Экономические законы действуют по одному и тому же принципу, идет ли дело о многочисленном сообществе людей, о двух отдельных лицах или даже об одном человеке, обреченном судьбой жить в одиночестве.

Каждый человек, если бы он мог некоторое время прожить один, представлял бы собой и капиталиста, и предпринимателя, и рабочего, и производителя, и потребителя. В нем совершалась бы вся экономическая эволюция. Наблюдая каждый из входящих в состав его элементов: потребность, усилие, удовлетворение, даровую и трудовую полезность человека, получишь понятие обо всем механизме, хотя и в его простейшей форме.

Если есть что-нибудь вполне очевидное на свете, это то, что даровое никогда не смешаешь с тем, что требует усилий. Человек всегда хорошо знает, когда силы или материя даются ему даром природой, без всякого участия его труда, даже и в том случае, когда они вмешиваются, чтобы сделать его более производительным.

Человек, живущий в одиночестве, никогда не подумает потребовать от своего труда того, что может непосредственно даром получить от природы. Он не пойдет искать воду куда-нибудь за версту, если есть источник у самой хижины его. По той же причине всякий раз, когда придется ему обращаться к своему труду, он будет стараться заменить его, насколько возможно, содействием сил природы.

Вот почему, сооружая лодку, он сделает ее из самого легкого дерева, чтобы воспользоваться весом воды, постарается приладить к ней парус, дабы ветер освободил его от труда грести веслами, и т.д.

Чтобы таким образом призвать к содействию естественные силы природы, необходимы орудия, инструменты.

Здесь уже ясно, что человеку, живущему в одиночестве, непременно придется хорошенько рассчитать. Он непременно задастся таким вопросом: теперь я получаю удовлетворение при известном усилии со своей стороны; когда же я буду располагать каким-нибудь орудием, то получу ли я то же удовлетворение при меньшем усилии, но прибавляя к усилию, которое мне придется сделать, еще и труд, необходимый для изготовления самого орудия?

Никто не станет тратить свои силы ради только одного удовольствия тратить их. Робинзон только тогда примется за изготовление какого-нибудь орудия, когда наконец убедится, что сбережет свои силы при одинаковом удовлетворении потребностей или получит большее удовлетворение при тех же усилиях.

Одно обстоятельство имеет большое влияние на расчет — это число и повторяемость продуктов, производству которых должно содействовать орудие во все время, пока оно действует. Здесь на первом плане сравнения — Робинзон: всякий раз, когда он хочет доставить себе непосредственное удовлетворение без всякой сторонней помощи, то прибегает непременно к помощи труда.

Он взвешивает тогда, сколько труда сохранит ему орудие в каждом из подобных случаев; но чтобы сделать орудие, надо еще потрудиться, и эту работу он мысленно распределяет на общее число всех случаев, когда он будет им пользоваться. Чем больше это число случаев, тем убедительнее мотив, по которому он решается прибегнуть к такому средству. В этом-то распределении аванса на совокупность всех продуктов и заключается сущность процента и его право на существование.

Решившись изготовить себе какое-нибудь орудие, Робинзон видит, что тут одной доброй воли и выгоды от него еще недостаточно. Нужны другие орудия, чтобы сделать это новое орудие, нужно железо, чтобы ковать железо, и т.д.; восходя от одной трудности к другой, он доходит до первоначальной трудности, которая кажется неразрешимой. Это дает нам понятие о той чрезвычайной медленности, с какой составлялись капиталы в самом начале, и о том, какое громадное напряжение сил должен был делать человек, чтобы достигнуть удовлетворения своих потребностей.

Это еще не все. Если надо сделать рабочие инструменты, то хотя и были бы наготове необходимые для этого орудия, однако нужен еще материал для них. Если этот материал и дается даром природой, как, например, камень, то приходится все-таки собирать его в одно место, а для этого нужно известное напряжение сил.

Но обладание этими материалами почти всегда предполагает какой-нибудь предшествующий труд, продолжительный и сложный, какой требуется, например, для выделки шерсти, льна, железа, олова и т.д.

Но и это еще не все. Пока человек работает с единственной целью облегчить себе будущий труд, ему некогда работать для удовлетворения своих настоящих потребностей. Но это такой порядок явлений, в который природа не захотела допустить никаких перерывов: каждый день приходится кормиться, одеваться, иметь кров. И вот Робинзон видит, что он не может ничего предпринять, чтобы призвать к содействию естественные силы природы, пока не соберет предварительно нужных ему запасов. Каждый день он должен усиленнее охотиться, чтобы отложить про запас часть дичи, от многого отказываться, чтобы выиграть время, необходимое для изготовления задуманного им рабочего инструмента. При таких обстоятельствах более чем вероятно, что изготовленное им орудие окажется грубо, несовершенно, т.е. будет малопригодно к делу.

С течением времени способности Робинзона все совершенствуются. Постоянным мышлением и опытностью наш островитянин учится лучше работать; первое сработанное им орудие дает ему возможность сработать другие орудия и скорее накопить необходимые запасы.

Орудия, материалы, запасы — вот что Робинзон, без сом нения, назовет своим капиталом и охотно признает, что чем более будет капитал, тем лучше он приспособит себе естественные силы природы, тем лучше и больше они будут помогать ему в его труде и, наконец, тем больше его усилия будут соответствовать удовлетворению его потребностей.

Станем теперь в центре общественного устройства. Капитал и здесь также состоит из рабочих инструментов, материалов и припасов, без которых никто, ни в одиночестве, ни в обществе, не мог бы предпринять никакой продолжительной работы. Если кто достаточно снабжен этим капиталом, то потому только, что создал его своими усилиями или лишениями, и никто не стал бы делать этих усилий, совершенно чуждых удовлетворению настоящих потребностей, никто не стал бы подвергать себя этим лишениям, если бы не имел в виду каких-нибудь выгод в будущем, если бы не имел в виду призвать к содействию наибольшее число естественных сил природы. Для обладателей такого капитала уступить его значит лишить себя желаемой выгоды, значит уступить ее другому, т.е. оказать ему услугу. А потому или надо не иметь никакого самого элементарного представления о справедливости и отказаться от голоса разума, или надо признать, что эти люди будут в полном праве делать такую услугу только в обмен на какую-нибудь другую услугу, установленную по свободному и добровольному соглашению. Я не думаю, чтобы нашелся хоть один человек на свете, который стал бы оспаривать принцип взаимности услуг, потому что взаимность услуг, другими словами, есть сама справедливость. Скажут, пожалуй, что такое соглашение не может быть установлено свободно, потому что тот, кто владеет капиталом, может наследственно навязать свои требования тому, кто не имеет его. Но как же может состояться такое соглашение? Как установить эту соразмерность услуг, если не добровольным соглашением той и другой стороны? К тому же разве не видно того, что заемщик, свободный в своем выборе, откажется от соглашения, если оно невыгодно, и что заем никогда не может содействовать ухудшению его положения? Ясно, что вопрос, которым он задается, будет состоять в следующем: доставит ли мне употребление этого капитала такие выгоды, которые более чем уравновесят условия, мне предлагаемые? Или; труд, который я принужден теперь употребить для получения данного удовлетворения, превышает ли он или нет те усилия, которые я должен буду сделать вследствие займа сначала для того, чтобы вернуть услуги, которые с меня требуют, а потом для того, чтобы достигнуть желаемого удовлетворения при помощи занятого капитала? Прежде всего всякий должен взвесить все это и сообразить, и если он найдет, что никакой выгоды от этого соглашения ему не окажется, то и не станет занимать, останется в прежнем положении. И какой же, спрашивается, вред произойдет для него? Но он может ошибиться, возразят мне. Без сомнения. Ошибиться можно при всевозможных комбинациях. Но следует ли из этого, что здесь не может свободно состояться никакое соглашение? Если же это так, то пусть нам скажут, чем должно заменить эту свободную волю, это свободное соглашение? Уж не принуждением ли, так как вне свободы я ничего другого не знаю, кроме принуждения. Нет, ответят мне, решением третьего лица. Я вполне согласен на это, но лишь при соблюдении трех условий. Первое — чтобы решение этого лица, как бы оно ни называлось, было свободно и поставлено вне всякого принуждения. Второе — чтобы это лицо было непогрешимо, потому что не стоит труда одну погрешимость заменять другой, я же предпочитаю в этом случае погрешимость заинтересованного лица. Наконец, третье условие — чтобы это третье лицо не получало за это никакой платы. В самом деле, не странно ли было бы выражать свою симпатию к заемщику тем, чтобы сначала отнять у него свободу, а потом взвалить ему на плечи лишнюю тяготу в виде вознаграждения за эту филантропическую услугу? Но оставим вопрос о праве и перейдем к политической экономии.

Капитал, состоит ли он из материалов, припасов или орудий, заключает в себе две стороны: полезность и ценность. Я бы очень неясно изложил теорию ценности, если бы читатель не понял, что тот, кто уступает свой капитал, требует себе в уплату за него только ценность, т.е. услугу, оказанную им в свое время вместе с трудом, который вы сберегли заемщику. В действительности капитал такой же продукт, как и всякий другой, и получает свое особое название только от своего будущего назначения. Очень ошибочно было бы думать, что капитал существует сам по себе. Мешок хлеба есть только мешок хлеба, хотя бы один продавал его как свой доход, а другой покупал как капитал. Взаимный обмен совершается по следующему неизменному принципу: ценность за ценность, услуга за услугу, а все, что представляет собой даровую полезность, стоит вне торга, потому что даровой продукт не имеет ценности, а предметом меновых сделок бывает только ценность. В этом отношении сделки капиталами ничем не отличаются от всяких других сделок.

Отсюда в социальном устройстве проистекают удивительные явления, на которые я могу указать здесь только вскользь. Человек, живущий в одиночестве, владеет капиталом только тогда, когда он собрал материалы, припасы и орудия. Совсем другое бывает с человеком, живущим в обществе. Если он оказал какие-нибудь услуги, то этого достаточно, чтобы он имел право, в свою очередь, получить с общества при помощи всего механизма обмена соответственную услугу. Под механизмом обмена я разумею монету, векселя, банковские билеты и даже банкиров. Всякий, кто оказал какую-нибудь услугу и не получил еще соответствующего ей удовлетворения, становится предъявителем документа, или имеющего какую-нибудь ценность, как монета, или такого, на который можно получить ее, как банковский билет, — документа, дающего предъявителю его право на получение с общества, когда он захочет, где он захочет и в какой он захочет форме, равной по ценности услуги. И такое явление решительно ни в чем не нарушает, ни в принципе, ни в следствиях, ни в отношении юридического права, великого закона, который я стараюсь выяснить, а именно, что услуги обмениваются на услуги. Это все тот же обмен, каким он был в своем зародыше, только развившийся, выросший, осложнившийся, но не переставший быть самим собой.

Следовательно, предъявитель такого документа может получить с общества по своему усмотрению или немедленное удовлетворение, или такой предмет, который, с его точки зрения, имеет характер капитала, но до этого нет никакого дела тому, кто уступил свой капитал. Тут уж только одно — соразмерность услуг.

Он может также уступить свое право другому, а этот другой может воспользоваться им как хочет, но с соблюдением лишь двух условий: возвращения полученного и оказания услуги в различное время. Если вглядеться глубже в существо дела, то окажется, что в этом случае уступающий лишает себя в пользу того, кому уступает, или непосредственного удовлетворения, отдаляя его на несколько лет, или орудия своего труда, которое увеличило бы его силы, дало бы ему возможность воспользоваться содействием естественных сил природы и увеличило бы в его пользу отношение полученных удовлетворений к усилиям, которые он сделал. Он лишает себя этих выгод и предоставляет их другому. Это, без сомнения, значит оказать услугу, и невозможно допустить по строгой справедливости, чтобы за эту услугу он не имел права на взаимность, т.е. на получение соответствующей услуги. Одно простое возвращение полученного в конце года не может быть рассматриваемо как вознаграждение за эту специальную услугу. Люди, думающие иначе, не понимают, что здесь дело идет не о простой продаже, при которой вознаграждение выдается тотчас же, как получен купленный предмет. Здесь дело идет об отсрочке, а отсрочка сама по себе составляет особую услугу, так как она предполагает жертву со стороны оказывающего ее и доставляет выгоду тому, кто в ней нуждается. Следовательно, тут есть место особому вознаграждению, иначе пришлось бы отказаться от высшего общественного закона: услуга за услугу. Это-то вознаграждение принимает, смотря по обстоятельствам, различные наименования: найма, аренды, ренты, но генерическое имя его — процент.

Таким образом, благодаря удивительному механизму обмена всякая услуга есть капитал или может сделаться капиталом. Если рабочие должны будут через 10 лет приступить к постройке железной дороги, то ведь мы не можем с нынешнего дня начать откладывать в натуре хлеб, которым они будут питаться, холст, в который они будут одеваться, и тачки, необходимые для этой продолжительной работы. Но мы можем отложить и передать им ценность всех этих предметов. Для этого достаточно оказать обществу в настоящую минуту услуги и заручиться за них правом на получение через 10 лет хлеба, холста. Тут нет даже необходимости оставлять это право без осуществления в промежутке этого времени. В обществе есть торговцы, банкиры, есть такие посредники, которые за наши услуги ответят своей услугой и за нас возьмут на себя эти лишения. Более же всего удивительно здесь то, что мы можем совершить обратное действие, как это ни кажется невозможным с первого взгляда. Мы можем обратить в рабочие инструменты, в железные дороги, в дома капитал, который еще не народился, и, таким образом, утилизировать услуги, которые будут оказаны только в XX в. На это есть банкиры, которые выдадут капитал вперед, на веру, что уплату его примут на себя рабочие и путешественники в третьем и четвертом поколении, и особые документы на будущее, выданные такими банкирами, будут переходить из рук в руки, никогда не делаясь непроизводительными. Признаюсь, я не думаю, чтобы изобретатели искусственных обществ, как бы они многочисленны ни были, могли когда-нибудь выдумать что-нибудь проще и в то же время сложнее этого, что-нибудь более остроумное и справедливое. Они, конечно, отказались бы от своих дряблых и тяжелых утопий, если бы только были знакомы с чудными гармониями социального механизма, установленного самим Богом. Арагонский король также думал о том, какое подал бы он мнение о небесном механизме, если бы Провидение призвало его на совет. И конечно, не Ньютону было задаваться такой нечестивой мыслью.

Но надо сказать, что все передачи услуг, совершающиеся в пространстве и во времени, основываются на том принципе, что дать отсрочку — значит оказать услугу, другими словами, основываются на законности процента. Когда в наше время один социалист захотел уничтожить процент, то он не понял, что низводил обмен к тому зачаточному состоянию его, к тому простому немедленному обмену, который не имеет ни будущего, ни прошедшего. Он не понял, что, считая себя самым передовым человеком, он оказался, напротив, самым отсталым из всех, потому что перестраивал общество по его самому примитивному образцу. Я хочу, говорил он, взаимности услуг, и начал с того, что отнял характер услуг именно у того разряда их, который связывает, соединяет и объединяет все пространства и времена. Впрочем, этот человек из всех социалистов, несмотря на все удальство своих афоризмов в применении к действительности, понял лучше других и отнесся с наибольшим уважением к настоящему устройству общества. Все его планы сводятся лишь к одной реформе, да и та должна быть отвергнута. Она состоит в том, чтобы уничтожить в общественном механизме самое могущественное и самое удивительное из его колес.

Я уже объяснял законность и непрерывность процента. Здесь достаточно напомнить о следующем.

1. Законность процента основывается на следующем положении: всякий, кто соглашается дать капитал на известный срок, оказывает услугу. Стало быть, процент законен в силу принципа услуга за услугу.

2. Непрерывность процента основывается на положении: берущий взаймы должен сполна вернуть занятое в известный срок. Следовательно, если предмет или его ценность возвращены его собственнику, то он может опять дать ее взаймы. Когда она будет возвращена ему во второй раз, он может отдать ее взаймы в третий раз и так до бесконечности. Кто же из этих последовательных и добровольных заемщиков может жаловаться?

Так как в последнее время законность процента достаточно оспаривалась, чтобы запугать капитал и заставить его спрятаться, бежать куда-нибудь, то да будет мне позволено показать, насколько безрассуден этот странный поход против законности процента.

Прежде всего, не будет ли так же нелепо, как и несправедливо, если вознаграждение останется одинаковым, невзирая на то, будет ли заемщик пользоваться годовой, двухлетней, десятилетней отсрочкой или же не будет совсем требовать ее? Если бы, к несчастью, в нашем своде законов под влиянием учения о равенстве было поставлено что-нибудь подобное, то мгновенно прекратился бы целый разряд человеческих сношений. Осталась бы простая мена, продажа наличная, но не было бы ни продажи на срок, ни займов; проповедники равенства освободили бы заемщиков от тягости процента — это правда, но они лишили бы их совсем возможности занимать. На таком же точно основании можно освободить людей от неудобной обязанности их платить за то, что они покупают. Для этого достаточно было бы только запретить покупать, или, что то же самое, постановить законом, что цены незаконны.

Принцип равенства заключает в себе действительно нечто, все уравнивающее. Так, прежде всего он не дал бы капиталу возможности образоваться, ибо кто же стал бы делать сбережения, если из них нельзя извлечь никакой пользы? Потом он довел бы заработную плату до нуля, потому что там, где нет капитала (орудий, материалов и припасов), там не может быть ни труда в будущем, ни заработной платы. Действительно, тогда мы скоро дошли бы до полнейшего равенства, т.е. до ничего.

Но кто же настолько слеп, чтобы не понять, что отсрочка по существу своему есть обстоятельство тягостное, а следовательно, подлежащее вознаграждению? Кто же даже вне займа не заботится о сокращении сроков, составляющем предмет наших постоянных забот? Каждый предприниматель придает очень большое значение тому, когда, в какое именно время он покроет свои расходы. Он продает дороже или дешевле, смотря по тому, близко или далеко это время. Чтобы оставаться совсем равнодушным к этому вопросу, надо просто отвергнуть, что капитал есть сила, потому что, если кто действительно признает это, тот, естественно, желает, чтобы поскорее закончилось дело, на которое он затратил капитал, дабы употребить его опять на какое-нибудь новое дело.

Весьма жалки те экономисты, которые думают, что мы платим проценты на капитал только тогда, когда берем его взаймы.

Общее правило, основанное на справедливости, состоит в том, что всякий, кто достигает удовлетворения, должен нести всю тягость производства, разумея тут и отсрочку, все равно, доставляет ли он услугу сам себе или возлагает ее на другого. Человек, живущий в одиночестве и не имеющий никаких сношений с людьми, счел бы для себя тягостным всякое обстоятельство, вследствие которого он лишился бы возможности действовать в течение целого года. Почему же подобное обстоятельство не должно считаться тягостным в сфере общественной? Если кто-нибудь добровольно подчиняется этому обстоятельству, чтобы доставить выгоду другому, добровольно соглашающемуся на вознаграждение, то почему такое вознаграждение будет незаконным?

Никакое дело не шло бы на свете, никакое предприятие, требующее предварительных затрат, не могло бы состояться, никто не стал бы ни сажать, ни сеять, ни обрабатывать землю, если бы отсрочка сама по себе не рассматривалась как тягостное обстоятельство и как таковая не требовала вознаграждения. По этому пункту установилось такое всеобщее единогласное мнение, что не существует в действительности такого обмена, в котором бы не преобладал этот принцип. Отсрочка, опоздание входят в оценку услуг, а следовательно, и в состав понятия о ценности.

Таким образом, проповедники равенства в своем крестовом походе против процента попирают ногами не только самые элементарные понятия справедливости, не только свой собственный принцип услуга за услугу, но и авторитет человеческого разума и всемирный опыт. Как позволяют они себе выдвигать перед всенародными очами свою безграничную гордость, скрывающуюся в подобном притязании? И не правда ли, что очень странно и вместе очень печально, что сектанты принимают такой скрытый, а часто даже и прямо выраженный девиз. С начала мира все ошибаются, кроме меня? Omnes, ego nоn — все, но не я.

Да простят мне читатели, что я так долго отстаивал законность процента, основанную на следующей истине: так как отсрочка стоит чего-нибудь, то она должна быть оплачена; стоить и платить — два соотносительных понятия. Ошибка в направлении нашего времени. Поневоле приходится обращаться к непреложным истинам жизни, признанным человечеством, но расшатанным некоторыми фанатическими новаторами. Для писателя, который стремится объяснить гармоническую связь между явлениями, поверьте, очень неприятно на каждом шагу делать перерывы для того, чтобы разъяснять самые элементарные понятия. Мог ли бы Лаплас изложить свою планетную систему во всей ее простоте, если бы читателям его не были известны общие и всеми признанные понятия; если бы в доказательство, что Земля вращается, ему пришлось предварительно учить их нумерации? Не таково положение экономиста в наше время. Если он не выяснит самых элементарных понятий, то не будет понят, а если он станет выяснять их, то целый поток всяких подробностей заслонит собой простоту и красоту целого.

И точно, счастье для человечества, что процент законен.

В противном случае человечеству пришлось бы остановиться перед такой альтернативой: погибнуть, оставаясь справедливым, или прогрессировать с помощью несправедливости.

Всякая промышленность представляет собой совокупность усилий. Но эти усилия существенно различны между собой. Одни имеют дело с услугами, которые должны быть оказаны теперь же, другие же относятся к бесконечному ряду таких же услуг в будущем. Объяснюсь.

Труд, который ежедневно затрачивает водовоз, должен быть оплачен теми, кто пользуется им; но труд, который он затратил на свою тележку и бочку, должен быть разложен в отношении вознаграждения за него на неопределенное число потребителей.

Точно так же посев, прополка, пахота, жатва, молотьба касаются только нынешней уборки; но огороживание, расчистка, осушка, постройки, удобрение касаются и облегчают неопределенное количество будущих сборов.

По общему закону услуга за услугу те, которые получили удовлетворение, должны восстановить потраченные на них усилия. Что касается усилий первого рода, тут нет никаких затруднений; они взвешены и оценены по взаимному соглашению тем, кто совершал их, и тем, кто ими пользовался. Но как оценить услуги второго рода? Как справедливо распределить постоянные предварительно сделанные затраты, общие расходы, постоянный капитал, как выражаются экономисты? Будет ли все это распределено между всем рядом удовлетворений, для которых оно было предназначено, или нет? Каким способом можно разложить по всей справедливости эту тяготу на всех потребителей воды, пока тележка водовоза будет служить ему, на всех потребителей хлеба, пока земля будет доставлять его?

Я не знаю, как разрешили бы эту задачу в Икарии и в фаланстериях. Но позволительно думать, что господа устроители обществ, столь плодовитые в искусственных организациях и смелые в навязывании их посредством закона, т.е. принуждения, невзирая на то, применимы или неприменимы эти организации, не выдумают другого, более остроумного решения, чем то, которое вполне естественно, само собою придумали люди (какая смелость!) с самого начала мира и которое теперь хотят воспретить им. Вот это решение: оно вытекает из закона о проценте.

Положим, что затрачена 1 тыс. фр. на улучшение земли, что размер процента составляет 5 со 100, а средний урожай — 50 гектолитров. На основании этих данных цена каждого гектолитра должна быть определена в 1 фр.

Этот франк составляет, очевидно, законное вознаграждение за действительную услугу, оказанную земледельцем (его можно назвать и рабочим), как тому, кто получит этот гектолитр хлеба через 10 лет, так и тому, кто купил его теперь же. Стало быть, закон строгой справедливости соблюден.

Если срок действия улучшений земли или тележки и бочки водовоза может быть приблизительно определен и оценен, то к проценту надо будет прибавить еще погашение, иначе собственник ошибется в своих расчетах и не в состоянии будет начать вновь свое дело. Тут действует все тот же закон справедливости.

Я изобразил явление в его самой простой форме, чтобы можно было ясно понять сущность его. Но в жизни не всегда происходит так.

Собственник не сам производит это распределение, не он решает, что каждый гектолитр хлеба будет оценен в 1 фр. Все это он находит уже готовым в мире — как среднюю цену на хлеб, так и размер процента. На основании этих данных он и решает, какое дать назначение своему капиталу. Он употребит его на улучшение земли, если по его расчету окажется, что цена хлеба даст ему возможность получить нормальный процент. В противном случае он обратит свой капитал на более выгодную промышленность, которая именно вследствие этого получает в интересах целого общества наибольшую притягательную силу для капиталов. Этот путь, как истинный, приводит к тому же результату и являет собой еще большую гармонию взаимных интересов.

Читатель поймет, что если я остановился на этом специальном вопросе, то потому, что хотел выяснить общий закон, которому подчинены все роды занятий.

Адвокат, например, не может заставить первого подвернувшегося ему под руку клиента вернуть ему все расходы, сделанные на его воспитание, на приготовление к своему делу, на первое обзаведение, ну хоть 20 тыс. фр. Это было бы не только несправедливо, но и неисполнимо: такого клиента, конечно, не оказалось бы, и нашему адвокату пришлось бы последовать тому хозяину дома, который, видя, что никто не явился на его первый бал, сказал: "В следующем году я начну со второго".

То же бывает и с торговцем, и с врачом, и с судовладельцем, и с артистом. На всех поприщах деятельности встречаются двоякого рода усилия; из них второй род непременно требует распределения на неопределенное число заинтересованных лиц, и я сомневаюсь, чтобы можно было придумать такое распределение без участия процента.

Прогресс человечества идет рука об руку с быстрым накоплением капиталов, ибо сказать, что образуются новые капиталы, значит сказать, другими словами, что препятствия, которые когда-то тягостно преодолевались трудом, теперь преодолеваются без участия человеческого труда, самой природой, и не в пользу капиталистов, а в пользу, заметьте это хорошенько, целого общества.

Если это так, то главный интерес всех людей (конечно, с точки зрения экономической) в том, чтобы содействовать быстрому образованию капиталов. Но капитал растет, так сказать, сам собой под тройным влиянием — деятельности, воздержания и безопасности. Мы не можем, конечно, оказывать прямого влияния на деятельность и воздержанность наших братьев иначе как при посредстве общественного мнения и разумного обращения к ним наших антипатий и симпатий. Но мы можем многое сделать по отношению к безопасности, без которой капиталы не только не могут накопляться, но и прячутся, бегут в другое место, уничтожаются, а из этого видно, что кроется что-то похожее на убийство в той горячности, с какой рабочий класс нарушает иногда общественный мир. Пусть же он осознает, что капитал с самого начала работает в пользу освобождения людей от ига невежества, нужды и деспотизма. Запугивать капитал — значит заклепывать тройную цепь на руках человечества.

Выражение Vires acquirit eundo — "силы растут на ходу" — как нельзя точнее применяется к капиталу и его благодетельному влиянию. Всякий накопляющийся капитал непременно вызывает и труд и припасает вознаграждение за этот труд. Он заключает в самом себе залог прогресса. Действительно, в нем есть что-то похожее на закон скорости.

Капитал основывается на трех присущих человеку способностях — предвидеть, разуметь и воздерживаться. Прежде чем решиться составлять капитал, надо действительно предвидеть будущее, принести ему в жертву настоящее, располагать благородной властью над самим собой и своими потребностями, противостоять не только соблазну настоящих удовольствий жизни, но и внушениям суетности и капризам общественного мнения, всегда слишком пристрастного к людям легкомысленным и расточительным. Надо еще уметь связать действия с причинами, надо знать, какими приемами, какими орудиями можно победить природу и приспособить ее к производству. В особенности надо исполниться духом семейной любви, чтобы не отступить перед пожертвованиями, плодами которых будут пользоваться дорогие существа, нами оставленные.

Составлять капитал — значит готовить припасы, кров, приют, досуг, образование, независимость, достоинство для будущих поколений. Все это может быть исполнено только тогда, когда действуют наиболее социальные добродетели, мало того, когда они вошли в народные привычки.

Несмотря на это, очень распространено мнение, приписывающее капиталу зловредное влияние; говорят, будто бы он порождает эгоизм, жестокость, макиавеллизм в сердцах тех, кто стремится к приобретению капитала или уже владеет им.

Но нет ли тут какого-нибудь смешения понятий? Правда, есть страны, в которых труд не дает многого, ибо то немногое, что зарабатывается им, делится с казной. Чтобы отнять у вас плоды ваших тяжелых трудов, так называемое государство опутывает вас всевозможными препятствиями. Оно вмешивается во все ваши дела, во все сношения, заправляет вашим разумом и верой, перемещает все интересы и ставит каждого в искусственное и непрочное положение, парализует личную деятельность и энергию, овладевая общим направлением дел; возлагает ответственность за совершаемые действия на тех, кто в них вовсе не повинен, так что мало-помалу утрачивается понятие о справедливом и несправедливом, вовлекает нацию своей дипломатией во всевозможные распри и потом выдвигает армию и флот; насколько доступно ему понимание народных масс, оно извращает экономические вопросы, потому что ему нужно заставить их верить, что его безумные расходы, несправедливые нападения, его завоевания, колонии составляют источник народного богатства. В таких странах капиталу очень трудно образовываться естественным путем. К чему же в особенности стремятся, это вытянуть его силой или хитростью у тех, кто создал его. В таких странах люди обогащаются войной, общественными должностями, игрой, казенными поставками, ажиотажем, торговыми обманами, спекуляциями, общественными рынками и т.д. Средства, необходимые для того, чтобы вырвать капитал из рук тех, кто его составляет, как раз противоположны тем, которые требуются для его образования. Неудивительно поэтому, что в таких странах устанавливается особая связь между этими двумя понятиями: капитал и эгоизм, и эта связь становится неразрывной, если все нравственные понятия страны черпаются из древней истории и средних веков.

Но если направить мысль не на уничтожение капитала, а на его образование с помощью разумной деятельности, предусмотрительности и воздержания, нельзя будет не признать, что социальная и морализующая добродетель связана именно с его приобретением.

Если образованию капитала присуща социальная мораль, то она сама собой выражается и в самых действиях его. Прямое назначение его заключается в том, чтобы заставить природу содействовать труду, освободить человека от всего, что есть наиболее материального, мускульного, грубого в деле производства; все более и более обеспечивать господство разумной деятельности; расширить область не скажу праздности, но досуга; легко удовлетворять потребности, постепенно заглушить голос грубых инстинктов и заменить их более возвышенными, деликатными, чистыми, художественными, умственными наслаждениями.

Итак, с какой бы точки зрения ни рассматривать капитал в его отношениях к нашим потребностям, которые он облагораживает; к нашему труду, который облегчает; к удовлетворению наших потребностей, которые очищает; к природе, которую он подчиняет нашей власти; к нравственности, которую обращает в привычку; к духу общественности, который развивает; к равенству, которое вызывает; к свободе, которою живет; к справедливости, которую водворяет своими самими остроумными приемами везде и всегда и лишь при условии, чтобы он накоплялся и действовал при таком строе общества, при котором оно не отклонялось бы от своего естественного пути, мы и признаем за ним то, что несет на себе печать всех великих законов Провидения, — Гармонию.