Современные моралисты, противополагающие аксиому Каждый для всех, все для каждого древнему изречению Каждый для себя, каждый у себя, имеют об обществе весьма неполное, а потому неправильное, я даже прибавлю, к их крайнему удивлению, и весьма печальное представление.

Исключим сначала из этих двух знаменитых девизов все лишнее. Все для каждого есть вставка, приведенная здесь из любви к противоположениям, она и без того подразумевается в выражении Каждый для всех. Что же касается до Каждый у себя, то эта мысль не имеет никакого прямого отношения к трем остальным, но так как она имеет очень важное значение в политической экономии, то мы постараемся потом раскрыть смысл, который она заключает в себе.

Остается, стало быть, противоположение двух выражений — Каждый для всех и Каждый для себя. Одно, говорят, выражает собой принцип симпатии, другое — принцип индивидуалистический. Первое соединяет, второе разъединяет.

Если говорить только о побуждении, определяющем усилие, то это противоположение неоспоримо. Но я утверждаю, что это не так, если рассматривать совокупность человеческих усилий в их результатах. Рассмотрите общество в том виде, как оно существует, подчиняясь в вопросе о вознаграждении услуг индивидуалистическому принципу, и вы убедитесь, что всякий, работая для себя, работает и для всех. В действительности это неоспоримо. Если читающий эти строки занимается каким-нибудь промыслом или ремеслом, то я прошу его хоть на мгновение бросить взгляд на самого себя. Разве, спрошу я, все его труды не направлены на то, чтобы служить удовлетворением ближнего, с другой стороны, разве не труду своего ближнего он обязан всеми своими удовлетворениями?

Очевидно, что люди, доказывающие, что выражение Каждый для себя и Каждый для всех взаимно исключают друг друга, думают, что ассоциация несовместима с индивидуализмом. Они думают, что Каждый для себя предполагает обособление, одиночество или стремление к одиночеству; что личный интерес разъединяет людей, вместо того чтобы соединять их, и в конце концов получает свое полное выражение в Каждый у себя, т.е. вне всяких социальных отношений.

Эти люди, говорю я, имеют неполное, а потому совершен но ложное представление об обществе. Даже и тогда, когда люди руководствуются только личным интересом, они стараются сблизиться, комбинировать свои усилия, соединить их, работать друг для друга, оказывать друг другу взаимные услуги, соединиться в общество. Говорить, что они действуют так вопреки личному интересу, было бы неверно, напротив, они поступают так именно в силу личного интереса. Они соединяются, потому что им это удобно и выгодно; если бы это было им неудобно или невыгодно, то они не соединялись бы вместе. Индивидуализм совершает здесь дело, которое сентименталисты нашего времени хотели бы вверить братству, самоотречению или какому хотите другому принципу, противоположному любви к самому себе.

А это доказывает — заключение, к которому мы всегда приходим, — что Провидение позаботилось об общественности гораздо лучше тех, кто называет себя его пророками. Одно из двух: или союз вредит индивидуальности, или он выгоден ей. Если он вреден, то как возьмутся за дело господа социалисты и какие могут они предъявить разумные мотивы для осуществления того, что оскорбляет всех? Если, наоборот, союз выгоден, то он совершится в силу личного интереса, самого могущественного, постоянного, единообразного, всеобщего принципа, чтобы там ни говорили его противники.

И посмотрите, как это происходит на свете. Какой-нибудь поселенец Северной Америки отправляется на Дальний Запад обрабатывать землю. Не проходит дня, чтобы он не чувствовал, сколько затруднений создает ему его одиночество. Но вот вскоре второй поселенец также направляется в эту пустынную степь. Где раскинет он там свою палатку? Отойдет ли он подальше от первого поселенца? Конечно, нет, а естественно расположится поближе к нему. А почему? Потому что он очень хорошо знает, какие выгоды извлекают люди при одинаковых условиях из одной только близости друг к другу. Он знает, что среди бесчисленного множества всевозможных обстоятельств они могут помочь друг другу земледельческими орудиями, соединиться вместе в общей деятельности, преодолеть затруднения, непреодолимые для личных разрозненных сил, создать себе места сбыта, меняться мыслями и взглядами, содействовать взаимной защите. Третий, четвертый, пятый поселенцы проникают в ту же степь, и каждого из них непременно тянет к жилью первых двух поселенцев. Следующие за ними поселенцы могут явиться уже с готовыми, более значительными капиталами, ибо знают, что они найдут там готовые руки, которые дадут им дело. Так постепенно образуется колония. Тогда можно несколько и разнообразить культуру, провести проселок к большой дороге, где ходит почтовая карета, привозить к себе и вывозить разные товары, подумать о сооружении церкви, школы и т.д. — одним словом, вследствие одного только сближения могущество колонистов возрастает до того, что превосходит в неизмеримо большей пропорции совокупность их разрозненных сил. Таков мотив, по которому они естественно стремятся друг к другу.

Но, возразят мне, Каждый для себя — грустное, холодное правило. Никакие рассуждения и парадоксы мира не в состоянии потушить нашего отвращения от этого правила, которое так сильно отзывается эгоизмом, а эгоизм не есть ли величайшее зло, не есть ли источник всевозможных зол для общества?

Но рассмотрим прежде сущность дела. Если аксиому Каждый для себя понимать в том смысле, что она должна заправлять всеми нашими мыслями, всеми нашими поступками, всеми нашими отношениями, что она лежит в основе всех привязанностей — отца, сына, брата, супругов, друзей, граждан, или, скорее, что она должна заглушить в нас все эти привязанности. О! Тогда эта аксиома действительно была бы ужасна, отвратительна, и я не думаю, чтобы нашелся на свете хоть один человек, который сделал бы ее правилом собственной жизни и решился бы положить ее в основу теории.

Но неужели социалисты будут упорно отказываться вопреки очевидности всемирных фактов признать, что есть два рода человеческих отношений: одни подчинены принципу симпатии, и мы оставляем их в области морали, другие возникают из личного интереса, существуют между людьми, даже не знающими друг друга, но обязанными только взаимной справедливостью, и определяются добровольно и свободно установившимся соглашением? Эти-то соглашения последнего рода и составляют область политической экономии. Основать эти отношения на принципе симпатии так же невозможно, как невозможно было бы положить принцип личного интереса в основу семейных и дружеских отношений. Я всегда буду твердить социалистам одно и то же: вы хотите смешать то, что не может быть смешано. Если же вы так безрассудны, то все-таки вы недостаточно сильны, чтобы это исполнить. Этот кузнец, этот плотник, этот земледелец надрывали себя на тяжелых работах, могут быть прекрасными отцами, образцовыми сыновьями, могут обладать очень развитым нравственным чувством и нести в своей груди самое экспансивное сердце, а вам, несмотря на это, никогда не удастся заставить их работать с утра до вечера, надрывать свои силы и подвергаться тяжелым лишениям на основании вашего принципа самоотвержения. Ваши сентиментальные проповеди будут всегда бессильны.

Если же, к несчастью, они и совратят кого-нибудь из таких тружеников, то разве только обманом. Если какой-нибудь торговец начнет продавать на основании принципа братства, то не пройдет месяца, как он увидит своих детей нищими.

Следовательно, Провидение сделало большое благо, что дало обществу другие гарантии. Если человек сотворен так, что чувства его неотделимы от его личности, то невозможно ни надеяться, ни желать, ни думать, чтобы когда-нибудь личный интерес мог быть вообще уничтожен. А между тем это должно было бы совершиться ради справедливого равновесия человеческих отношений, потому что если вы не порвете этой пружины в некоторых избранных существах, то составятся два разряда людей. Злых людей вы обратите в палачей, а добрых обречете служить им вечными жертвами. Так как в вопросе труда и обмена принцип Каждый для себя должен неизбежно преобладать как главный двигатель, то нельзя не изумляться тому, что Творец мира воспользовался этим принципом, чтобы осуществить в устройстве социального порядка братскую аксиому Каждый для всех: всемогущая десница Его обратила препятствие в орудие прогресса и вверила общий интерес интересу личному, так что первый стал неотвратим потому только, что нельзя разрушить второго. Мне кажется, что ввиду этих результатов коммунисты и другие изобретатели искусственных организаций могут сознаться без особого для себя унижения, что в деле общественного устроения у них есть высший соперник, который гораздо сильнее их.

И заметьте хорошенько, что при естественном порядке обществ принцип Каждый для всех, возымевший свое начало от принципа Каждый для себя, гораздо полнее, гораздо абсолютное, гораздо симпатичнее того же принципа, как его возвещают коммунисты или социалисты. Мы не только работаем для всех, но и не можем даже достигнуть какого бы то ни было прогресса, если не сделаем его достоянием целого общества. Оно так чудно устроено, что, выдумает ли человек какой-нибудь новый прием в производстве, откроет ли новое даровое благо природы, новую производительность земли, новую форму действий в каком-нибудь из физических законов, он лично пользуется непосредственной выгодой таких открытий только на короткое время, как это, собственно, и справедливо в виде вознаграждения и полезно в виде частного поощрения. Но затем эта выгода, как бы мы ни старались удержать ее, выскальзывает из наших рук: из индивидуальной становится социальной и навсегда делается достоянием целого общества. И в то время как мы делимся с человечеством своими успехами, сами пользуемся успехами, которых достигают другие.

Наконец, благодаря принципу Каждый для себя все усилия напряженного индивидуализма действуют в смысле принципа Каждый для всех, и каждый частный прогресс доставляет обществу в виде даровых полезности в миллион раз больше того, чем сколько он доставил выгоды изобретателю.

А может быть, скажут: зачем же отвергать аксиому социалистов? Чем она может повредить? Правда, ей не провести принцип самоотвержения ни в мастерские, ни в торговые конторы и магазины и не восторжествовать ему на рынках и ярмарках, но если, наконец, она и не приведет ни к чему, то и тогда вам нечего беспокоиться, ибо она все-таки смягчит некоторую жесткость эгоистического принципа, который, будучи чужд всякого чувства, не имеет права и на нашу симпатию.

С принципом Каждый для всех никто не станет работать даже и для себя. Кто же захочет удвоить свой труд, чтобы получить какую-нибудь 30-миллионную часть своего заработка?

Что ложно, то всегда опасно. Всегда опасно представлять, как достойный осуждения и проклятия всемирный вечный принцип, который установлен самим Богом для сохранения и совершенствования человечества, — принцип, который, постольку, поскольку он делается стимулом нашей деятельности, правда, ничего не говорит нашему сердцу, зато своими результатами поражает и удовлетворяет наш разум; принцип, который к тому же оставляет вполне свободным поле для деятельности других высших стимулов, вложенных Богом в человеческое сердце.

Но знаете ли вы, что происходит на самом деле? То, что публика принимает от социалистов только половину их аксиомы, ее последнюю часть — Все для каждого. Все продолжают по-прежнему работать каждый для себя, но требуют, сверх того, чтобы и все также работали на него.

Так и должно было быть: когда мечтатели захотели переменить главную пружину человеческой деятельности, чтобы поставить братство на место индивидуализма, что они придумали тогда? Противоречие, усиленное лицемерием. Они стали взывать к народу так: "Заглушите в вашем сердце личный интерес и последуйте за нами; вы будете вознаграждены всеми благами, всеми наслаждениями в мире". Если они пародируют Евангелие, то должны подобно ему и выводить свои заключения. Но само отречение, предлагаемое братством, предполагает жертву и печали. "Жертвуйте собой" — это значит "займите последнее место, будьте бедны и страдайте добровольно". Но под предлогом отречения обещать наслаждения, под видом жертвы прельщать довольством и богатством; желая подавить страсть, которую клеймят прозванием эгоизма, обращаться к ее самым грубым проявлениям — это значит не только признать несокрушимую жизненность принципа, который хотят уничтожить, но и, восставая из него, довести его до высшей степени напряжения, это значит удвоить силы противника, которого хотят победить, на место законного индивидуализма поставить недостойное вожделение и, несмотря на чрезвычайное искусство какого-то особого таинственного жаргона, пробудить самую грубую сексуальность. Только алчность должна была откликнуться на этот призыв.

И разве это не так? Какой общий возглас раздается теперь во всех рядах, во всех классах общества? Все для каждого. А произнося слово каждый, они думают только о себе и ничего так сильно не желают, как заполучить незаслуженную ими часть из общего труда. Другими словами, это есть хищение, возводимое в систему. Правда, наивное и слишком прозрачное вожделение так несправедливо, что отталкивает нас от себя, но благодаря правилу Все для каждого мы стараемся заглушить в себе укоры своей совести. Мы возлагаем на других обязанность работать на нас, себе же предоставляем право пользоваться трудом других; мы взываем к государству, к закону, чтобы они действительно возложили на других эту обязанность и облегчили нам пользование этим правом, и, наконец, приходим к тому безумному результату, что обираем друг друга во имя братства. Мы живем на счет своих ближних и на основании этого права именуем себя героями самопожертвования. Что за причудливость ума человеческого! Что за изворотливость человеческой алчности! Нам еще мало того, что каждый из нас старается увеличить свою порцию за счет ближних; нам еще мало того, что каждый хочет воспользоваться трудом, которого он не совершал, мы еще хотим убедить себя в том, что являемся в жизни высокими образцами самопожертвования; немногого еще недостает для того, чтобы поставить себя рядом с Иисусом Христом! И мы до того ослепляемся, что не видим, что мы сами и не приносили жертв, заставляющих нас проливать слезы умиления при созерцании собственных достоинств, а только требуем этих жертв от других.