Только к полудню секретарша Палмера наконец нашла Бэркхардта.

— Лэйн,— сказал Палмер в трубку,— давайте позавтракаем вместе.

— Я в другом конце города, Вуди.

— Я встречу вас там.

— Я не хочу заставлять тебя так далеко тащиться, Вуди.

— Ничего.— Палмер взглянул на пальцы своей левой руки, катающие галстучную булавку взад и вперед.— Через полчаса? Бэркхардт мгновение колебался.

— Тогда я сам приеду.

— Как вам угодно.

— 12.40. «Юнион лиг».

— Нет,— возразил Палмер,— какое-нибудь место, не забитое финансовыми типами.

— Секреты?

— Ничего определенного,— уверил его Палмер.— Что-то вроде отчета о текущих делах. Ближайшие несколько недель я буду в разъездах и хотел бы с вами посоветоваться кое о чем.

— Вуди, ты не нуждаешься ни в каких моих советах, ты знаешь это сам.

— Давайте встретимся в стороне от проторенной дороги. На Второй авеню, по-моему, в районе сороковых улиц есть ресторанчик, где можно закусить.

— Это уже так далеко от проторенной дороги, что дальше некуда,— сказал Бэркхардт.— Ладно, Вуди. Кажется, ты так и не перерос эту чепуху детективных романов.

— А кто-нибудь перерос? — спросил Палмер. Он опустил трубку прежде, чем Бэркхардт смог ответить. Нажал на кнопку городского телефона, узнал в справочной номер ресторана, позвонил и заказал столик.

Посмотрел на часы, увидел, что у него еще много времени, и откинулся в кресле. Слишком много времени, подумал он. У него было особое ощущение напряженности перед боем — обостренная реакция на окружающее, серии бесцельных, незначительных действий — отвлекающий маневр, что угодно, лишь бы удержать мысль от рывка вперед. Он кинул на стол булавку и следил за тем, как белый шарик-головка, быстро поворачиваясь, описывает широкую дугу. Затем он подтолкнул ее, наблюдая, как она снова начала вращаться.

С самого утра Палмер размышлял, правильно ли он сделает, если прямо выложит Бэркхардту свои подозрения. Много ли уже знает стреляный воробей? Если он еще ничего не знает, приведет ли его в ярость неожиданное сообщение, побудит ли к какому-нибудь действию, способному лишь повредить делу. Если же Бэркхардт что-то знает или чувствует, лишат ли его присутствия духа подозрения Палмера? Или же они покажутся ему высосанными из пальца и настроят его против Палмера?

Конечно, они выглядят неправдоподобно, настолько неправдоподобно, насколько это вообще возможно, и все же в них был смысл, убедился теперь Палмер. Да, самое ужасное, что в них все-таки был смысл.

Палмер взял булавку и попытался решить, что же с ней делать. Точно такая же была воткнута в его галстук. Можно положить лишнюю в стол или в карман. Или же просто выбросить в корзину. Почему бы и нет? Всего лишь кусочек металла с крошечной керамической круглой головкой. Неужели он настолько глуп, чтобы хранить эту булавку как память? Господи! Он же перепутает ее с другими булавками, и получится абсолютная нелепость. А она хотела сохранить ее. Зачем ей это?

Палмер опустил булавку в нагрудный карман и поднялся. Он быстро подошел к огромному окну и посмотрел на солнечный зимний пейзаж. Сентрал-парк, даже с обнаженными деревьями, выглядел спокойным и опрятным и таким идеально естественным, каким может быть только произведение рук человеческих. Некоторое время Палмер наблюдал за высокой блондинкой в ярко- красном пальто, которая вышла из магазина «Бонвит» и направилась к «Плаза». На этом расстоянии она казалась ростом около 180 сантиметров. Если бы не цвет пальто, это могла быть Эдис. У нее был такой же стремительный шаг борзой и светлые волосы, как у Эдис, и тот же угловатый взмах рук. Выглядела она в высшей степени привлекательно.

Интересно, что он почувствовал бы, подумал Палмер, если бы это в конце концов оказалась Эдис в новом пальто. Он поспешил прикинуть высоту ее каблуков. На таком расстоянии это было почти невозможно сделать даже с его острым зрением. Но что-то в ее походке убедило Палмера, что на ней туфли с очень высокими каблуками, по крайней мере такими же, как у Вирджинии Клэри. А Эдис очень редко носит каблуки выше пяти сантиметров. Значит, это не Эдис. Но она очень привлекательна.

Черт бы побрал эту историю, подумал Палмер, резко отворачиваясь от окна. Он пытается размышлять о слишком многих вещах сразу.

Палмер надел пальто и, выйдя из банка, направился на восток. Дошел до Второй авеню и довольно долго шагал по ней до ресторана — достаточно долго, чтобы выяснить, не следит ли за ним кто-нибудь.

Было не очень холодно, но порывы леденящего ветра били в лицо, и глаза у Палмера начали слезиться. Он остановился посреди квартала будто бы для того, чтобы взглянуть на витрину, и проверил, кто идет позади. Кварталом дальше он повторил этот прием.

Стоял один из тех морозных солнечных дней, которые выманивают на улицу множество народа. Люди шли на ленч или возвращались после ленча, шагая быстро и энергично, наслаждаясь чистым небом, искорками слюды в асфальте тротуаров, яркими отблесками солнечных зайчиков, вспыхивающих повсюду от окон проезжающих машин; они шли, наслаждаясь ветром, развевающим одежду. Палмер ничего этого не чувствовал.

Зато он почувствовал неуверенность в себе. Анализируя со всех сторон свои подозрения, выискивая в них ошибки, поспешные выводы, признаки глупости и даже явную шизофрению, он начал понимать, что имеет очень мало доказательств для подтверждения своей главной мысли. И если это так, то незачем преподносить ее Бэркхардту. Нужен был хотя бы один веский довод. Размышляя подобным образом, он вошел в телефонную будку на углу и позвонил своему маклеру. Их беседа была краткой, но кое-что прояснила для Палмера.

За полквартала до ресторана он снова проверил, не следит ли кто за ним, и не обнаружил ничего необычного. И тут ему пришло в голову, что независимо от того, справедливо или нет его подозрение, ведет он себя как идиот. Он вошел в ресторан в совсем уже кислом настроении, нашел свой столик и заказал виски.

К приходу Бэркхардта Палмер уже принялся за второй стакан. Хотя он был зол на старика за опоздание, он все же поддерживал предварительную легкую и бессодержательную беседу. Ресторан представлял собой тесное помещение, разделенное на две длинные, похожие на ножки буквы «Н» комнаты с узким проходом посредине. Когда-то давно стены были разрисованы карикатурами буквально на сотни людей. Иносказательные подписи под рисунками совершенно не помогали узнать кого-либо. Не будучи знакомым с прототипами, Палмер напрасно предполагал, что надо быть жителем Нью-Йорка, чтобы угадать объекты карикатур.

— ...Ростбиф просто потрясающий,— говорил тем временем Бэркхардт.

— Об этом месте рассказал мне Гарри Элдер,— объяснил Палмер.— Я думал, вы тут бывали.

— Здесь? Никогда не бывал здесь раньше.— Бэркхардт отрезал большой кусок мяса, свернул его вилкой вдвое и, обмакнув в прозрачно-красный сок на тарелке, стал есть.— М-м... Очень даже вкусно.

Бэркхардт энергично жевал, проглатывал. Потом положил вилку и посмотрел на Палмера. Его блекло-голубые глаза, в которые были как бы воткнуты крошечные булавочные острия черных зрачков, показались сейчас большими. Уже не впервые Палмер подумал, почему, интересно, Бэркхардт всегда производит впечатление человека, идущего навстречу яркому солнцу и резкому ветру.

— Начинай, Вуди. В 1.30 я должен быть в городе.

— Простите, что вытащил вас сюда, когда ваше расписание настолько загружено.

— Чепуха. К чему вся эта секретность? Выкладывай.

Палмер пил маленькими глотками уже третью порцию виски.

— Мне кажется, я говорил вам, что в этом нет ничего секретного,— объяснил он.— Просто мне пришло в голову, что мы всегда едим в одних и тех же ресторанах, и...— Он пожал плечами.— Я хотел рассказать вам о стратегии моего ораторского турне. Я бы сказал, стратегии Мака Бернса.

— А как вы с ним ладите?

— Прекрасно.

— Рад слышать.— Бэркхардт говорил с набитым ртом.— Я знал, что у тебя достаточно гибкости, чтобы сработаться с этим маленьким греком.

Палмер молча съел кусок ростбифа. Потом:

— Ливанцем. Если вы так думаете о нем, зачем, черт побери, вы его нанимали?

— Пришлось. Он ключ к демократам.

— Демократы целиком за сберегательные банки и против нас. К ним не подойдет ни один ключ.

Бэркхардт покачал головой и проглотил недожеванный кусок.

— Не верю этому. Будь это так, Джо Лумис не пытался бы сам нанять Бернса.

Бэркхардт широко взмахнул рукой:

— Слухи дошли до меня прошлой весной. Джо хотел нанять Бернса для сберегательных банков. Если демократы так единодушны, зачем же тогда было тратить деньги на их сплочение? Кроме того, Бернс заведует отделом по связи с общественностью в нашем рекламном агентстве. Что может быть яснее?

— Кто вам сказал, что Лумис хотел нанять Бернса?

— Неважно.— Бэркхардт отрезал еще кусок мяса и начал его жевать.— Черт побери, ты ведь мог бы узнать сам. Арчи Никос намекал на это.

Палмер наклонился вперед и более пристально посмотрел на своего босса.— Никос — такой надежный источник информации?

— Боже мой, конечно. Надежный, как Гибралтар.

— Он так же близок к Лумису, как к вам?

— Я имею в виду только одно,— уверил Бэркхардт.— Когда он что-либо сообщает, это всегда точно.— Бэркхардт перестал жевать.— Что с тобой, Вуди?

— Простое любопытство.

— У тебя что-то на уме.— Бэркхардт медленно покачал головой:— Эти деятели, занимающиеся международными операциями, имеют для предложения только один товар: гарантию. Если они начнут водить за нос такие большие банки, как ЮБТК, где они достанут деньги для своей очередной операции?

— Есть и другие банки. И страховые компании, и благотворительные фонды. В стране полно денег, ожидающих умного применения.

— Вуди, будь взрослым. Как долго смог бы протянуть Арчи Никос, если бы он вводил в заблуждение свои основные денежные источники? В любом случае к чему, черт возьми, ты клонишь?

— Я сказал вам. Простое любопытство. Любопытно узнать, почему вы наняли Бернса?

— Прежде всего, чтобы его не нанял Лумис.

— И чтобы закрепить его за собой?

Бэркхардт кивнул:

— Удовлетворен?

— Чрезвычайно. Как никогда в жизни. Послушайте,— продолжал Палмер.— В моем турне больше не будет строгих правил маркиза Квинзберри [Маркиз Квинзберри основал в XVIII веке общество любителей бокса и разработал строгие правила этого вида спорта]. Я намерен бросать в сберегательные банки любое, что попадется под руку, если это будет достаточно тяжелым. Но прежде чем начать, я должен выяснить у вас, как далеко можно заходить.

— Так далеко, как тебе захочется.— Молочно-голубые глаза Бэркхардта прищурились, а зубы обнажились в усмешке.— В конце концов я всегда могу тебя уволить.

— В частности,— продолжал Палмер, как будто не слыша,— как далеко распространяется сфера деятельности наших директоров и их департаментов? Если я брошу кирпич, может ли он попасть в голову кому-нибудь из наших людей?

— Возможно. Мне, в сущности, безразлично.

— А как в отношении наших акционеров? — настаивал Палмер.— Я получил вашу санкцию в отношении директоров, а как же с пресловутыми вдовами и сиротами, которые владеют нашими акциями?

— Никакой проблемы.

— Мне нравится ваше отношение. Генерал накануне сражения говорит своим солдатам: «Они не могут причинить нам вреда». Объяснили бы все-таки, кто же держит крупные пакеты акций?

Бэркхардт закончил ростбиф и с удовольствием откинулся на спинку стула, медленно дожевывая.— Это общеизвестные факты, Вуди. Не сочиняй, что ты не в курсе.

— По-вашему, у меня есть время на это?

Бэркхардт пожал плечами:

— Акции ЮБТК доступны всем. Каждый имеет свой кусок. У меня около 90 000 акций, сколько-то у Гарри, у Клиффа и у других вице-президентов. Много акций у крупных фондов взаимной помощи и у инвестиционных банков. Что я могу сказать, Вуди? Такие акции имеет каждый, кто может себе это позволить. Другие банки держат акции ЮБТК, страховые компании тоже. Маклеры продают акции ЮБТК своим клиентам, потому что клиенты требуют ЮБТК. Фонды трестов. Пенсионные фонды. Какой-нибудь похоронный фонд вдов миссионеров владеет 20 000 акций. Акции ЮБТК чертовски надежны. Мы не пропустили ни единой выплаты дивидендов, начиная с 1933 года. А после второй мировой войны дивиденд вырос почти на 60 процентов. В 1954 году мы даже раздробили акции. Если в 1945 году акционер имел акций ЮБТК на 100 долларов, то сегодня его капитал составляет 240 долларов. Все покупают ЮБТК. На бирже наши акции из самых устойчивых. Как я могу сказать, кого ты ударишь, когда начнешь швыряться кирпичами? Повторяю лишь, что это действительно не имеет никакого значения. Наши владения настолько обширны, что ты не сможешь отколоть кусок достаточно большой, чтобы нанести нам ущерб.

— Вы хотите сказать, что надо рискнуть и посмотреть, что из этого выйдет.

— Ладно. Допустим, так. Но я не могу понять, почему это тебя волнует. Почему именно сейчас? Почему вдруг?

Глаза Бэркхардта широко открылись, и в то мгновение, пока зрачки еще не успели сузиться от света, Палмеру показалось, будто мелькнуло в них еще что-то, помимо демонстративной самоуверенности. А может быть, он это услышал? Не слишком ли горячо говорил Бэркхардт? Или же сам Палмер в поисках доказательств находил их там, где их не было?

Вместо ответа Палмер отодвинул тарелку, откинулся назад и закурил сигарету.

— Последнее время я наблюдал за положением на бирже,— соврал он, полагаясь на сведения, только что полученные от маклера.— Знаете,— продолжал он,— я стараюсь, насколько у меня хватает времени, интересоваться положением акций ЮБТК. Я проверяю, какое количество акций поступает ежедневно в продажу. Наблюдается медленный, но неуклонный рост активности.

— У тебя острее глаз, чем у меня,— резко ответил Бэркхардт.

— А вы ничего не заметили?

— Я заметил обычный активный спрос и предложение. Акции ЮБТК продаются и покупаются так же оживленно, как и другие. Но оживление общее. Это не имеет прямого отношения к ЮБТК.

— Я в этом не уверен.

— Вуди.— Бэркхардт положил вилку так резко, что Палмер вздрогнул.— К чему, черт побери, ты клонишь?

— Раз вы говорите, что эта активность в порядке вещей, я вам верю на слово.

— И верь, черт побери,— отрезал Бэркхардт.

— Хорошо,— уступил Палмер.— Давайте возьмем последние несколько месяцев. Цены на акции немного упали. Их количество на бирже колеблется. Бывают дни и недели, когда акций ЮБТК много, и такие дни и недели, когда их мало. Это неустойчивый рынок. Время от времени наблюдается повышение, потому что в нем принимает участие много неопытных любителей. Но спекулянты, играющие на понижение, все еще активны и используют временные ситуации в своих интересах. Если вы изучали отчеты, то наверняка заметили много разобщенных операций. И отсутствие ясных тенденций, за исключением тех двух, о которых я вам сказал. Независимо от того, что делается на бирже, какова общая направленность той или другой недели, вы обязательно найдете некоторое увеличение количества проданных акций ЮБТК. Несколько месяцев назад дневная норма равнялась примерно трем тысячам. Вчера было продано шесть тысяч. Это одна тенденция. Другая — это цена. Несколько месяцев назад она твердо стояла на 72. Вчера, когда биржа закрылась, было 78.

Бэркхардт вскинул руки.

— Я тебе только что объяснил, что мы — главная опора биржи. Как ты думаешь, почему наши акции в портфелях у стольких фондов? ЮБТК — прочная гарантия. Если мы двигаемся, то двигаемся вверх. Медленно, но непоколебимо. Теперь к черту всю эту галиматью, и выкладывай суть дела.

Палмер поджал губы.

— Не пытайтесь сбить меня с толку,— холодно произнес он.— Это вам не удастся.

Бэркхардт довольно долго разглядывал его. Потом в лице президента ЮБТК что-то изменилось. Загорелые морщины возле глаз углубились. Палмер заметил, как набухла вена на виске Бэркхардта, резче обозначилась нижняя челюсть.

— Говори,— произнес он напряженным ледяным тоном.— Продолжай. Говори.

— Я высказался, теперь ваша очередь.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал? — спросил Бэркхардт. Теперь в его голосе прозвучала приглушенная жалобная нота.— Сказать тебе, что ты прав? Да, может быть, ты прав.

— Тогда объясните мне, что это означает,— попросил Палмер.

— Если бы я знал...— Бэркхардт подавил вздох.— Ладно. Я заметил это около трех недель назад. Как, вероятно, и ты, я проверил предыдущие месяцы и увидел, что это происходит уже в течение некоторого времени. Я сразу же вызвал Клиффа для объяснения. Его обязанность быть в курсе всех этих вещей и предупреждать меня в ту же секунду, как он что-нибудь почует. Клифф был так же удивлен, как и я.

— Но это же нелепо. Ведь он должен был знать!

— Теоретически да. Но он был уверен, что это нормальная тенденция.

— Пространное рассуждение, высказанное вами минуту назад,— это толкование Клиффа Мергендала? — предположил Палмер.

— Более или менее. И не такая уж это ерунда.

— Конечно,— согласился Палмер,— если не считать того, что у вас, как и у меня, по-прежнему остается неприятное ощущение в затылке.

Бэркхардт криво усмехнулся:

— Скажи мне, что тебя беспокоит, и я расскажу тебе о своих заботах.

— Первое, что я хотел бы узнать, почему у Клиффа нет такого беспокойства.

— О Клиффе забудь! — отмахнулся Бэркхардт.— Меня интересует, что ты видишь за всем этим?

— Возможно, там что-то есть, а возможно, нет ничего особенного. Если же это что-то есть, значит, есть и кто-то. Логика привела меня к этому пункту. Дальше мне уже нужны факты, которых у меня нет. Но у вас они есть.

— У меня?

— Конечно,— заявил Палмер категорически и авторитетно.— Вы можете дать этому «кому-то» имя. По крайней мере дать список имен, из которых можно отобрать нужное. Я не могу этого сделать. А вы можете.

— Даже не знаю, с кого начать.— Бэркхардт откинулся на спинку стула и уставился на карикатуру на стене, рядом с ним. Она изображала какого-то Чарли, карабкающегося на столб, к сидящей наверху девушке Джинни.

— Не можете,— нажимал Палмер,— или не желаете?

Бэркхардт искоса метнул на него разъяренный взгляд. Блеснули белки глаз, на виске слева набухла вена.

— Полегче, Вуди. Думай, что говоришь, парень.

— Я не хочу оскорбить вас,— в свою очередь разозлился Палмер.— Я пытаюсь вам помочь.

— Не помню, чтобы я просил об этом.

— А я должен ждать просьбы?

— Ты, как всегда, чертовски любезен и прав,— почти проскрежетал Бэркхардт.— Когда мне понадобится помощь, я попрошу. И если когда-нибудь она понадобится мне от новичка, то я пойму, что попал в большую беду.— Он медленно поднялся, видимо сдерживая себя, как того требовало пребывание в общественном месте.— Теперь слушай,— произнес он.— Ты испортил отличный ленч. Но я не буду упрекать тебя. Ты наговорил много чепухи. Я это тоже забуду. Хочу только, чтобы ты понял одно: никто не помогает Бэркхардту переходить через улицу. Когда мне понадобится поводырь, я позову. А пока поезжай, произноси свои речи и предоставь остальное мне. Понятно?

Палмер встал.

— Это ваш банк.

— Вот теперь ты сказал что-то путное,— заявил босс.— И лучше не забывай этого.— Он протянул руку:— Без личных обид, Вуди.

Палмер взял его руку и почувствовал сильное пожатие грубоватых толстых пальцев.

— Как вам угодно.

— Ладно,— сказал Бэркхардт.— Должен бежать. Поговорим с тобой позже. Или завтра.— Он помахал рукой, снял с вешалки в гардеробе свое пальто и, выходя из ресторана, бросил удивленной девушке 25 центов.

Палмер постоял немного, глядя в окно. Мельком он увидел на улице коренастую фигуру Бэркхардта, надевающего пальто. Тот помахал кому-то. Потом Палмер увидел, как Бэркхардт устремился через улицу, наперерез транспорту, к своему «роллсу», остановившемуся на другой стороне. Он вскочил в него, хлопнул дверцей и укатил. Палмер прикинул, что прошло примерно 30 секунд с того момента, как Бэркхардт пожал ему руку, и до его исчезновения.

Быстрый. Упрямый. Уверенный в себе. Невозмутимый. А между тем, вспомнил Палмер, он был довольно-таки встревожен, узнав, что кто-то еще заметил происходящее с акциями ЮБТК на бирже.

Палмер оглянулся, ища официанта. Не нашел его. Сел, снова закурил и уставился на кончик сигареты. Ему начали надоедать резкие непокладистые старики, не нуждавшиеся ни в чьей помощи. Раньше в подобных случаях он всегда уступал отцу и больше не возвращался к спорным пунктам. Но одно дело — тогда, а другое — теперь. На этот раз он не собирался бросать начатое.