Это было давно, очень давно. В одной бедной деревушке жил столяр-философ, ведь все мои действующие лица немного философы. Жак работал с утра до вечера не покладая своих сильных рук, но и голова его в то же время так же усиленно работала. Он любил давать себе отчет в своих действиях, рассуждать об их причинах и следствиях. Не раз размышлял он так: топором, пилой и молотком я могу делать только грубую мебель и за нее будут платить мне то, что следует. Но если бы у меня был еще рубанок, я не только угодил бы своим давальцам, но и сам заработал бы больше. Безусловно, верно, что я могу рассчитывать на услуги других только пропорционально тому, что сам оказываю им. Итак, решено, я сделаю себе рубанок.

Только что собрался он приняться за дело, как пришла ему в голову такая мысль: я работаю на своих покупателей 300 дней в году; если я употреблю 10 дней на изготовление рубанка и если он, положим, прослужит год, то мне останется только 290 дней на заготовку мебели. Следовательно, чтобы не дать маху, я должен своим рубанком выработать в 290 дней столько, сколько я вырабатываю теперь в 300 и даже больше, иначе не стоит и затевать это. Жак пустился в расчеты. Он высчитал, что продаст новую, улучшенную мебель за такую цену, которая вполне вознаградит его за 10 дней, потраченных на изготовление рубанка. Уверившись в этом, он принялся за работу.

Через 10 дней Жак уже обладал прекрасным рубанком и утешался еще более тем, что он сам сработал его. Он подпрыгнул от радости, подобно доброй Перретте, потому что верно вычислил выгоду, которую должен получить от этого хитрого инструмента, и был счастлив, потому что ему не пришлось восклицать потом: "Прощай, мой теленок, прощайте, моя корова, свинья и наседка!"

Неожиданный приход его товарища Гильома, столяра из соседней деревни, прервал его мечты о воздушных замках. Гильом, любуясь его рубанком, был поражен теми выгодами, которые можно получить от него. И вот он сказал Жаку:

— Ты должен оказать мне услугу.

— Какую?

— Одолжи мне этот рубанок на один год.

Понятно, что при таком предложении Жак не мог не воскликнуть:

— Да подумал ли ты, что говоришь, Гильом? Если я окажу тебе эту услугу, чем отплатишь ты мне за нее?

— Ничем! Разве ты не знаешь, что заем должен быть даровой? Разве тебе неизвестно, что капитал сам по себе непроизводителен? Разве ты не слыхал, что провозглашено общее братство? Если ты окажешь мне услугу только с тем, чтобы, в свою очередь, получить и с меня что-нибудь, то в чем же будет твоя заслуга?

— Гильом, друг мой, братство не значит еще, чтобы все пожертвования приходились только на одну сторону. Тогда почему бы и мне не требовать их от тебя? Я не знаю, должна ли быть ссуда даровая или нет, но знаю, что если отдам тебе мой рубанок даром на целый год, то, значит, я просто подарю его тебе. По совести же я не для этого сработал его.

— Ну так вот что: оставим новые истины всеобщего братства, изобретенные господами социалистами. Я прошу тебя оказать мне услугу. Какую же услугу хочешь ты получить с меня за нее?

— Во-первых, через год мой рубанок не будет никуда годен, и его придется бросить. Стало быть, справедливо, чтобы ты или вернул мне точно такой же другой рубанок, или дал мне денег на поправку моего рубанка, или же отработал мне 10 дней, которые я должен буду потратить на изготовление нового инструмента. Так или иначе, а я должен получить рубанок обратно в том самом виде, в каком его отдал.

— Да, это вполне справедливо, и я подчиняюсь этому условию. Я обязуюсь возвратить тебе или тот же самый рубанок, или другой, подобный ему, или ценность его, т.е. то, чего он стоит. Доволен ли ты этим? Чего же тебе еще требовать с меня?

— Совсем напротив. Я сработал этот рубанок для себя, а не для тебя. Я ждал от него большей выгоды, лучшей работы, большей платы за нее, а следовательно, вообще улучшения моего положения. Как же я уступлю тебе все это даром и почему именно я должен сработать рубанок, а ты будешь пользоваться им? Уж лучше я сам потребую у тебя пилу и топор. Какое, в самом деле, смешение понятий! Не проще ли, если каждый сохранит то, что сделал своими руками, как сохраняет теперь самые руки? Пользоваться даром руками другого называется рабством; пользоваться даром рубанком другого — разве это может называться братством?

— Да, если мы порешим, что я через год возвращу тебе твой рубанок таким же чистым и острым, каков он теперь.

— Но дело идет не о будущем, а о настоящем годе. Я сработал этот рубанок, чтобы улучшить свой труд и свое положение; если ты вернешь его мне через год, то, значит, не я, а ты в течение целого года будешь пользоваться его выгодами. Вот почему я вовсе не намерен оказывать тебе такую услугу, не получая от тебя ничего взамен ее. Итак, если ты хочешь иметь мой рубанок, то кроме возвращения его мне в целости, как мы уже условились с тобой, ты должен оказать мне еще услугу, о которой и будем теперь толковать: ты должен вознаградить меня за мою услугу.

И вот порешили они так: Гильом обязался в конце года принести Жаку совсем новый рубанок и, сверх того, еще одну доску в вознаграждение за те выгоды, которых он лишился, уступив их своему товарищу.

Не найдется человека, сколько-нибудь знакомого с делами этого рода, который усмотрел бы в этой сделке малейшую несправедливость или притеснение.

Удивительно же было только следующее: когда через год рубанок был возвращен Жаку, то он опять отдал его взаймы, опять получил его обратно и опять отдал его в третий и четвертый раз. Теперь же этот инструмент находится в руках его сына, который до сих пор все отдает его взаймы. Бедный рубанок! Сколько раз меняли в нем то нож, то ручку! Это уже не прежний рубанок, но это все та же ценность, по крайней мере, для потомства Жака!