. Могут быть упомянуты и другие примеры, относящиеся даже к более ранним временам. Так, в 1381 г. чиновник по имени Ричард Эилсбери выразил мнение, что из Англии не будут уходить деньги, если стоимость «ввезенных товаров» не превысит «стоимости собственных товаров, вывозимых из королевства». Он также поддерживал политику, запрещающую экспорт монет (и ввоз испорченных иностранных монет), и, понимая важность невидимых статей платежного баланса, предложил осуществлять выплаты Риму натурой, а не деньгами. В какой-то мере сходное предложение было принято относительно выплаты германских репараций после 1919 г. Все это вполне согласуется (вопреки мнению г-на Вира, высказанному в его работе Early British Economics) со взглядами, существовавшими в XVI в. Источник: Opinions of Officers of the Mint on the State of English Money//Bland, Brown, Tawney. English Economic History, Select Documents. P. 220 ff. Это весьма полезный сборник, достоинства которого трудно переоценить.↑

4-8. Breve trattato delle cause che possono far abbondare li regni d'oro e argento dove non sono miniere, con applicazione al regno di Napoli {« Краткий трактат о причинах, которые могут привести к изобилию золота и серебра в королевствах, где они не добываются, с приложением к Неаполитанскому королевству» — ит.} — (1613). Как станет ясно из моих комментариев, заглавие работы отчасти вводит в заблуждение, а качество изложения основной идеи автора до некоторой степени пострадало от того, что он сосредоточился на полемике со взглядами де Сантиса, касающимися валютного контроля (см. выше, § 3, сноска 7). В этой полемике, если судить с точки зрения современных взглядов, он также зашел слишком далеко. (Сведения, касающиеся Антонио Серры, см. в § 5 главы 3.)↑

4-9. К сведению некоторых историков экономической мысли: Ceppa был не директором Ост-Индской компании, а беднягой, писавшим свой трактат в неаполитанской тюрьме.↑

4-10. Первые фразы главы 1 части I «Краткого трактата» Серры не опровергают данного положения, поскольку они полностью объясняются конкретными обстоятельствами и желанием автора, чтобы его труд прочел правитель, которого в то время как раз беспокоили состояние валютных курсов и утечка денег. Не думаю, что кто-либо рассматривающий книгу как единое целое будет со мной спорить.↑

4-11. Одна из слабых сторон «меркантилистской» литературы заключается в том, что она никогда, даже своими вершинами, одной из которых является творчество Петти, не поднялась выше идеи требуемого количества денег, согласно которой любой их излишек или дефицит считался недостатком. Серра не достиг и такого понимания проблемы; он просто говорит об «изобилии» денег.↑

4-12. Вначале полемика носила характер семейной ссоры между сторонниками различных вариантов денежной политики, поскольку в своей первой публикации — Free Trade: or the Meanes to Make Trade Florish (1622) — Мисселден изложил взгляды, не вполне отличающиеся от взглядов де Сантиса. Значение выражения «свободная торговля» {free trade}, как уже указывалось, имело мало общего со значением, приобретенным данным термином в XVIII в. Мисселден подразумевал под ним всего лишь упразднение некоторых монополистических ограничений, особенно тех, что накладывали крупные компании, включая Компанию купцов-авантюристов, к которой в то время принадлежал он сам. Мисселден развернул атаку против Малина в работе The Circle of Commerce; or the Balance of Trade, опубликованной в 1623 г. Здесь он не только использовал термин «торговый баланс», но поставил данное понятие в центр своей аргументации. Сведения о Мисселдене можно почерпнуть, в частности, из работы Э. А. Дж. Джонсона (Johnson Е. A. J. Predecessors of Adam Smith. 1937).↑

4-13. Однако читатель должен вспомнить, что было сказано выше по поводу Малина. Следует несколько умерить похвалы в адрес Мисселдена, равно как и в адрес Серры, учитывая, что они полностью проглядели элементы истины в аргументации своих оппонентов.↑

4-14. Сэр Томас Май (Mun) (1571-1641) был крупным дельцом, что никогда не забывают подчеркнуть современные критики; кроме того, он являлся членом комитета Ост-Индской компании; благодаря своим способностям и силе характера он добился значительного авторитета далеко за пределами делового сообщества. Если бы в данной книге нас интересовали доктрины и экономическая политика сами по себе, то нам следовало бы поставить его очень высоко. Отметим его работу Discourse of Trade from England unto the East Indies... (1621); это важный вклад в полемику относительно Ост-Индской компании; работа перепечатана обществом Facsimile Text Society (1930). Вспомним также книгу, упомянутую в тексте: England's Treasure by Forraign Trade: Or, The Ballance of our Forraign Trade is the Rule of our Treasure. Это плохо систематизированный сборник работ, написанных предположительно около 1630 г. и опубликованных в 1664 г., уже после смерти автора, его сыном Джоном Маном. Сборник несколько раз перепечатывался, например в издании Эшли (Ashley. Economic Classics. 1895).↑

4-15. Johnson E. A. J. Some Origins of the Modern Economic World. 1936. P. 98. ↑

4-16. Возможно, следует объяснить, почему, вопреки своим намерениям, изложенным в части I, я постоянно обращаюсь к экономической политике и соответствующим рекомендациям. По мере нашего продвижения вперед я буду обращаться к ним все реже и реже. Однако при обсуждении работ «меркантилистов» рекомендации и «практические» аргументы предоставляют единственную возможность «прощупать» находящийся в зачаточном состоянии фонд теоретических знаний.↑

4-17. Конечно, критики считают, что это положение легко отмести, указав, что автор защищал только экспорт серебра Ост-Индской компанией. Однако важнее то, что его аргументация относительно вывоза драгоценных металлов, которая действительно основывалась на реэкспорте серебра, ввезенного из Индии, и других факторах, которые могли бы изменить направление потока драгоценных металлов на обратное и, может быть, привести к более важным последствиям, есть не более чем оговорка, не затрагивающая самого принципа. Нам также известно, что прогресс анализа, содержащийся в этом положении, был ранее осуществлен Лаффемасом и Серрой.↑

4-18. Таким образом, Ман использовал количественную теорию в той мере, в какой это требовалось для осуществления его задачи. Учитывая это, а также сказанное нами ранее в связи с работой Малина, нет необходимости что-то добавлять по поводу обвинения английских «меркантилистов» в том, что, несмотря на вклад Бодена, они как группа еще не открыли упомянутую теорию (это обвинение справедливо для испанских politicos первой половины XVII в.). Интересно также отметить, что в отличие от некоторых экономистов XIX в., считавших себя намного выше их, «меркантилисты» понимали важность периода времени, в течение которого рост ликвидных средств без роста цен окажет стимулирующее влияние на деловую активность. Ясное изложение данного вопроса можно найти в трактате, не заслуживающем похвал в других отношениях: Hodges J. Present State of England. 1697.↑

4-19. Сэмюэл Фортри, совершенно незначительный автор, привлек к себе много внимания своим памфлетом (Fortrey Samuel. England's Interest and Improvement... 1663), где он опубликовал цифры (совершенно вымышленные), касающиеся торговли Англии с Францией; согласно этим сведениям, Англия экспортировала во Францию товары на сумму 1.000.000 фунтов стерлингов, а объем импорта из Франции составил 2.600.000 фунтов. Фортри счел, что «убыток» для Англии составил 1.600.000 фунтов. Подобное утверждение можно рассматривать как прекрасный пример тезиса 1, при условии, что подобному автору можно приписать какую-либо ясную идею. Но даже более значительный автор, о котором мы упомянем вновь, Роджер Коук (наибольший интерес для нас представляют его работы A Discourse of Trade... 1670 и England's Improvements... 1675), будучи напуган цифрами Фортри, позволил себе по неосторожности сделать такое же заявление, а именно, что «если потребление ввезенных вещей превышает по стоимости экспорт вещей, то потеря будет равна этому превышению». Разумеется, нельзя предполагать, что подобная ошибка имела место всякий раз, когда авторы употребляли слова «потеря» {loss} и «выгода» {gain}. Во-первых, эти слова могут иметь прямое значение, например когда мы говорим, что Банк Англии «пострадал от потери золота». Это особенно относится к тем случаям, когда «прибыль» и «потери» связаны с «сокровищем», а под этим словом обычно, хотя и не всегда, подразумевались только золото и серебро. Во-вторых, не следует забывать, что, хотя наш тезис некорректен в общем смысле, имеются особые случаи и значения, где он корректен или где содержащаяся ошибка не слишком велика. В связи с этим особенно важно помнить, что писатели-«меркантилисты» в большей степени, чем их последователи, имели в виду конкретные ситуации.↑

4-20. Следует привлечь внимание к факту, упущенному по крайней мере одним критиком, что фраза: «Нация не обогащается за счет закупок с целью потребления внутри страны» — не обязательно содержит в себе тезис 3, поскольку она может означать всего лишь следующее: если А покупает у своего соотечественника В товары для собственного потребления, то в центральной бухгалтерии страны счет А будет дебетован, а счет В кредитован на равные суммы; однако если В продаст товары иностранцу С, то счет В будет кредитован без всякой компенсирующей дебетовой записи; эта банальность способна предрасполагать к ошибке, но сама по себе ее не содержит.↑

4-21. Однако я не думаю, что Петти (Verbum Sapienti. Ch. X) имел в виду что-то заслуживающее энергичного возражения.↑

4-22. См. работу Локка Some Considerations... (1692), которая обсуждалась выше (см. глава 6, § 2). Он также прибегает к только что рассмотренной аналогии.↑

4-23. См. работу Э. Ф. Хекшера: Hecksher Е. F. Mercantilism. Vol. II. Р. 27.↑

4-24. См.: «Богатство народов». Книга IV, гл. 1. На самом деле критика Адама Смита подлежит еще более суровому осуждению. Безусловно понимая, что данное конкретное обвинение нельзя доказать, он, строго говоря, не выдвигал его, но постепенно внедрял таким образом, что у читателей поневоле сложилось определенное впечатление, ставшее потом весьма распространенным. За исключением авторов, в особенности немецких, которых можно было бы назвать постмеркантилистами или неомеркантилистами, мы можем датировать начало реакции на- критику А. Смита статьей У. Каннингема (Cunningham W. Adam Smith und die Mercantilisten//Zeitschift fur die gesamte Staatswissenschaft, 1884).↑

4-25. Мы встречались с этим автором раньше: Polices to Reduce...//Tudor Economic Documents. Vol. III. P. 313.↑

4-26. См.: Papillon Thomas. The East-India Trade a Most Profitable Trade to This Kingdom. 1677; цитирую на основании работы Хекшера (Mercantilism. Vol. II. Р. 191). Я книгу не читал. Профессор Вайнер {Viner. Op. cit. P. 17-18) предлагает список цитат в подтверждение своего тезиса о том, что в действительности имело место смешение понятий «между количеством денег, с одной стороны, и степенью богатства, процветания, прибыли, выгоды, бедности, убытков — с другой». Ради справедливости как по отношению к цитируемым авторам, так и к самому профессору Вайнеру следует указать, что он метит в более крупную цель. Тем не менее знаменательно, как читатель может легко удостовериться, что ни одна цитата не предполагает смешения (или отождествления) богатства с деньгами или слитками золота и серебра, хотя некоторые из этих цитат наводят на мысль о других ошибках, таких как сформулированные выше три тезиса.↑

4-27. Читатель, желающий получить примеры таких высказываний, может найти маленькую их подборку у Хекшера (Mercantilism. Vol. II. Р. 186 ff), где есть даже цитата из Бодэна. Особый интерес представляет его обсуждение упомянутой выше работы Britannia Languens (1680), поскольку творчество этого автора представляет собой особый случай, где подобные обороты речи встречаются не случайно, и мы не можем их опустить, не изменив сути аргументации. Он вновь и вновь настаивает на том, что богатство — это не товары, а только сокровище, а бедность не что иное, как отсутствие сокровища. Но даже с учетом этого можно утверждать, что: а) его аргументы или некоторые из них имеют смысл независимо от этого утверждения; b) книга слабая, она не на уровне трудов Мана или Чайлда; с) хотя я полагаюсь на авторитет профессора Хекшера, мой собственный опыт в изучении литературы не позволяет рассматривать это высказывание как «вполне типичное» (правда, профессор Хекшер делает оговорку, добавляя: «для большой части меркантилистской литературы», а следовательно, оно может означать то, что и я не стал бы отрицать); d) следует принять во внимание тенденцию преобладающих систем мышления порождать аномалии; данный тезис полностью подтверждается экономической литературой за последние десять лет.↑

5-1. Сэр Джозайа Чайлд (1630-1699) не был автором систематических трактатов. Его вклад в экономическую науку касается огромного числа тем, поэтому его совокупное значение легко упустить из виду, что и произошло на самом деле. Кроме того, он был видным и очень богатым дельцом, что предопределило его судьбу как экономиста. Больше, чем другие, он прослыл «апологетом», чьи взгляды могут представлять интерес как «свидетельство о деловой жизни и общественном мнении того времени», но не могут претендовать на место в истории экономической науки. Подобная оценка в наиболее типичной форме выражена в Encyclopaedia of the Social Sciences. Автор статьи «Чайлд» Генри Хиггс мог бы лучше разобраться в творчестве этого экономиста.↑

5-2. Джон Поллексфен (Pollexfen John. 1) A Discourse of Trade, Coyn, and Paper Credit, and of Ways and Means to Gain and Retain Riches. 1697; 2) England and East India Incosistent in their Manufactures. 1697). Названия публикаций других перечисленных авторов, имеющих отношение к данному вопросу, были приведены раньше.↑

5-3. Сэр Дадли Норт (1641-1691; North Dudley. Discourses upon Trade. 1691; изд. под ред. Дж. X. Холландера в 1907 г.). Интересно отметить, насколько четко он различал результаты анализа и «обычные распространенные воззрения, которые можно смело назвать чепухой и вздором» (предисловие); однако он был не профессором, а купцом и позднее государственным служащим.↑

5-4. Нельзя путать этот тезис с кажущимся аналогичным аргументом Мана, приведенным ранее. Утверждение Чайлда не только идет дальше, но и означает нечто совершенно другое. Оно не было, как у Мана, мотивировано исключительно возможностью обеспечить рост импорта в результате подобного экспорта. С другой стороны, мы должны предостеречь от возможной неправильной интерпретации: кто-то может увидеть в данном отрывке предвосхищение принципа перелива золота, разработанного Рикардо, согласно которому золото будет утекать из страны, если станет относительно наиболее дешевым товаром. Но Чайлд не усматривает в экспорте золота или серебра коммерческой выгоды, он только утверждает, что в результате экспорта золота и серебра не пострадает общенациональный интерес. (Монетарная теория Чайлда рассматривается в главе 6, § 2b и 7а.)↑

5-5. Любопытно, что «меркантилисты» настолько ясно поняли опасность преувеличения важности денежных запасов, что сами стали пользоваться лозунгом об ошибочности отождествления богатства с деньгами. Так, в памфлете, приписываемом Дэвенанту, Поллексфен подвергся нападкам именно на этом основании, хотя он в своей работе Discourse... ясно определяет богатство в терминах благ, а в England and East India осуждает импортную политику компании просто потому, что импортируются «легкомысленные» товары, которые, по его мнению, не могут быть реэкспортированы, что опровергает аргументы Дэвенанта (и других) в пользу этой торговли. Однако данное соображение, независимо от того, насколько оно хорошо с точки зрения экономического анализа, не имеет ничего общего с отождествлением денег и богатства. Тот же Поллексфен был осужден профессором Вайнером (цитируемое произведение, стр. 18) за высказывание, согласно которому «золото и серебро являются единственным или наиболее ценным сокровищем нации». Но почему это утверждение нельзя истолковать в том смысле, что золото и серебро служат «запасом ценности» и лучше всего подходят для этой роли? Подобные заявления можно прочесть в разделе о деньгах большинства учебников XIX в. Такая интерпретация вполне адекватна смыслу текста: разумеется, поскольку речь идет о «запасе ценностей», только слиток золота или серебра сможет восполнить потерю аналогичного слитка.

С Поллексфена, на которого обычно ссылаются, иллюстрируя изложенные выше взгляды, следует снять несправедливые, по моему мнению, обвинения. Можно сослаться на другой пункт, где он имел несчастье обидеть критиков-фритредеров. Он «все еще» полагал, что имеет смысл добиваться сбалансирования торговли с каждой отдельной страной, т. е. придерживался точки зрения, от которой, к радости этих критиков, наконец, отошли Чайлд, Барбон и даже Ман. Но если использовать методы планирования и регулирования (разумно ли это -— другой вопрос), мнение Поллексфена, как указывалось ранее при обсуждении взглядов Малина, вполне разумно, как и его рекомендация установить верхний предел экспорта денег в Индию. Следовательно, нет причин удивляться живучести этой или родственных ей идей: анонимное произведение Short Notes and Observations in Point of Trade (1662) совершенно справедливо, с точки зрения «плановика», осуждало ввоз предметов роскоши и товаров не первой необходимости; был прав и Ральф Мэддисон (Englands Looking In and Out. 1640), утверждая, что контроль следует распространить на «каждый вид торговли» {every particular trade}.↑

5-6. В качестве иллюстрации как данного тезиса, так и обоснования нашего метода оценки и определения исторического места меркантилистских, а также других авторов позвольте мне привести более поздний пример того, что большинство людей сочло бы типично меркантилистскими ошибками. В работе 1749 г. Л. А. Муратори (Muratori L. A. Delia publica felicita. Ch. XVI) выдвигает следующий основной принцип, который должен определять экономическую политику: из государства должно уходить как можно меньше денег, а ввозиться должно как можно больше денег.

Вскоре (в 1751 г.) Галиани подверг критике этот вывод. См. также работу А. Грациани (Graziani A. Le Idee economiche degli scrittori emiliani e romagnoli. 1893). Я не пытаюсь смягчить очевидную неправоту этого тезиса «понимающей» интерпретацией. Я согласился бы с каждым резким эпитетом профессора Вайнера, если бы они относились только к случаям, подобным этому. Но я считаю, что для правильного понимания истории экономической науки важно подчеркнуть низкий уровень таких положений (конечно, относительно стандартов того времени). Дополнительная иллюстративная ценность данного случая заключается в том, что Муратори был весьма известен в других областях. В частности, он занимал видное место как историк экономики. Но он не умел обращаться с аналитическим аппаратом, эволюция которого является темой данной книги, а потому, касаясь тем, в которых нельзя разобраться, не владея этим аппаратом, писал банальности или бессмыслицу. Такого рода бессмыслица не характерна для работ тех его современников, кто умело пользовался существовавшим в то время аналитическим аппаратом. Если бы мы привели здесь взгляды Муратори по упомянутым темам, это только затуманило бы общую картину.↑

5-7. См. об этом сноску, относящуюся к платежному балансу (§ 4, сноска 6).↑

5-8. Я не упомянул работу Саймона Клемента (Clement Simon. A Discourse of the General Notions of Money, Trade and Exchanges... 1695), чей вклад получил высокую оценку Энджелла (Angell J. W. The Theory of International Prices. P. 21 ff). Невелика заслуга описывать механизм золотых пунктов {specie-point}, отлично понятый за сто с лишним лет до этого. Однако заслуга Клемента заключалась в правильном описании последовательности событий, вызываемых девальвацией до тех пор, пока цены на внутреннем рынке не приспособятся к ней: слитки уйдут за границу, экспорт возрастет, импорт уменьшится. Клемент не был первым, кто это заметил, но он, насколько мне известно, первым дал сжатое изложение части конкретного механизма с полным пониманием его важности. Возможно, признания заслуживает и книга в целом, а если мы учтем ее наряду с работами других авторов, чье творчество мы рассмотрели, то станет еще яснее, что все элементы того, что стало «классической» теорией, были разработаны до 1700 г.

Маленькая книжка Исаака Жервеза (The System or Theory of the Trade of the World. Treating of the Different Kinds of Value. Of the Ballances of Trade. Of Exchange. Of Manufactures. Of Companies. And Shewing the Pernicious Consequences of Credit, and that it Destroys the Purpose of National Trade. 1720), достоинства которой лишь слегка снижены некоторыми ляпсусами (например, Жервез считает, что драгоценные металлы должны распределяться по странам в соответствии с их населением, но отвечает на очевидное возражение весьма удовлетворительным образом), была, мне кажется, открыта покойным профессором Фоксуэллом, назвавшим ее «одной из наиболее ранних формальных систем политической экономии, выдвигающей наиболее убедительные практические аргументы в пользу свободной торговли». Благодаря профессору Вайнеру эти 34 страницы занимают ныне подобающее им место в истории нашей науки (см.: Viner Op. cit. P. 79 ff).

Я пользуюсь случаем, чтобы привлечь внимание к разделу книги профессора Вайнера о «Саморегулирующемся механизме распределения металлических денег» (Р. 74), который, являясь лучшей частью отличной работы, не только содержит намного более богатый материал, чем мое изложение, но также является одним из наиболее увлекательных эссе, когда-либо написанных на захватывающе интересную тему о борьбе теории за свое утверждение. Очень жаль, что в данном разделе, как и в других частях работы, автору не удалось разграничить прогресс в области анализа и продвижение в сторону фритредерства, или, говоря иначе, обозначить разницу между тем, что автор понимал в экономических процессах, и тем, что он думал о них. С аналогичным смешением мы вскоре встретимся вновь, говоря об общей теории международной торговли.↑

4-9. Р. Кантильон написал свою работу около 1730 г.; она ходила по рукам, но в печатном виде появилась только в 1755 г. (Cantillon R. Essai sur la nature du commerce en general). Работа Д. Юма (Ните D. Of the Balance of Trade// Political Discourse) была написана в 1752 г., а затем включена в сборник Essays, Moral, Political and Literary (изд. 1875. Vol. I. P. 330 ff). Достоинства труда Юма проявляются еще ярче при сравнении с его работами других авторов, о которых также можно сказать, что они попали в яблочко. Можно упомянуть две из них: предшествующую труду Юма работу Якоба Вандерлинта (Vanderlint Jacob. Money Answers all Things. 1734. P. 15 нового издания Дж. Г. Холландера) и работу Джозефа Харриса (Harris Joseph. Essay upon Money and Coins. I), написанную после работы Юма, по крайней мере если исходить из даты ее публикации — 1757 г. То обстоятельство, что эти два сильных автора, не относящиеся, однако, к ведущим экономистам, также смогли «выполнить трюк», только подкрепляет наш тезис.↑

5-10. Никто из тех, кто хотя бы знаком с историей науки вообще, не заподозрит меня в желании преуменьшить важность такого рода достиже ний. Более того, какая-либо работа могла быть совершенно оригинальной «субъективно», как, например, работа Менгера (см. ниже, часть IV, глава 5, § 1), несмотря на множество предшественников в этой области. Все важные открытия пришлось совершать вновь и вновь. Наконец, возможно расхож дение во мнениях относительно действительной степени продвижения впе ред авторов XVII в. В любом случае утверждение профессора Энджелла, что Юм «одним ударом разрушил теорию торгового баланса» (Angell J. W. The Theory of International Prices. P. 26), безосновательно. Оно лишь повторяет старое заблуждение XIX в.↑

5-11. Вторая часть работы Дирка Грасвинкеля (Graswinckel Dirk. Placaetbook ор het stuk van de Leeftocht «Свод мер регулирования, касающихся продовольственных товаров»}. 1651) содержит критический анализ политики, представленной законодательными материалами, собранными в первой части. Взгляды Грасвинкеля на степень вреда, причиненного запретом на вывоз зерна, — практикой, которая в XVIII в. стала всеобщей, — не были новы в 1651 г.; мы встречались с подобными взглядами в работе Discourse of the Common Weal, но и тогда они уже не поражали своей новизной. Но Грасвинкель проявил большую проницательность в понимании связанных с этим ценовых механизмов, особенно опережающих изменений цен. Работа Питера де ля Кура (De la Court Pieter. Interest van Holland... 1662; 2-е изд. вышло под заглавием: Aanwysing der heilsame politike Gronden en Maximen van de Republike van Holland en West-Vriesland, 1669; в английском переводе работа вышла в 1743 г. под заглавием Political Maxims... Она ошибочно приписывалась Яну де Витту; мне известен только английский перевод) содержит главным образом аргументацию в защиту промышленной свободы при умеренной таможенной пошлине. Эта аргументация сравнима и в некоторых отношениях превосходит аргументацию Коука 1670 и 1675 гг. Ее достоинство состоит в основном в отсутствии логических ошибок. Оба автора должны были бы занять высокие места в истории экономической мысли или политики. Однако, рассматривая их вклад в развитие анализа, едва ли можно что-то добавить к сказанному.↑

5-12. Единственным вопросом, в котором Норт определенно опережает Барбона, является его тезис, уже упомянутый по другому поводу (см. выше, глава 6, § 7): низкий процент — это не причина, а следствие возросшего благосостояния. Возможно, следовало бы также упомянуть его рудиментарную теорию товарного перенасыщения, но она действительно так примитивна, что нет смысла настаивать на ее рассмотрении.↑

5-13. В Англии в 1689 г. были введены экспортные премии, которые, естественно, играли роль в дискуссиях того времени. В других отношениях до 1815 г. аграрная политика Англии не противоречила описанной выше общей тенденции.↑

5-14. Надеюсь, выше я совершенно ясно выразил мысль о том, что моя защита концепции естественного права как инструмента анализа не распространяется на его использование в качестве источника императивов типа «прав человека».↑

5-15. Можно привести в пример и другую дискуссию. Когда стали известны пункты Утрехтского мирного договора, касающиеся свободной торговли, протекционисты взялись за оружие. Среди других публикаций было обнаружено периодическое издание-однодневка The British Merchant (вновь опубликованное в 1743 г.), авторы которого интересно описали состояние протекционистских взглядов. К их числу относился и Джошуа Ги {Gee}, достойный особого упоминания. Он написал также и другие протекционистские трактаты, например The Trade and Navigation of Great Britain considered (1729), а его протекционизм в основном опирался на аргумент занятости. В целом работы Ги и других авторов этого периодического издания не дискредитируют их создателей; будучи написаны для широкой публики, на злобу дня, они вполне могут послужить опровержением общего мнения, будто «меркантилизм» XVIII в. был всего лишь грудой нелепостей. Но, насколько я могу судить, в этих работах не было ничего интересного для нас. Тори противопоставили им Mercator, or Commerce Retrieved, который выходил три раза в неделю с мая 1713 по июль 1714 г. и издавался одним человеком. Этим человеком был Даниель Дефо, автор «Робинзона Крузо», блестящий и плодовитый писатель. Но даже наиболее амбициозные его труды в нашей области остались в сфере экономического журнализма. В частности, его борьба за упомянутые пункты Утрехтского мирного договора не внесла ничего нового в экономический анализ, хотя она занимает видное место в истории формирования мнения о свободной или более свободной торговле. Читатель, взявший на себя труд просмотреть некоторые из его работ (например. General History of Trade, 1713,), вполне может подумать, что я был несправедлив к нему, особенно если припомнит мои комментарии к работам Яррантона. Но заслуги в подобных делах в большой степени определяются датой публикации.

Я пользуюсь возможностью упомянуть одного более позднего автора, Малахии Постлтуэйта, но только для того, чтобы проиллюстрировать весьма интересное явление: вхождение в историю имен авторов, создавших произведения ниже стандартного уровня. По моему мнению, единственной причиной знакомства с этим именем каждого студента, готовящегося к сдаче экзамена по истории экономической мысли, является репутация, которую он получил в свое время благодаря созданию Универсального словаря по торговле и коммерции fUniversal Dictionary of Trade and Commerce, 1751-1755,), который в значительной степени представлял собой компиляцию из источников, не указанных автором. Другие его произведения, посвященные главным образом торговле в Южной Африке, узки и скучны, хотя и не лишены некоторого грубого здравого смысла. В работе Great Britain's true System... (1757), доказывающей, что ее автор был достаточно умен, чтобы понять важность книги Кантильона, имеется место, где процент интерпретируется как плата накопителям сокровищ теми, кто в них нуждается, т. е. как необходимая плата с целью преодоления нежелания людей расставаться с наличностью. Это похоже на неуклюжую версию теории лорда Кейнса о субъективной процентной ставке. Если считать Постлтуэйта типичным представителем, как это недавно сделал Фей... [примечание не закончено].↑

5-16. Однако эта дискуссия имеет некоторое косвенное значение для нас благодаря тому, что она способствовала усилению интереса к экономическому анализу, хотя и не внесла в него непосредственного вклада. Поэтому мы упомянем о ней еще раз. А пока позвольте отметить, что всех авторов, о которых здесь шла речь, опередил в этом вопросе Грасвинкель (1651; если не работа Discourse of the Common Weal, 1549), а еще раньше это сделал Вуа-гильбер. После Буагильбера наблюдался застой. Кажется, дискуссию возобновил Клод Дюпен (Oeconomique. 1745; часть этой работы, озаглавленная Memoire sur les bleds, была опубликована отдельно в 1748 г.), который еще раз представил аргументацию в пользу свободы внутренней торговли зерном. За ним последовал К. Ж. Эрбер со своим Essai sur la police generale des grains (1753). Тот факт, что он все еще считал необходимым оставить экспортную пошлину (типа английской скользящей шкалы), в данном случае не имеет значения; важнее, что он полностью развил, правда без какого-либо теоретического доказательства, аргумент об адекватности автоматически создающегося нормального предложения. За ним последовал Кенэ, выразив данную идею в эссе, о котором мы поговорим позднее, а также другие авторы, особенно после декларации 1763 г. и эдикта 1764 г., установивших свободный экспорт. Стоит отметить смелую критику сложившихся догм со стороны Галиани (Dialogues sur Ie commerce des bles. 1770). Эти «Диалоги» выросли на материале соответствующей дискуссии среди итальянских экономистов, которая началась позднее, длилась дольше и к тому же была интереснее французской дискуссии (хотя участники последней могут претендовать на приоритет в том, что касается обсуждаемых фундаментальных идей), поскольку конкретная ситуация в итальянских государствах, особенно в Неаполитанском Королевстве, вызвала к жизни как фактические исследования, представляющие значительный интерес, так и аргументы по конкретным вопросам, которых не было в литературе более благополучных наций. Поскольку невозможно входить в детали результатов этой дискуссии, ни один из которых, насколько мне известно, не представлял большой важности для развития экономического аппарата, достаточно упомянуть некоторые наиболее существенные из тех работ, которые, как я указал в тексте, вскоре начали обнаруживать влияние «Богатства народов». Например, Доменико Канталупо опубликовал в 1783 г. трактат о свободной торговле зерном (переизд. в сборнике Кустоди: Custodi. Scrittori classic! Italian!), где проанализировал политику торговли зерном с 1400 г. и пользовался скромным аналитическим аппаратом эффективно и разумно. Другой неаполитанский аристократ, Доменико Караччоло, последовал его примеру в 1785 г., осмысливая свои наблюдения во время голода в Сицилии (переизд. в том же сборнике). Биффи Толомеи в работе Confronto della ricchezza dei paesi che godono liberta nel commercio frumentario (1795), основываясь на фактах, попытался доказать важность свободной торговли зерном для процветания страны; попытка небезынтересна с методологической точки зрения. К этой книге приложен меморандум, озаглавленный Riflessioni sopra Ie sussistenze, автор которого Саверио Скрофани — совершенный фритредер физиократического типа; его другие работы не относятся к теме данной книги. Что касается принципа свободного вывоза зерна, то приоритет в этом вопросе принадлежит Верри (Verri. 1) Memorie storiche sill'economia pubblica dello stato di Milano; работа написана в 1768 г., опубл. посмертно — 1797; 2) Riflessioni sulle leggi vincolani, principalmente nel commercio de'grani; написана в 1769 г., напечатана — 1796). Как пример хорошей работы (а это была хорошая работа, а не слабая эклектика), объединяющей противоречивые, но закономерные соображения, подходящие для итальянской ситуации, я упомяну Фердинандо Паолетти, который, хотя и входил в группу итальянских физиократов, включил в свою теоретическую схему аграрный протекционизм (Paoletti Ferdinando. Pensieri sopra 1'argicoltura. 1769; мне известна только часть работы, опубликованная в сборнике Кустоди) и экспортные премии на товары не первой необходимости (Veri mezzi di render felici Ie societa. 1772), — создав своего рода рудиментарную программу адаптации сельского хозяйства, представляющую некоторый интерес для теоретика. Было бы ошибкой думать, что от такого автора, как Паолетти, нас отделяют фундаментальные принципы мышления и действия. В действительности нас отделяет от него только наша статистическая и теоретическая техника.↑

5-17. [В изд. Дж. Р. МакКуллоха A Select Collection of Early English Tracts on Commerce, 1856.]↑

5-18. Official Papers, опубликованные для Королевского экономического общества. 1926. Р. 391.↑

5-19. Ср. главу, посвященную Юму в работе Э. А. Джонсона (Johnson E.A. J. Predecessors of Adam Smith. 1937).↑

5-20. Мнения о международной торговле некоторых значительных писателей, таких как физиократы или некоторые авторы всеохватывающих систем, могут представлять интерес, даже если они и не вносят «вклада» в анализ. Мы упомянем или уже упоминали эти мнения в той мере, в какой это было необходимо, в связи с рассмотрением соответствующих работ. Было бы удобно двояким образом дополнить наше изложение материала. Во-первых, стоит указать, что в течение двадцати пяти (или около того) лет, которые предшествовали публикации «Богатства народов», большинство компетентных экономистов достигли того, что можно считать согласием по существенным моментам; наиболее значительной группой, составлявшей меньшинство, были физиократы и авторы, находившиеся под непосредственным их влиянием. Представителями этого communis opionio {общего мнения} в его лучшем варианте были Джозайа Таккер и сэр Джеймс Стюарт в Англии, Юсти и Зонненфельс в Германии, Беккариа, Дженовези, Верри и Пальмьери в Италии и Форбоннэ во Франции. Вкратце можно сказать, что, поскольку они приняли общественное регулирование как нормальную, фактически неизбежную черту экономического процесса, протекционизм вытекал отсюда просто как частный случай. Однако место, которое занимал торговый баланс в работах меркантилистов, сократилось до небольших размеров — частично вследствие ценной критической работы, произведенной некоторыми авторами. Приведем в пример книги Верри (Verrl. Meditazioni. 1771) и Карли (Саrli. Breve radionamente sopra i bilanci economic! delle nazioni. 1770): авторы быстро покончили с идеей, согласно которой национальное благосостояние может быть изменено с помощью вывоза товаров. Более того, в их руках протекционизм превратился в значительно более тонкий инструмент, чем прежде; одним из следствий этого стало придание большего значения установлению умеренных пошлин, которое современный взгляд едва ли отличает от полной их отмены. Например, Форбоннэ предложил пошлину ad valorem в размере 15%, а Юсти - 10%. Существовала широко распространенная и основанная на очень давней практике тенденция придерживаться дифференцирования пошлин на импорт в размерах, обратно пропорциональных отдаленности ввозимых товаров от конечного потребления (Таккер, Верри); этот принцип сохранился надолго и встречался часто даже в XIX в. Наконец (как показывает само по себе некритическое принятие этого правила многими авторами), хотя они часто совершали ошибки, которые возникают в результате использования неадекватной методики и чрезмерной веры в безошибочность очевидного здравого смысла, они все же редко были неправы в том, что касалось основного аналитического принципа.

И снова мы легко поймем, почему критики, принявшие кредо свободной торговли, не могли увидеть в этом ничего, кроме непоследовательности или, в лучшем случае, неинтересной эклектики, характерной для периода перехода от старых заблуждений к новой истине. Но с любой другой точки зрения нет никакой непоследовательности (в значении логической несовместности) в этом почти общем мнении, которое не только отражало прогресс в области анализа, но к тому же, как мы подчеркнем в более общих чертах в тексте, могло бы стать более удобным отправным моментом для дальнейшего исследования, чем узкий догматизм доктрины свободной торговли, заменившей идею регулирования.

Во-вторых, с целью проиллюстрировать предыдущую фразу, рассмотрим один пример из очень большого класса утверждений. Мэсси, как и ряд его предшественников (Massie. Ways and Means... 1757), доказывает, что портвейн должен облагаться меньшим налогом, чем французские вина, основываясь при этом на следующем рассуждении. Если какая-либо страна А торгует со странами В и С, а закупки продукции страны А, производимые страной В, более эластичны по доходу, который страна В извлекает из своих продаж стране А, чем закупки продукции страны А, производимые страной С по отношению к доходам С от продаж своей продукции стране А, то стране А будет выгоднее иметь дело с продукцией В, чем с продукцией С. Неважно, в какой степени это верно. Предложенное допущение — будь оно верным или неверным — в любом случае интересно, и его обсуждение более углубит наше понимание международной торговли и обогатит наш аналитический аппарат в целом, чем любое количество фритредерских банальностей, каких бы похвал они ни заслуживали и как бы ни способствовали проведению мудрой, гуманной, мирной и т. п. политики. Несколько примеров в доказательство этого можно привести только из работ Мэсси; он достиг успеха именно в этом особенно ценном виде анализа, а также в других областях, не имеющих отношения к международной торговле (см., например, его работу Observations on the New Cyder-Tax, so far as the same may affect our Woollen Manufacturies, Newfoundland Fisheries... 1764).↑

5-21. Полагаясь на авторитет профессора Вайнера (цитируемое произведение, с. 92), можно заявить, что кроме двух упомянутых авторов и Норта до 1776 г. было еще только два английских фритредера: Уильям Патерсон, основатель Банка Англии (его произведения изданы вместе с биографией Саксом Ваннистером, 2-е изд. вышло в 1859 г.) и Джордж Уотли (единственная известная мне его работа: Whatley J. Reflections on Coin in General (1762) перепечатана в пересмотренном виде в качестве приложения ко 2-му изданию его труда Principles of trade (1774)), а также еще один автор, который близко подошел к тому, чтобы стать фритредером, — Дж. Джослин (Jocelyn J. An Essay on Money and Bullion, опубл. — 1718; датировано — 1717). Все они имеют право быть отмеченными в истории доктрины свободной торговли. Однако защита Патерсоном свободной торговли находилась на популярном уровне, а Уотли и Джослин, хотя их работы и не лишены достоинств, не добавили, насколько мне известно, ничего, что не было бы сказано до них.↑

в начало

Главная | Читальня | Cсылки | О проекте | Контакты