 | |||||||||||
| |||||||||||
| |||||||||||
|
И. А. Шумпетер. История экономического анализа >Часть IV. С 1870 по 1914 г. (и далее) - Приложение к главе 7. Заметка о теории полезности
В этой Заметке мы рассмотрим в максимально краткой форме весь путь развития теории ценности на основе полезности: и ее ранние достижения, которые нам уже известны, и более поздние достижения, вплоть до метаморфоз, происходящих с ней в наше время. Мы будем все время помнить о том, что, хотя сейчас мы рассматриваем теорию полезности (и ее «наследниц») как теорию поведения потребителей, ее значение, как уже отмечалось в предыдущей главе, выходит далеко за пределы этой области и распространяется на сферы производства и образования доходов. [1. Ранние достижения] Мы знаем, что, следуя традиции Аристотеля, теорию полезности развивали схоласты, чьему анализу ценности и цены в терминах «полезности и редкости» не хватало только лишь аппарата предельных величин. Мы также знаем, что параллельно с учением схоластов и, вероятно, не без его влияния теорию ценности на основе полезности стали проповедовать и «миряне» — наиболее ярким примером является Давандзати — и что ее развитие продолжалось вполне нормальным образом вплоть до времен А. Смита — работа Галиани была пиковым достижением эпохи, хотя следует упомянуть и Дженовези. 1-1 Даже «парадокс ценности» — согласно которому сравнительно «бесполезные» алмазы ценятся дороже «полезной» воды — был в явном виде сформулирован и разрешен многими авторами, например Джоном Ло. Следует отметить трактовку предельной полезности дохода, принадлежащую Даниилу Бернулли, хотя это достижение находилось на периферии развития теории (часть II, глава 6, § 3b). Но затем это развитие остановилось: хотя многие экономисты, особенно на континенте, и в первую очередь во Франции и Италии, ссылались на элемент полезности как на нечто само собой разумеющееся и хотя Бентам в явном виде сформулировал то, что впоследствии стало известным как закон насыщения потребностей Госсена, они не смогли разработать теорию глубже. Попытки некоторых исследователей сделать это были настолько неудачными, что скорее дискредитировали теорию, чем способствовали ее распространению. Кондильяк, например, которого можно считать ее наиболее важным сторонником в последней четверти XVIII столетия, объяснял полезность воздуха и воды усилиями, затрачиваемыми при дыхании и питье. А. Смит и вслед за ним практически все английские «классики», за исключением Сениора, 1-2 явно не осознавали возможностей подхода к феномену экономической ценности с позиций полезности и «отворачивались от потребительной ценности», ссылаясь на парадокс ценности, который в то время уже не был парадоксом. Позволю себе повторить, что эту позицию, особенно в случае Рикардо, нельзя объяснять тем, что, прекрасно видя все, что можно увидеть в свойстве полезности благ, они не пытались разработать столь очевидный аспект реальности. Ясно — ив случае Рикардо может быть доказано примерами из его переписки, — что они не последовали по пути полезности, потому что не видели способа использовать эту концепцию эффективно. Но трактовка Сениора действительно представляет собой шаг вперед. Во Франции и Италии старая традиция, благосклонная к концепции полезности, не умерла до конца, но и не принесла плодов. Ж.-Б. Сэй, предпринявший попытку продвинуться в этом направлении, поверхностно и неуклюже обращался с предметом, и это привело его в никуда. Однако постепенно начал появляться ряд «предшественников» теории предельной полезности, хотя никто из них не получил признания в свое время. Двое из них, достигшие в наибольшей степени посмертной славы, — Г. Г. Госсен и Ж. Дюпюи — были нами уже упомянуты. Было еще несколько авторов, но достаточно упомянуть троих: Вальраса, отца Леона; Ллойда, который опубликовал свой труд три года спустя; и Дженнингса. 1-3 Произведения всех троих близки по характеру и результатам. В частности, концепция предельной полезности (rarete Вальраса и особая [2. Начало современного этапа развития]
Как сообщает нам Леон Вальрас, отправной точкой для него было учение отца. Но Джевонс и Менгер, несомненно, «открыли» эту теорию сами. Все трое усовершенствовали и усилили теорию, но их историческое достижение состоит в теоретической постройке, которую они возвели на ее основе, а не в этих улучшениях. Как мы уже видели, все они вновь сформулировали закон насыщения потребностей Госсена (или Бентама, или Бернулли); делая это, они трактовали полезность (или удовлетворение потребностей) как психологический факт, который известен нам из интроспекции, и как «причину» ценности; они не чувствовали или почти не чувствовали угрызений совести по поводу ее измеримости; 2-1 и все они трактовали полезность каждого блага для его владельца как функцию только от количества этого блага. 2-2
Дальнейшие исследования, отчасти побужденные враждебной критикой, вскоре трансформировали эту «психологическую», или «субъективную», или «современную» теорию ценности. Чтобы сообщить основные моменты этой истории, которая не может быть достаточно полно рассказана из-за недостатка места в нашем распоряжении, мы ограничимся минимальным количеством имен и сведем последовательность дискуссий, порою столь же язвительных, сколь и бесцельных, к последовательности логических шагов.
[3. Связь с утилитаризмом]
Первой задачей, с которой столкнулись сторонники «новой» теории ценности, была защита этой теории от всех видов неправильного понимания, — некоторые из них были прямо-таки ребяческими, — которые она вызвала. 3-1 Результатом были расширенные формулировки — обогащенные обращением к частным случаям, не лишенным ценности, хотя и высмеивавшимся как пустая казуистика, — которые сыграли свою роль в подготовке почвы для дальнейшего продвижения вперед. Например, австрийцы, столкнувшиеся с немецкими оппонентами, обладавшими ярко выраженными антиутилитаристскими вкусами, довольно быстро осознали необходимость освободиться от гедонизма. Исторический альянс теории полезности и утилитаристской философии был очевидным. Мы не можем обвинять людей, не являвшихся теоретиками, за то, что они подозревали существование между ними и логического союза. Кроме того, некоторые из наиболее выдающихся представителей теории предельной полезности были фактически убежденными утилитаристами: Госсен, Джевонс и Эджуорт. Они, как и другие авторы, пользовались языком, который создавал впечатление, что теория предельной полезности зависела от утилитаристских или гедонистических предпосылок — Бентам явно так и полагал — и что ее можно критиковать, критикуя последние. Джевонс был главным виновником: он даже зашел столь далеко, что назвал экономическую теорию «исчислением наслаждений и страданий», — ранее это делал Верри, — и вызвал упрек Маршалла в том, что он смешивал экономическую теорию и гедонизм Одним из многих достоинств трактовки полезности Маршаллом было то, что он осуждал и отвергал альянс с утилитаризмом (см. особенно: Principles. Book I. Ch. 5. P. 77-78 note) Принципы. Т. I. С. 72. Но в одном отношении он последовал за Джевонсом, проповедуя доктрину, которая более естественным образом вытекает из утилитаризма, хотя опять-таки соотношение это скорее ассоциативное, чем логическое. С точки зрения исчисления наслаждений и страданий «антиполезность» На самом деле нетрудно показать, что теория ценности на основе предельной полезности абсолютно независима от каких-либо гедонистических постулатов или философских рассуждений, поскольку она ничего не говорит и не подразумевает касательно природы потребностей или желаний, которые являются ее отправной точкой. 3-2
[4. Психология и теория полезности]
Как только мы признали чисто формальный характер теоретической концепции полезности, мы естественным образом приходим к вопросу об отношениях между теорией ценности на основе полезности и психологией. Некоторые из ранних представителей австрийской школы, видимо, полагали, что их теория уходила корнями в психологию и даже что они развивали не что иное, как один из разделов «прикладной психологии».
Отметим мимоходом побочную проблему, которая никогда не получала того внимания, которое она заслуживает. Если психология вообще способна оказать эффективную помощь экономической теории, то экономисты не должны, конечно же, пренебрегать экспериментальной психологией и особенно исследованиями, касающимися измерения ощущений. Мягко говоря, курьезен тот факт, что одно из ранних достижений в этой области, сделанное Э. Г. Вебером, было развито Г. Т. Фехнером (см. выше, глава 3, § 3) в «фундаментальный закон психофизики», формально идентичный гипотезе Бернулли—Лапласа о предельной полезности дохода: согласно этому закону, если у — интенсивность ощущения, х — физически измеримый внешний стимул и k — индивидуальная константа, то dy = kdx/x.
Фактически это было замечено некоторыми экономистами. Но закон был отвергнут лидерами австрийской школы, например Визером, который заявил (Theorie der gesellschaftlichen Wirtschaft. § 1), что этот закон вообще не имел ничего общего с законом насыщения потребностей Госсена. Но, как бы то ни было, усилия психологов в направлении измерения психических величин небезразличны всякому экономисту, не потерявшему научного воображения. Примеры недавнего прогресса в измерении ощущений см. особенно в работе профессора С. С. Стивенca (Steuens S. S. A Scale for the Measurement of a Psychological Magnitude: Loudness // Psychological Review. 1936. Sept.) и совместной с Дж. Фолькманом (Steuens S. S., Volkmann J. The Relation of Pitch to Frequency // American Journal of Psychology. 1940. July). Но и австрийцы, и все остальные вскоре поняли, что их «психология» была ошибкой: теорию ценности на основе предельной полезности гораздо уместнее называть логикой, а не психологией ценности. Однако оппоненты данной теории, равно как и ее приверженцы, поначалу не видели этого. Вследствие этого сторонники «психологической теории ценности» столкнулись с двумя дополнительными обвинениями: во-первых, в том, что они исследовали психологические аспекты потребительной ценности, которые не имели отношения к объективным фактам экономического процесса; во-вторых, в том, что их психология была неудовлетворительной. Первое обвинение основано только лишь на неспособности понять смысл теории. 4-1 Второе было бы вполне справедливым, если бы какая-либо психология использовалась в теории полезности, рассматриваемой как теория экономического равновесия. Если мы зададимся вопросом, почему покупатели ведут себя именно так в более широком круге аспектов человеческого поведения, для которых релевантны утверждения психологов, мы должны на самом деле обращаться ко всему, что могла бы дать нам современная профессиональная психология во всем ее разнообразии — от фрейдизма до бихевиоризма.
Однако, как правило, необходимость такого обращения не возникает в технической экономической теории — в отличие, конечно, от экономической социологии. Большинство из нас действительно сочтет трудным или, по крайней мере, весьма неудобным полностью избегать любой ссылки на мотивы, ожидания, сравнительные оценки удовлетворения в настоящем и будущем и т. п., как бы горячо мы ни стремились к экономической теории, которая не пользовалась бы ничем, кроме статистически наблюдаемых фактов. Но такое использование психологических наблюдений не следует смешивать с использованием методов или результатов, заимствованных у профессиональных психологов. Как и все остальные исследователи независимо от отрасли науки мы собираем «свои» факты там, где находим их; при этом не имеет значения, рассматриваются ли эти факты другими науками. Мы не становимся дилетантами в естественных науках, когда используем естественнонаучные факты, подразумеваемые классическим законом убывающей отдачи в сельском хозяйстве. Не становимся мы дилетантами и в психологии — и не заимствуем ничего у профессиональных психологов, — когда говорим о мотивах или в данном случае о потребностях или их удовлетворении. Но хотя это и не создает никаких проблем в отношениях между экономической теорией и психологией, зато создает другие проблемы. Ранние теоретики полезности говорили о психических фактах с полной уверенностью. Они считали их частью «копилки» повседневного опыта — источника знаний, используемого в повседневной жизни, ни один элемент которого разумный человек не подвергает сомнению. Но поскольку эти психические факты известны нам только из наблюдения за тем, что происходит в нашей индивидуальной психике, — из интроспекции, их статус оставляет желать лучшего, несмотря на то что большинство из них (например, удовлетворение от утоления жажды) столь просты и непроблематичны, что всякий, кто много рассуждает по их поводу, может легко скомпрометировать себя в глазах людей с менее деликатной методологической позицией. В любом случае никто не станет отрицать, что предпочтительнее вывести данный набор утверждений из внешне или «объективно» наблюдаемых фактов (если это может быть сделано), чем вывести тот же набор утверждений из предпосылок, установленных интроспекцией. Как мы сейчас увидим, это действительно может быть сделано в случае теории ценности на основе полезности, по крайней мере пока мы не требуем от нее ничего, кроме допущений или «ограничений», которые нужны нам в равновесной теории ценностей и цен. Таков лейтмотив последующего развития теории. 4-2
5. Кардинальная полезность
Позволю себе еще раз повторить: вначале полезность — как общая, так и предельная — рассматривалась как психическая реальность, ощущение, очевидное из интроспекции, независимое от какого-либо внешнего наблюдения, — следовательно (повторим и это), полезность не должна была выводиться из тех наблюдаемых фактов поведения на рынке, которые должны быть объяснены ею, — и непосредственно измеримая5-1 величина. Я полагаю, что таково было мнение Менгера и Бёма-Баверка. Маршалл, хоть и смело говорил о полезности как об измеримой величине, «усовершенствовал» свою позицию в удивительно аккуратной аргументации (Принципы. Кн. I. Гл. 5. § 2-9), приняв более слабое допущение: хотя мы и не можем измерить полезность или «мотив» или «приятность—неприятность» ощущений непосредственно, мы можем измерить их косвенно — по наблюдаемым следствиям. Например, удовольствие можно измерить суммой денег, которую человек готов отдать ради его получения. 5-2 Несомненно, это было шагом вперед. Но мы отныне соединим обе эти теории измерения полезности в одну концепцию и назовем ее теорией кардинальной полезности. Обе теории содержат трудности и открыты для возражений. Но не одну из них нельзя назвать бессмыслицей.
Тем не менее даже на этом уровне помимо простой защиты и уточнения аргументации предстояло сделать еще очень многое. Чтобы проиллюстрировать это, я упомяну три наиболее важных достижения. Во-первых, ни один из отцов-основателей (включая Вальраса) не уделил достаточного внимания фундаментальным вопросам теории. 5-3 Теория сильно нуждалась в строгом изложении. Оно было выполнено Антонелли, предвосхитившим многие последующие достижения. 5-4 Во-вторых, Эджуорт отказался от допущения, что полезность каждого товара является функцией количества только этого товара, и сделал получаемую индивидом полезность функцией всех благ, расходы на которые входят в его бюджет. Маршалл принял этот шаг, мягко говоря, прохладно — возможно, потому, что он думал о математических сложностях, связанных с тем, чтобы ввести в уравнения теории полезности частные производные. В качестве третьего примера мы выберем попытку Маршалла сделать измерение полезности операциональным посредством концепции потребительского излишка.
6. Ординальная полезность
Конечно, если бы измеримость была единственным препятствием на пути к принятию теории предельной полезности, критики могли бы удовлетвориться переформулировкой, при которой сохраняется концепция полезности или удовлетворения, но эта величина признается неизмеримой. 6-1 Дело в том, что фактически нет необходимости настаивать на измеримости, пока нас интересует только проблема максимума: есть средства, позволяющие определить, находимся ли мы на вершине холма, без измерения высоты нашего местонахождения над уровнем моря. Так как возражение против измеримости было самым серьезным из возражений, выдвигаемых первое время нематематическими оппонентами нематематических представителей теории предельной полезности, некоторые из последних, особенно Визер, вскоре обнаружили, что они могли бы сделать уступку, 6-2 по крайней мере в отношении общей, а не приростной полезности. Парето, который, приняв поначалу теорию предельной полезности в вальрасианской форме, около 1900 г. стал ее противником, 6-3 также выдвигал в первую очередь это возражение, уже тогда совсем не новое, а именно: «покажите мне полезность или удовлетворение, которое, скажем, в три раза больше другого!» Но никто не ставил под сомнение способность людей сравнивать удовлетворения, ожидаемые от владения различными наборами благ, не измеряя эти удовлетворения, иными словами — способность людей ранжировать эти наборы в рамках единственной «шкалы предпочтений». Это и есть то, что мы подразумеваем под ординальной полезностью.
Парето стал развивать идею ординальной полезности и в конце концов создал то, что может справедливо рассматриваться как фундамент современной теории ценности. 6-4 Он был не вполне последователен в этом и снова и снова скатывался к привычкам мышления, приобретенным в годы его становления как ученого. Дальнейшее продвижение вперед было осуществлено Джонсоном и Слуцким, хотя задача не была полностью выполнена до 1934 г., когда это сделали Аллен и Хикс. 6-5 В ходе этого процесса возникли дополнительные проблемы, некоторые из них — в нескольких различных формах, но хорошо известный результат может быть кратко описан следующим образом. 6-6 Кардинальная полезность задумывалась как однозначно определенная6-7 реальная функция количеств благ (на каждый данный период времени), находящихся в распоряжении индивида или домохозяйства. Ординальная полезность не может быть определена таким образом. Но все равно можно описать ее поведение посредством любой реальной функции тех же количеств, возрастающей при переходе от одного набора товаров к другому, более предпочтительному, убывающей при переходе от одного набора товаров к другому, менее предпочтительному, и не изменяющейся при переходе от одного набора товаров к равно предпочтительному другому, подобному двум корзинам сена для Буриданова осла. Такая функция будет представлять вышеупомянутую «шкалу предпочтений» индивида, но в отличие от функции, представляющей кардинальную полезность, она не будет однозначно определенной, поскольку по своей природе может говорить нам только о том, происходит ли увеличение, уменьшение полезности или она не меняется. Все остальное в ней, любые дальнейшие алгебраические или численные свойства, которые могут быть у нее обнаружены, совершенно произвольны и фактически не имеют экономического значения. Следовательно, если φ — любая такая функция, 6-8 то любая монотонно возрастающая функция φ, назовем ее f(φ), будет вести себя так же. Парето назвал такую функцию индексной (funzione-indice). Эти функции должны были играть ту же самую роль в теории ценности, работающей с ординальной полезностью, которую играла функция полезности в теории ценности, работающей с кардинальной полезностью, — фактически мы можем назвать индексные функции функциями полезности, которые устраняют возражения против измеримости.
Однако на самом деле не индексная функция как таковая, а другая конструкция стала характерной для этой стадии развития теории ценности, а именно поверхность безразличия или, в случае двух благ, кривая безразличия (кривые равного выбора, curve di sceiti uguali). Весьма интересно отметить, что исторически они были независимо «открыты» для целей, не имеющих ничего общего с ординальной полезностью, Эджуортом, 6-9 который полностью принимал доктрину кардинально измеримой полезности. Давайте ненадолго вернемся к этой доктрине. Ограничившись случаем двух благ, мы можем отложить количества этих товаров на двух координатных осях в трехмерном пространстве и представить третьей координатой изменяющиеся количества общей полезности, соответствующие всем возможным комбинациям количеств двух благ. В результате мы получим «поверхность полезности», которая «поднимается» из начала координат, по мере того как возрастают количества двух благ, и, возможно, опускается впоследствии, образуя форму, напоминающую буханку хлеба (Парето назвал ее la colline du plaisir <холм удовольствия>). Последовательность горизонтальных плоскостей — т. е. плоскостей, параллельных координатной плоскости двух благ, — будет отсекать от этой «буханки» кривые, вдоль которых общая полезность постоянна, а количества двух благ изменяются таким образом, что увеличение потребления одного вынуждает индивида к сокращению потребления другого. Эти кривые, весь смысл которых, как представляется, зиждется на допущении об измеримости полезности, и назвал «кривыми безразличия» Эджуорт. Если мы спроецируем их на координатную плоскость двух благ, мы получим хорошо известную «карту безразличия». Эджуорт очень элегантно использовал ее в своей теории бартера, особенно при определении диапазона изменений возможных условий бартера или обменных коэффициентов. 6-10 Но как только мы спроецируем кривые безразличия на плоскость благ, ось полезности исчезает и смысл кривых безразличия уже не зависит от какой-либо гипотезы ее измеримости. Тогда они говорят нам только то, что: 1) индивид рассматривает определенные комбинации двух товаров как равноприемлемые [Первые шесть параграфов «Заметки о теории полезности» были в основном завершены и распечатаны на машинке. Следующие несколько абзацев были найдены в рукописи, в незавершенном виде, со стенографическими пометками касательно излагаемых аргументов. См. примечание редактора в конце следующего параграфа.]
7. Постулат последовательности (consistency)
Как известно читателю, анализ кривых безразличия стал в конце концов частью современного преподавания. Профессиональные экономисты привыкли к нему, и даже полемика о его пригодности для изучения начинающими иссякла. Но с самого начала следует уяснить, что дело не должно заканчиваться функциями безразличия, поскольку они в конечном счете являются не более чем промежуточным этапом. Этот аппарат более элегантен и методологически надежен, нежели старый аналитический аппарат теории полезности, но он не принес нам результатов, которых нельзя было бы достигнуть с помощью последнего. С другой стороны, с помощью кривых безразличия не была доказана «явная ошибочность» ни одного результата, полученного в теории полезности. Кроме того, если анализ кривых безразличия принимает «меньше допущений», чем анализ полезности, он все равно принимает больше допущений, чем необходимо и удобно для целей теории равновесия. И хотя этот анализ не основывается ни на чем, что не было бы наблюдаемым в принципе, он использует «потенциальные» наблюдения, пока еще никем не сделанные фактически, с практической точки зрения мы мало что выигрываем, заменяя чисто воображаемые функции полезности чисто воображаемыми кривыми безразличия. 7-1 Уже в 1902 г. Бонинсеньи, а несколькими годами позже Бароне7-2 отмечали, что для написания уравнений теории равновесия мы не нуждаемся ни в тех, ни в других. 7-3 В чем же мы тогда нуждаемся, если исключить все вышеупомянутое? Немного поразмыслив, мы приходим к выводу, что даже ранняя теория ценности на основе полезности никогда не пользовалась никакими постулатами кроме следующего: сталкиваясь с данным набором цен и данным «доходом», каждый принимает решение о покупке (или продаже) однозначно определенным образом. Все остальное является бесполезной декорацией и оправдано лишь интересом, проявленным исходя из некоторых других целей. Бароне видел это, но не смог ни точно сформулировать этот постулат, ни доказать его достаточность. Это было сделано Самуэльсоном, 7-4 который сформулировал постулат последовательности: если
ψI = hI(P1, ..., Рn, I) (i =2,...n),
∑ni=1ΨI-РI -I=0,
и блестяще доказал, что это дает все ограничения, необходимые для нашего
«8. Труп подает признаки жизни. Мы сделали обзор того, что, несмотря на отдельные демарши и отклонения, выглядит как отчетливая линия развития, направленного к цели, которая, как представляется, определенно была достигнута Самуэльсоном. Однако картина была бы незавершенной, если бы мы не отметили ряд симптомов, которые говорят о расхождении с этой линией и указывают в другом направлении. Будь у нас возможность интерпретировать эти симптомы как пережитки старых воззрений, они не заслуживали бы упоминания. Вполне естественно, что от такого понятия, как полезность, столь глубоко коренящегося как в вековой традиции, так и в привычках повседневного мышления и речевого обихода, не так уж легко отказаться. Но дело не только в этом. Действительно, на сегодняшний день убедительно доказано, что понятие полезности излишне в теории равновесных величин — и это фактически является не только самым сильным, но и единственным достаточным аргументом против этого понятия. Но не было доказано, — и не может быть доказано по самой природе вещей, — что данное понятие никогда не может быть полезным для какой-либо другой цели. Что бы мы ни думали о нем, мы не можем отрицать эвристическую роль, которую оно сыграло в прошлом — исторически оно способствовало «открытию» той самой теории, которая теперь может обходиться без него, — и кто знает, исчерпало ли оно свою плодотворность на все времена. В связи с этим уместно заметить, что некоторые аргументы против понятия полезности неубедительны, а другие заходят слишком далеко. Возможно даже, что аргумент об обосновании измеримости относится к последним. Конечно, если мы когда-нибудь изобретем методы измерения полезности, речь не будет идти о старой психической реальности: возможно, мы будем измерять некоторый потенциал; возможно, даже без обращения к субъективной реальности [стенографические записи].
«Ив связи с этим [стенографические записи] каковы бы ни были возражения против них [стенографические записи.]»
[Шумпетер далее кратко набросал следующие ссылки, которые он, очевидно, намеревался рассмотреть.]
«1. Irving Fisher. Mathematical Investigations in the Theory of Value and Prices (1925), его докторская диссертация, впервые опубликованная в Transactions of the Connecticut Academy of Arts and Sciences, 1892.
2. Aupetit [неопределенно, написано неразборчиво].
3. Irving Fisher. A Statistical Method for Measuring “Marginal Utility" and Testing the Justice of a Progressive Income Tax. Economic Essays Contributed in Honor of John Bates dark. 1927.
4. Ragnar Frisch. Sur un Probleme d'economie pure. Norsk Matematisk Forenings Skriften, 1926.
5. Ragnar Frisch. New Methods of Measuring Marginal Utility. 1932.
6. Paul A. Samuelson. A Note on Measurement of Utility. Review of Economic Studies. February, 1937.
...это не так [стенографические записи] экономическая теория благосостояния [стенографические записи] последовательность [стенографические записи] параметр, особенности [стенографические записи]
Потенциал, [стенографические записи] кривые Энгеля». 8. Экономическая теория благосостояния
[Существовало две версии параграфа об экономической теории благосостояния (одна из них распечатана, а другая в рукописи). Между ними много общего. Здесь представлена «рукописная» версия. Оба варианта являлись предварительными и были написаны ранее, чем предыдущие семь параграфов приложения о теории полезности.]
Вероятно, читателю известно существующее в современном преподавании разделение между «позитивной» экономической теорией и экономической теорией «благосостояния». Это разделение едва ли можно оправдать чем-либо, кроме удобства изложения, поскольку оно означает лишь то, что позитивная экономическая теория объясняет, а экономическая теория благосостояния предписывает. Ведь все утверждения теории благосостояния могут быть сформулированы в изъявительном наклонении с таким же успехом, как и любые утверждения позитивной экономической теории — в повелительном (для этого в них надо встроить соответствующие аксиоматические постулаты. Однако, поскольку современная теория благосостояния действительно получила самостоятельный статус, представляется уместным рассмотреть ее развитие отдельно. У нас для этого есть и дополнительный мотив: данный предмет имеет очевидное отношение к проблеме межличностного сравнения полезностей, которая нами еще не затрагивалась.
Нам известны почтенные истоки экономической теории благосостояния: значительная часть исследований Карафы и его последователей, равно как и работы схоластов и их последователей были по сути теорией благосостояния. Мы также знаем, что взгляд с позиций благосостояния можно было часто встретить в XVIII столетии и что в Италии фраза felicita pubblica <общественное счастье> очень часто появлялась на титульных листах. Для Бентама и вообще для английских утилитаристов этот аспект был, конечно, важнейшим элементом их кредо. Так, несмотря на позитивный дух рикардианской экономической теории, мы находим этот аспект и у английских «классиков», особенно у Дж. С. Милля. Если уж речь зашла об этом, то современные представители экономической теории благосостояния просто возрождают бентамистскую традицию.
Временная победа теории полезности естественно дала новый импульс. Мы можем наблюдать это уже у предшественников, таких как Дюпюи и Госсен. Но современные исследования по экономической теории благосостояния восходят к учению Маршалла (в том, виде в котором его развил Пигу), а также Эджуорта и Парето. Помимо многих общих соображений, которые так хорошо сочетались с его склонностью к проповедничеству, Маршалл внес в эту область два важных вклада. Во-первых, как упоминалось выше, он заново «открыл» предложенный Дюпюи потребительский излишек (или ренту) и тем самым подарил экономической теории благосостояния аналитический инструмент, который особенно приспособлен (по крайней мере, так предполагалось) для применения в этой области. Во-вторых, он сформулировал ряд утверждений, типичных для современной теории благосостояния. Самое известное из них упомянуто в сноске. 8-1 Его значение состоит не столько в самом утверждении, сколько в том обстоятельстве, что оно обозначало новую отправную точку: достоинства состояния равновесия при совершенной конкуренции — учение о котором Маршалл называл доктриной максимума удовлетворения — на самом деле уже много раз и с различных точек зрения ставились под сомнение; но тогда впервые это было сделано в рамках чистой теории данного состояния, впервые, в теоретической плоскости рассматривалась возможность направления индивидуальных действий в русло, более способствующее общему благосостоянию, чем laissez-faire. Многочисленные достижения Эджуорта, возможно, лучше всего иллюстрировать той частью его теории налогообложения, где речь идет о справедливости. Трактовка выдержана в духе его книги New and Old Methods of Ethics (1877), т. е. в духе гедонизма и утилитаризма. Основные пункты — разделение между концепциями равных, пропорциональных и минимальных жертв, а также строгое определение и квантификация этих концепций. Естественно, на первый план выходит эгалитарное следствие только что упомянутой идеи. 8-2 Усилия Эджуорта были главным образом направлены против ставших популярными ошибок в рассуждениях, таких, например, как широко распространенное мнение, согласно которому убывающая предельная полезность дохода является единственным достаточным допущением, при принятии которого прогрессивное налогообложение вытекает из постулата о равных жертвах. 8-3
Все это явилось просто возрождением бентамизма — или, скорее, бентамизма, прикрытого броней более развитой техники, — и подразумевает не только кардинальную концепцию полезности, или удовлетворения, или благосостояния, но и идею о том, что удовлетворения различных людей можно сравнивать и, в частности, суммировать в общее благосостояние общества, — идею «межличностной сравнимости полезности». Эта идея, которую в наше время станет защищать мало кто из экономистов, 8-4 хотя многие используют подразумевающие ее аргументы, имела неоднозначную судьбу. Она была подвергнута сомнению с самого начала, например Джевонсом, и затем снова и снова как авторами, не испытывающими затруднений по поводу измеримости, так и теми, кто испытывал такие затруднения. Но она продолжала навязываться, и главной причиной этого, конечно, было то, что она представлялась столь полезной для применения в экономической теории благосостояния. Сам Маршалл явно не возражал против этого, 8-5 а Виксель фактически пришел к утверждению, что парламентские дискуссии по вопросам налогообложения были бы бессмысленными, если бы было невозможным сравнивать полезности, получаемые различными людьми. 8-6 Это уже заходит слишком далеко, хотя, с другой стороны, крайностью является и безоговорочное заявление о том, что межличностное сравнение полезности8-7 лишено какого-либо смысла и неприменимо ни для каких целей.
Однако, с точки зрения экономистов, являющихся твердыми оппонентами как межличностного сравнения, так и измеримости индивидуальных полезностей, любая попытка использовать в анализе и то и другое представляет собой не более чем витание в облаках. Но тем не менее они не собираются отказываться от экономической теории благосостояния. Здесь снова появляется Парето, чтобы спасти ситуацию, по крайней мере частично. Он и вслед за ним Бароне отметили, что возражение против межличностных сравнений (или измеримости) не подрывает тех утверждений экономической теории благосостояния, которые относятся к событиям, приносящим пользу или вред некоторым членам общества, не принося пользы или вреда остальным. 8-8 Этот принцип также позволяет нам в более ограниченном смысле говорить, что событие является «общественно выгодным», если некоторые люди проигрывают (что-либо теряют), но их потери могут быть компенсированы (так что они не станут предпочитать свое старое положение новому) за счет выигравших в случае, если после этой компенсации последние все равно находятся в лучшем положении, чем ранее. 8-9
Классическая работа, с которой берет начало новая англоамериканская теория благосостояния — «Экономическая теория благосостояния» (1920; 3rd rev. ed. — 1929) профессора Пигу, 8-10 хотя отчасти и отражает только что описанную точку зрения, выходит далеко за рамки, поставленные концепцией Парето, особенно в том, что касается передачи части благосостояния от относительно богатых относительно бедным. Но сама новая англоамериканская теория благосостояния пытается находиться в этих рамках, хотя проникновения на «запретную территорию» по-прежнему являются частыми, т. е. она пытается в принципе ограничиться утверждениями, которые могут быть сформулированы без помощи как межличностного сравнения, так и измерения полезности. Такое самоограничение представляется странным, учитывая тот факт, что его главным результатом является «очистка» от научных или псевдонаучных оснований многих эгалитарных утверждений, эмоционально поддерживаемых большинством современных экономистов. Но значительной степени самоограничения на самом деле не требуется, поскольку был открыт способ, позволяющий экономической теории благосостояния обойти эти ограничения. Он называется «общественная оценка» В этих обстоятельствах снова возникает вопрос об отличии современной экономической теории благосостояния от той, которую создали английские «классики». 8-12 Она отличается, во-первых, более разработанной техникой. Во-вторых, отчасти в силу того, что эта улучшенная техника приносит лучшие результаты но в основном потому, что предубеждения и пристрастия современных радикалов отличаются от предубеждений и пристрастий прежних, она также отличается своим отношением к бизнесу и laissez-faire. Но, в-третьих, она отличается одним обстоятельством, которое говорит не в ее пользу. Классические утверждения о благосостоянии — включая утверждения Иеремии Бентама — обнаруживают удивительную осведомленность об ограничениях, которым становятся подвержены рассуждения о мгновенных максимумах благосостояния, как только мы принимаем в расчет будущее. Не менее удивительно то, что такие рассуждения почти полностью отсутствуют в работах современных авторов по экономической теории благосостояния. Практически единственной их темой является управление средствами, представляемыми существующим индустриальным аппаратом. Это не является препятствием, пока утверждения о благосостоянии остаются упражнениями в чистой теории и искренне представляются таковыми. Но это является фатальным возражением, если теоретик благосостояния, повторяя давнишнюю методологическую ошибку, переходит к «предписаниям». Главное возражение против наиболее популярного предписания экономической теории благосостояния — о равенстве доходов — состоит не в том, что это предписание лишено строго доказуемых оснований; главное возражение состоит в том, что, даже будучи разумным, оно совершенно неинтересно по сравнению с вопросом о его влиянии на эволюцию культуры и экономики.
Примечания
1-1. [Об этих авторах и их произведениях речь шла в части II.]↑
1-2. Мальтуса, я думаю, не стоит считать еще одним исключением, хотя его критика теории ценности Рикардо предполагает подход, близкий теории полезности.↑
1-3. Walrus A. A, De la Nature de la richesse et de 1'origine de la valeur. 1831. Его Theorie de la richesse sociale (1849), насколько я могу судить, ничего не привносит в теорию ценности, но содержит несколько других интересных моментов, например определение капитала как всякого блага, используемого неоднократно. У. Ф. Ллойд — «студент» [Шумпетер не закончил эту сноску. О Ричарде Дженнингсе (Natural Elements of Political Economy. 1855) см. статью в Palgrave's Dictionary и Theory of Political Economy (2nd ed. Ch. 3) Джевонса.]↑
1-4. Как всем известно, Леон Вальрас сохранил термин rarete <редкость>; Госсен говорил о «полезности последнего атома блага»; Джевонс ввел «последнюю полезность» 2-1. Вальрас в конце концов убедил себя (или его убедил Ж. Анри Пуанкаре, великий математик) в том, что полезность, хотя и является количественной величиной, неизмерима. Но это не заставило его устранить из текста Elements обратные утверждения и намеки. См., например, р. 103 edition definitive (1926), где он определяет свою raret6 (предельную полезность) как производную общей полезности по располагаемому количеству блага, заимствуя у своего отца аналогию со скоростью — производной пути по времени.↑
2-2. Но в отличие от Госсена они не постулировали линейность функции предельной полезности. То, что это не безвредная и не малозначительная деталь, можно показать, если задаться вопросами типа: как умеренная инфляция влияет на предельную полезность денежного дохода тех субъектов, чей денежный доход остается постоянным с течением времени. В зависимости от формы функции ответ может быть различным. И поскольку форма прямой явно нереалистична (исключая бесконечно малые интервалы), ответ, полученный на ее основе, практически непременно будет неправильным. См.: Frisch R. New Methods of Measuring Marginal Utility. 1932.↑
3-1. Представителем австрийской группы, сделавшим большую часть этой работы, был Бем-Баверк. Я упомяну только его полемику с Дитцелем в Jahrbilcher filr NationalOkonomie (1890-1892), а также сам текст и приложения к третьему изданию его великого трактата о капитале и проценте (Kapital und Kapitalzins). Блестящий и компактный обзор аргументов и контраргументов был представлен П. Н. Розенштейном-Роданом в статье Grenznutzen в немецкой энциклопедии (HandwOrterbuch der Staatswissenschaften. 4th ed. 1927. Vol. IV).↑
3-2. Мы также видели выше, что теория не подразумевает каких-либо гипотез о роли эгоизма в человеческом поведении и что она не является такой уж «индивидуалистической». Однако интересно заметить, как трудно осознать все это людям, которые привыкли мыслить в «философских» терминах и которых прежде всего интересуют возможные философские выводы. Эта трудность значительно усугубляется случаями, когда поддержка теории предельной полезности действительно сочетается с гедонистической или индивидуалистической философией или политикой или когда даже в отсутствие подобных философских или политических пристрастий язык автора располагает к интерпретации в гедонистическом или индивидуалистическом смысле. В последнем случае почти невозможно избавиться от нежелательных ассоциаций, вызываемых используемыми словами. Это объясняет частые попытки заменить слово «полезность», которое, как представляется, выражает нечто большее, чем факт желания обладать вещью, другими терминами, такими как «желанность» 4-1. Оно выдвигалось многими марксистами, например Карлом Каутским в его предисловии к «Теориям прибавочной стоимости» Маркса: психологическая теория описывает ощущение индивидами процесса оценки, который, будучи определяемым надындивидуальными общественными силами, протекает независимо от этих ощущений, так же как железнодорожная катастрофа происходит независимо от того, как ее ощущают пассажиры. Читатель должен четко различать содержащуюся здесь ошибку, которая состоит в игнорировании того, с каким успехом теория объясняет именно те объективные факты, которые якобы находятся за пределами ее досягаемости, и совершенно здоровый принцип, согласно которому факты общественного процесса никогда не должны смешиваться с их отображениями в индивидуальной психике. Но многие немарксисты также утверждали, что своим зондированием «психологии» потребительной ценности теория полезности ничего не прибавила к нашему пониманию экономических процессов. См., например, статью В. Лексиса Grenznutzen во втором издании HandwOrterbuch der Staatswissenschaften.↑
4-2. Прежде чем перейти к нему, я хотел бы упомянуть о том виде псевдопсихологии, который является не чем иным, как злоупотреблением этим термином. Выдающийся пример — хорошо известный психологический закон Кейнса о склонности к сбережениям. Согласно ему, и индивиды, и общество при увеличении своих доходов будут, как правило, увеличивать свои расходы или потребление, но это увеличение будет меньше увеличения доходов. Так это или нет, но данное утверждение касается статистически наблюдаемого факта, который Кейнс возвел в ранг допущения. Присвоение звания психологического закона ничего ему не дает, кроме ложной значительности. Наш опыт оперирования такими «законами человеческой природы» начиная с XVII в. явно не ободряет. Но даже Джевонс не смог обойтись без них (Theory of Political Economy. P. 59).↑
5-1. Смысл непосредственной измеримости лучше всего показать на примере измерения длины. Измеримость можно определить как соответствие каждому ощущению удовлетворения реального числа, причем это соотношение является единственным при данном выборе единицы, которая должна интерпретироваться как единичное удовлетворение. Никто не утверждал, что это может быть сделано так же легко, как в случае длины. Но некоторые авторы утверждали, что здесь нет принципиальных трудностей. Наличие практической трудности — которая должна сводить измерения полезности к грубым «оценкам» — было признано Бёмом-Баверком (Kapital und Kapitalzins. 3rd ed. Appendix).↑
5-2. Он тщательно защитил эту аргументацию от логического круга. Точное определение измеримости в этом смысле должно быть таким: каждому ощущению полезности можно поставить в соответствие реальное число, единственное при данном выборе единицы, которая должна интерпретироваться как единичная величина наблюдаемого извне стимула, производящего наблюдаемую извне реакцию. Иллюстративной аналогией, хотя и не вполне удовлетворительной, может послужить метод измерения температуры посредством термометра.↑
5-3. Это может удивить читателей, которые помнят многословные комментарии австрийцев. Но в дальнейшем Визеру и Бёму-Баверку фатально помешало отсутствие необходимой математики.↑
5-4. Antonelli G. В. Sulla teoria matematica della economia politica. 1886.↑
6-1. Количество или величина (греч. ufrye9o<;) есть нечто, способное быть больше или меньше, чем нечто другое. Это свойство подразумевает только транзитивность, асимметрию и алиорелятивность 6-2. Именно это, как я полагаю, имел в виду Визер, сказав, что полезность не обладает «протяженностью» 6-3. Публикации Парето в 1890-е гг., в частности Cours, содержат по сути первоначальную теорию полезности (или ophelimite, как он ее называл). Я думаю, что смена в его взглядах впервые проявилась в лекциях, прочитанных им в 1900 г. в парижской Ecole des Hautes Etudes. Первой из известных мне публикаций, отразивших его новые взгляды, можно назвать Sunto di alcuni capitoli di un nuovo trattato di economia pura в мартовском и июньском номерах Giornale degli Economist! за 1900 г.↑
6-4. См. полностью приложение к Manuel. Но более поздняя статья во французском издании энциклопедии математических наук (Encyclopedic des sciences mathematiques pures et appliquees. 1911) содержит некоторые улучшения (ранняя статья в немецком издании не представляет интереса).↑
6-5. Johnson W. E. The Pure Theory of Utility Curves // Economic Journal. 1913. Dec. Эта важная статья содержит некоторые результаты, которые должны обеспечить ее автору достойное место в истории нашей науки. Но, будучи написанной, по-видимому, в неведении об исследованиях Парето, она вызвала вполне естественную обиду со стороны итальянских экономистов, поскольку там не был признан приоритет Парето в основных принципах. Русский экономист и статистик, профессор Харьковского университета Евгений Слуцкий опубликовал в Giornale degli Economist! (1915. July) статью Sulla teoria del bilancio del consumatore, полное игнорирование которой за пределами Италии, по-видимому, можно отнести на счет условий той эпохи. Автор придерживается идеи, что полезность является количественной, хотя и неизмеримой, величиной, выдвигает определенные допущения о ее свойствах и затем развивает теорию поведения потребителей, практически лишенную изъянов, если принимать такой взгляд на полезность. Достойная «компенсация» этого игнорирования была сделана Генри Шульцем (Schultz. Interrelations of Demand, Price, and Income // Journal of Political Economy. 1935. Aug.); P. Дж. Д. Алленом {Alien R. G. D. Professor Slutsky's Theory of Consumers' Choice // Review of Economic Studies. 1936. Febr.) и Дж. Р. Хиксом, который в книге «Ценность и капитал» присвоил имя Слуцкого фундаментальному уравнению современной теории ценности. Внимательное прочтение статьи профессора Аллена — блестящего примера того, что именно рассматривается в данной книге как правильное поведение в случае неожиданного «открытия» предшественников, — даст не знакомым с итальянским языком читателям представление обо всем, что необходимо знать о достижениях Слуцкого. Я полагаю, нет необходимости комментировать знаменитую статью Аллена и Хикса Reconsideration of the Theory of Value (Economica. 1934. Febr., May), которая знаменует значительное продвижение вперед по сравнению со Слуцким.↑
6-6. Я могу лишь указать наиболее важные вехи на этом пути. Многое вынужденно остается за пределами нашего рассмотрения. Например, развитие теории, которое я пытаюсь описать в тексте, частично имело параллели в работах поздних австрийцев, хотя вследствие неэффективности их нематематического метода они не продвинулись достаточно далеко. Об этих достижениях австрийцев см.: Sweesy A. R. The Interpretation of Subjective Value Theory in the Writings of the Austrian Economists // Review of Economic Studies. 1934. June.↑
6-7. Это, конечно, следует уточнить в двух аспектах: мы всегда можем свободно выбирать единицу и точку отсчета. В этих двух отношениях кардинальная полезность также произвольна — но не более, чем любой другой метод измерения.↑
6-8. По техническим причинам, однако, мы требуем от нее наличия определенных дополнительных свойств, таких как непрерывность и дифференцируемость.↑
6-9. Они появились в его Mathematical Psychics (1881) и потому примерно на двадцать лет опередили анализ ординальной полезности паретианского типа.↑
6-10. Маршалл был в достаточной степени впечатлен этим блестящим исследованием, чтобы воспроизвести его основные моменты в Приложении к «Принципам». Но это все, что он смог сделать с кривыми безразличия. Неправильно говорить, что он предвосхитил эту идею аппаратом кривых, который он использовал в своей Pure Theory of Foreign Trade (1879).↑
6-11. Mathematical Investigations (см. выше: глава 5, § 7b). Недостаточно признан тот факт, что эта книга отчасти прямо, отчасти косвенно предвосхитила все лучшее в современной теории ценности.↑
6-12. Природа этих трудностей будет показана в следующей сноске. Как я предполагаю — думаю, без большого риска, — именно эти трудности мотивировали приверженность Маршалла к концепции независимых благ.↑
6-13. Хотя мы можем всегда перейти от данных индексных функций к кривым безразличия, мы не всегда можем перейти от данных кривых безразличия к индексным функциям. Чтобы последнее было возможно, т. е. чтобы индексная функция «существовала», необходимо, чтобы дифференциальные уравнения кривых безразличия были интегрируемыми. В случае только двух переменных (двух благ) это выполняется всегда; в случае трех или более благ — не обязательно. Этот вопрос об интегрируемости был весьма важным в подходе Парето. Более поздние исследования лишили его этого значения.↑
6-14. Видимо, стоит отметить, что это предполагает отказ от закона насыщения потребностей Госсена.↑
6-15. См., например, статью профессора Леонтьева The Use of Indifference Curves in the Analysis of Foreign Trade (Quarterly Journal of Economics. 1933. May).↑
7-1. О возможностях эмпирического выведения функций безразличия см.: Wallis W. Alien, Friedman Milton. The Empirical Derivation of Indifference Functions // Studies in Mathematical Economics and Econometrics / Ed. Lange et al. 1942 (издание памяти Генри Шульца) — хотя в данном случае мы опять-таки должны «никогда не говорить никогда»; см., например, важную статью профессора Вальда The Approximate Determination of Indifference Surfaces by Means of Engel Curves (Econometrica. 1940. Apr.). Конечно, это не должно стирать логическое различие: важно, имеет ли определенная конструкция, пользуясь фразой Иммануила Канта, «отношение к возможному опыту» (Relation auf mOgliche Erfahrung). Кроме того, как и в случае анализа полезности, можно показать, что анализ функции безразличия нельзя подвергнуть обвинениям в логическом круге или бессодержательности.↑
7-2. Boninsegni P. I Fondamenti dell' economia pura // Giornale degli Economisti. 1902. Febr.; Barone Е. II Ministro della produzione // Ibid. 1908. Sept., Oct. (см. выше, § 5).↑
7-3. Они осознавали, конечно, необходимость ограничивающих допущении о поведении потребителей, из которых должны вытекать свойства функции спроса. Это отличает их взгляды от взглядов Г. Касселя, призывавшего отбросить все, что стоит за функциями спроса, и превратить их в непреложную данность. См.: Cassel G. Grundriss einer elementaren Pleislehre // Zeitschrift for die gesamte Staatswissenschaft. 1899 — она заслуживает упоминания в силу того, что была первой бескомпромиссной радикальной атакой на всю структуру теории ценности на основе полезности, предпринятой математически подготовленным экономистом. В Theory of Social Economy Кассель в основном повторил эту аргументацию.↑
7-4. В: Samuelson. A Note on the Pure Theory of Consumer's Behavior // Economica. 1938. Febr.; см. также: The Empirical Implications of Utility Analysis // Econometrica. 1938. Oct. См. дополнительно: Georgescu-Roegen N. The Pure Theory of Consumer's Behavior // Quarterly Journal of Economics. 1936. Aug.↑
8-1. Маршалл (Principles. Р. 533 et seq.) <Принципы. Т. II. С. 169 и сл.> утверждал, что общая сумма удовлетворения в обществе может быть увеличена сверх максимально достижимой при laissez-faire в состоянии совершенного равновесия при совершенной конкуренции. Этого можно достичь путем налогообложения производства товаров, характеризующегося убывающей отдачей, и субсидирования с помощью полученных средств производства товаров, характеризующегося возрастающей отдачей. Это утверждение, которое мы не можем здесь обсуждать, было в значительной мере развито профессором Пигу и в особенности Р. Ф. Каном, самым авторитетным специалистом в этой области. См.: Kahn Л. F. Some Notes on Ideal Output // Economic Journal. 1935. March.↑
8-2. Решающим был следующий тезис: чтобы минимизировать общие жертвы, связанные со сбором данной суммы, налогообложение должно до достижения необходимой массы налоговых сборов полностью поглощать сначала разность между самым высоким доходом и вторым по величине доходом, затем разность между этими двумя и третьим по величине доходом и т. д.↑
8-3. Эту ошибку, свидетельство нашей привычной небрежности в рассуждениях, можно найти в работах весьма уважаемых экономистов, несмотря на очевидность того факта, что если допускать намерение «забирать» у налогоплательщиков равные «количества» удовлетворения, то из «закона» убывающей предельной полезности дохода не следует ничего, за исключением необходимости выплаты с более высоких доходов больших абсолютных сумм, чем с более низких доходов: какой налог реализует это намерение — прогрессивный, пропорциональный или регрессивный, — зависит от конкретной формы, которую мы примем для этого закона убывающей функции предельной полезности дохода.↑
8-4. См.: Rabbins L. Interpersonal Comparison of Utility // Economic Journal. 1938. Dec.↑
8-5. Правда, он писал, например: «Удовольствие, получаемое от курения двумя лицами, невозможно сравнивать непосредственно, так же как нельзя его сравнивать даже и в том случае, когда его получает одно и то же лицо в разное время» (Principles. P. 76) <Принципы. Кн. I. Гл. 2. С. 70-71>. Но акцент сделан на слове «непосредственно»; и высказывание означает лишь, что в точности так же, как измерение желаний данного человека всегда является опосредованным в объясненном выше смысле, межличностное сравнение должно прибегать к косвенным 8-6. См., например, его статью о системе Касселя, перепечатанную в качестве Приложения I к английскому изданию Lectures (Vol. I. P. 221).↑
8-7. Наверное, я должен объяснить, как я объяснял прежде в отношении измеримости и возможности суммирования, что это не должно означать больше, чем следующее высказывание: можно сформулировать гипотезы о соотношении между «значимостью» доллара для бедняка А и «значимостью» доллара для богача В, приводящие к разумным результатам.↑
8-8. Это, конечно, означает, что такие события — реформы или какие-либо иные меры — могут быть названы «полезными» или «вредными» независимо от любых межличностных сравнений и независимо от вопроса о том, насколько выигравшие или проигравшие выиграли или проиграли. Очевидно, что случай, когда все индивиды выигрывают или проигрывают, предусмотрен нашей формулировкой.↑
8-9. По размышлении читатель поймет, что это нечто большее, чем может показаться на первый взгляд, а именно очень искусственное определение того, что подразумевается под выигрышем «общества».↑
8-10. Первоначальное название: Wealth and Welfare (1912).↑
8-11. Это можно показать на примере парламентских дискуссий по вопросам налогообложения, рассмотренных Викселем. Согласно современной точке зрения, ни парламенты, ни кто-либо другой не могут сравнивать полезности, получаемые налогоплательщиками, и полезности, извлекаемые получателями социальных выплат или лицами, тем или иным образом выигрывающими от соответствующих государственных расходов. Но на самом деле это не имеет значения: парламентское большинство просто «приписывает» сравнительную (ординальную) ценность соответствующим выгодам и жертвам. Аналогично читатель без сомнения придаст свою ценность как сравнительным, так и абсолютным достоинствам 8-12. Поскольку здесь не представляется возможным углубиться в методы и результаты современной теории благосостояния, читатели могут воспользоваться несколькими ссылками: Burk (Bergson) A. A Reformulation of Certain Aspects of Welfare Economics // Quarterly Journal of Economics. 1938. Febr.; Hotelling H. The General Welfare in Relation to Problems of Taxation and of Railway and Utility Rates // Econometrica. 1938. July; Kaldor N. Welfare Propositions in Economics and Interpersonal Comparisons of Utility // Economic Journal. 1939. Sept.; Hicks J. R. The Foundations of Welfare Economics // Ibid. Dec.; Scitovsky Т., de. A Note on Welfare Propositions in Economics // Review of Economic Studies. 1941. Nov.; Lange 0. The Foundations of Welfare Economics // Econometrica. 1942. July-Oct.; Tintner G. A Note on Welfare Economics // Ibid. 1946. Jan. Особенно интересна статья профессора Хотеллинга, поскольку она содержит, возможно, самое знаменитое «практическое» утверждение современной теории благосостояния: максимизация общественного благосостояния (в определенном смысле) требует, чтобы все товары и услуги производились и потреблялись в таких количествах, которые уравнивали бы предельные издержки и цены даже там, где в связи с присутствием убывающих издержек это влечет за собой убытки производящей отрасли — утверждение, представляющее большой теоретический интерес. Другим блестящим примером «современной теории благосостояния в действии» является статья профессора Самуэльсона Welfare Economics and International Trade (American Economic Review. 1938. June), дополненная статьей Gains from International Trade (Canadian Journal of Economics and Political Science. 1939. May) и Foundations (1947. Ch. 8). [В первоначальной рукописи последней в этом параграфе была ссылка на статью Тинтнера в Econometrica (1946. Jan.). Ссылка на Foundations (1947) Самуэльсона была добавлена позднее карандашом.]↑
|
в начало
