§ 4. Монета

§ 1. О СУЩНОСТИ И ПРОИСХОЖДЕНИИ ДЕНЕГ

[Mommsen. Geschichte des rom. Munzwesens. S. 169; v. Carnap. Zur Gcschichte der Munzwissenschaft und der Werthzeichen. Tubing. Ztschrift, 1860. S. 348; Kenner, die Anfange des Geldwesens in Alterthum, Wiener Akad. Schriften, philos, hist. Section, 1863. S. 362; Roscher. System. I. § 16; Hildebrandt. Jahrbucher, 1864. II. S. 5; Scheel. Der Begriff des Geldes in seiner histor. Entwickelung. Op. cit. VI. S. 12; Bernardakis. De 1'origine des monnaies et de leurs noms. Journ. des Econom., 1870. XVIII. P. 209]

В зачаточный период обмена между людьми, когда понимание экономической пользы, которую можно извлечь из представляющихся случаев меновых операций, только постепенно развивается у хозяйствующих людей, когда их стремления, как и следует ожидать при несложности всякой культуры, направлены прежде всего на ближайшее и каждый поэтому имеет в виду только потребительную ценность благ, получаемых им в обмене, - в это время меновые операции, естественно, ограничиваются такими случаями, когда блага имеют для своих владельцев - хозяйствующих субъектов - меньшую потребительную ценность, чем другие блага, находящиеся в распоряжении других субъектов, тогда как у последних отношение оценок этих же благ обратное. А обладает мечом, представляющим для него меньшую потребительную ценность, чем плуг В; наоборот, для В этот плуг имеет меньшую потребительную ценность, чем меч А: только подобными случаями и ограничиваются при вышеуказанных отношениях фактически осуществляющиеся меновые операции.

Нетрудно видеть, что при таких отношениях число осуществляемых меновых операций может быть только строго ограниченным. Редко бывает, действительно, такого рода совпадение, чтобы благо, находящееся в распоряжении одного лица, представляло для него меньшую потребительную ценность, чем другое, принадлежащее другому субъекту благо, и в то же время, чтобы для последнего лица отношение оценок было обратным; еще реже случается, что при наличии такого отношения эти два индивида фактически встречаются друг с другом. А имеет сети, которые он охотно обменял бы на известное количество конопли. Но чтобы этот обмен действительно осуществился, требуется не только, чтобы был какой-нибудь другой хозяйствующий индивид В, готовый отдать за сети А количество конопли, совпадающее с желаниями последнего; необходимо еще одно условие: чтобы А и В встретили друг друга. Земледелец С владеет лошадью, которую он охотно променял бы на некоторое число земледельческих орудий и предметов одежды. Однако маловероятно, чтобы он нашел другое лицо, которое, нуждаясь в его лошади, в то же время было бы в состоянии и желало предложить ему в обмен за его лошадь все требуемые им орудия и предметы одежды.

Это затруднение оказалось бы непреодолимым и создало бы тяжелые препятствия для разделения труда и производства благ на неизвестного покупателя, если бы в самой природе вещей не существовало средства, которое само по себе и без всякого особенного соглашения или государственного принуждения приводит хозяйствующих людей повсюду и неизбежно к такому состоянию, которое совершенно устраняет указанное выше затруднение.

Непосредственное покрытие надобности в благах составляет конечную цель всей хозяйственной деятельности людей. Понятно, что и в своих меновых операциях они преследуют ее же, они обменивают свои товары на блага, представляющие для них потребительную ценность, и это стремление существует одинаково на всех ступенях культуры и экономически совершенно правильно. Но хозяйствующие индивиды, конечно, поступят совсем не экономически, если пренебрегут хотя бы приближением к конечной цели, когда достичь ее немедленно и непосредственно невозможно.

Кузнец гомеровского времени приготовил два медных вооружения и думает их обменять на медь, топливо и предметы пропитания. Он отправляется на рынок, предлагает свои товары в обмен на названные блага и, конечно, очень рад, когда находит там лиц, желающих приобрести эти вооружения и в то же время дающих ему все необходимые для него сырые материалы и жизненные припасы. Но ясно, что следовало бы считать особенно счастливой случайностью, если бы он нашел среди небольшого в то время числа лиц, желающих обменять благо, обладающее такой, сравнительно малой, способностью к сбыту, как вооружения, как раз такого субъекта, который предлагал бы ему взамен все необходимые для него предметы. Ему пришлось бы, следовательно, отказаться от меновой операции или по крайней мере осуществить ее со значительной потерей времени, если бы он поступал так неэкономически, что хотел бы получить в акте мены непременно необходимые для него потребительские блага и отказывался бы от других благ, сохраняющих для него точно так же характер товаров, но отличающихся большей способностью к сбыту, чем его собственные, товаров, обладание которыми, следовательно, немало облегчит ему отыскание лиц, владеющих именно теми благами, в которых он нуждается. В то время, о котором мы здесь говорили, скот является, как мы увидим ниже, товаром с наибольшей способностью к сбыту. Кузнец поступил бы поэтому, скажем мы, весьма неэкономически, если бы не отдал своих вооружений за известное число голов скота, хотя бы он обладал вполне достаточным для его непосредственных потребностей количеством последнего. Правда, он получает, таким образом, за свои товары не потребительские блага (в узком смысле этого слова, противополагающемся понятию товара), но только такие, которые сохраняют для него по-прежнему свой характер товара; но эти блага отличаются большей способностью к сбыту, и понятно, что обладание ими увеличивает для него в несколько раз вероятность отыскать на рынке лиц, предлагающих взамен требуемые им потребительские блага. Естественно, что наш кузнец при надлежащем понимании своего индивидуального интереса без принуждения, без специального соглашения придет к тому, что отдаст свои вооружения в обмен за соответствующее число голов скота и обратится с приобретенными таким образом и обладающими большей способностью к сбыту товарами к тем хозяйствующим индивидам на рынке, которые предлагают медь, топливо и жизненные припасы; теперь, понятно, вероятность достижения им своей конечной цели - приобретения путем обмена необходимых для него потребительских благ - значительно увеличится, и во всяком случае эта цель будет осуществлена гораздо скорее и более экономически.

Итак, экономический интерес отдельных хозяйствующих индивидов приводит по мере развития понимания ими этого интереса без всякого соглашения, без законодательного принуждения, без всяких даже соображений об общественном интересе к тому, что индивиды отдают свои товары в обмен на другие, обладающие большей способностью к сбыту, несмотря на то, что для непосредственных целей потребления они в них не нуждаются. Так возникает под мощным влиянием привычки то наблюдаемое всюду при росте экономической культуры явление, что известное число благ и именно те, которые обладают в смысле времени и места наибольшей способностью к сбыту, принимаются в обмен каждым и поэтому могут быть обменены на всякий другой товар. Такие блага предки наши назвали Geld - деньгами от слова "gelten" - "исполнять", "платить", почему "Geld" на немецком языке означает платежное средство вообще [в старонемецком языке в смысле нашего "geld" употребляется слово "scaz", и готском - "skatts", но Ульфила переводит слово (Ев. от Марка 14. 11, где оно употреблено в смысле денег вообще) словом "faihu" (Vieh, Geld.). Старое верхненемецкое "gelt" означает "Vergeltung", "Abgabe", "Losung": в одной библейской глоссе Х столетия отвечает латинскому "aes". На старом нижненемецком оно, наоборот, употребляется уже в смысле современного нашего "Geld". На нерхненемецком средневековом языке "gelt" обозначает обыкновенно "платеж" (в смысле акта и объекта его), "имущество", "доходы", но употребляется не раз уже и в нынешнем значении "Geld". Например, в "Martina" фон Лангенштейна (Base Handschrift. 215), "ze gelde keren" (обратить в деньги), у Сухевиртца (Edit. Premisser, 31, 104 etc., - CM. Graff. Althochdeutscher Sprachschatz IV, 191; Muller-Benecke. Mittelhochdeutscher Worterb. I. 522: Diefenbach, Vergleichen der Worterbuch d. goth. Sprache, II. 1851. 403). Небезынтересно, как обозначают деньги другие народы. Греки, евреи и отчасти римляне называли деньги словом "серебро" (, keseph, argentum), как и сейчас еще французы (argent); англичане, испанцы, португальцы, как и отчасти евреи, греки и французы, - словом "монета" (money, moneda, moeda, maoth, , monnaie). Итальянцы и русские говорят о монетах (динарии), когда хотят назвать деньги вообще (danaro, деньги), такое же выражение существует и у испанцев и португальцев. Поляки, богемцы и словаки называют деньги пфеннигами (монетами): pienadze, penize, penize - точно так же, как и кроаты, далматинцы и босняки. Датчане, шведы и мадьяры тоже говорят о монетах (пфеннигах), когда хотят обозначить деньги (penge, penningar, penz). Так же поступает и араб, потому что его выражение для денег "fulus" обозначает "монеты". На языке бари (живущих в верховьях Нила) слово "naglia" {бусы) значит в то же время "деньги" (Fr. Muller. Wien. Acad. Schriften, phil. hist. Sect. B. 45. S. 117). а нубийцы называют металлические деньги schangir - "раковины с надписью" (каури, снабженные надписью - чеканка)].

Какое большое влияние оказывает на возникновение денег привычка [привычка как фактор в процессе возникновения денег упоминается Кондильяком (Le commerce et le Gouvernement, 1776. Part. I. Сh. 14); Ле Тросне (De l'interet social, 1777. Ch. III)], видно непосредственно из рассмотрения только что изложенного процесса, путем которого определенные блага становятся деньгами. Обмен товаров, обладающих меньшей способностью к сбыту, на товары с большей способностью к сбыту вызывается экономическими интересами всякого отдельного хозяйствующего индивида, но фактическое проведение таких меновых операции предполагает понимание этого интереса со стороны хозяйствующих субъектов, соглашающихся принять в обмен за свой товар благо, само по себе для них, быть может, совершенно бесполезное, только ради большей его способности к сбыту. Никогда сразу все люди не приходят в одно и то же время к этому пониманию. Наоборот, сначала только часть хозяйствующих субъектов начинает понимать преимущество, достигаемое тем, что они во всех случаях, где непосредственный обмен их товаров на потребительские блага невозможен или очень сомнителен, согласятся принять в акте мены другие товары, обладающие большей способностью к сбыту, - преимущество, само по себе совершенно независимое от общего признания какого-нибудь товара деньгами, так как подобный обмен всегда и при всех обстоятельствах сильно приближает отдельного хозяйствующего индивида к его конечной цели - к приобретению нужных ему потребительских благ. Но так как нет лучшего средства просветить людей насчет их экономических интересов, как дать им возможность на примере видеть успех тех, кто для осуществления своих интересов прибегает к правильным средствам, то станет понятным, что ничто так не способствовало возникновению денег, как именно то обстоятельство, что наиболее предусмотрительные и дельные хозяйствующие субъекты практиковали в целях собственной экономической пользы в течение долгого времени прием товаров, обладающих наибольшей способностью к сбыту, в обмен на все другие товары. Таким образом, практика и привычка немало способствовали тому, что наиболее в данное время способные к сбыту товары стали приниматься в обмен за все другие товары не только многими, но и всеми хозяйствующими индивидами [объяснением того своеобразного явления, что с развитием культуры некоторые блага, именно золото и серебро в форме монет, охотно принимаются в обмен на другие товары всеми, даже и такими лицами, которые не имеют непосредственной потребности в подобного рода благах или обладают ими в достаточной степени, занимались уже великие мыслители древности, и вплоть до наших дней длинный ряд исследователей занимался этой проблемой больше, чем каким-либо другим вопросом нашей науки. Что благо отдается владельцем в обмен на более для него полезное, это понятно даже простому человеку; но чтобы каждый хозяйствующий субъект охотно соглашался обменять свои товары на маленькие кусочки металла, которыми обыкновенно только немногие могут воспользоваться непосредственно, такое явление настолько противоречит обычному ходу вещей, что не удивительно, если оно казалось "таинственным" даже такому замечательному мыслителю, как Савиньи (Obligat. II. 406). Задача науки состоит здесь в объяснении общего поведения людей, мотивы которого неясны, и, конечно, естественнее всего было, в особенности ввиду монетной формы денег, свести его к соглашению людей или к выражению общей воли - закону. Такого объяснения придерживаются Платон и Аристотель. Первый называет .(de rep. II. 12) деньги "условным меновым знаком", а Аристотель говорит в часто цитируемом месте (Eth. Hie. V. 8), что деньги возникли путем соглашения, не из природы вещей, а путем закона. Еще яснее выражает он это мнение в другом месте (Pol. I. 6). "Люди, - говорит он, - условились давать и принимать за каждый товар нечто, как эквивалент", и отсюда появление денег. Римский юрист Павел, взгляды которого на происхождение денег сохранились для нас в Юстициановском законодательном сборнике (1. 1. D. de contr. ernt. 18. 1) решает этот вопрос так же, как и греческие философы. Он указывает на затруднения исключительно меновой торговли и полагает, что они были устранены публичным институтом - деньгами. "Было выбрано вещество, общественная оценка которого, освободив его от колебаний, присущих другим товарам, сообщила ему постоянную внешнюю (номинальную) ценность; это вещество было снабжено со стороны общества знаком (его внешней ценности), и употребление и меновая сила его основываются не столько на его субстанции, сколько на номинальной ценности". Таким образом, и Павел сводит происхождение денег к общественному авторитету. Рядом с этим, однако, проявляется уже и в древности стремление свести особое положение, занимаемое благородными металлами среди прочих товаров, на их специальные свойства. Аристотель указывает (Polit. I. 6) на легкость их хранения и перевозки, а в другом месте (Eth. Nic. V. 6) на сравнительно большую устойчивость цен. Ксенофонт же (de vectigal Athen. 4) отмечает даже широкие количественные границы способности их к сбыту, в особенности серебра. Если, аргументирует он, на рынок будут доставлены продукты медника, кузнеца, даже вино и хлеб в очень больших размерах, то они сильно упадут в цене, тогда как серебро и золото (последнее не в такой степени) постоянно находят выгодный сбыт. На сохраняемость и прочность благородных металлов, в особенности золота, обращал внимание уже Плиний (Hist. nat. 33. S. 19, 31).

Необыкновенно богатая литература средних веков и XVI столетия по вопросу о монетах и мерах тщательно собрана в "Biblioteca nurnmaria" Лаббе (ed. Reichenenberg, 1692). "Collectio Budeliana" (1591), Freyer. De remonetaria, 1605 (здесь трактаты Орезма и Биэля) содержат много замечательных сочинений своего времени. Рошер (System I. § 116. 5) отметил некоторые важнейшие из них с усердием тщательного исследователя. Они занимаются большей частью практическими вопросами монетного дела, в особенности вопросом о содержании и границах права государей изменять монету и об имущественно-правовых последствиях таких изменении, вопросом, ставшим очень важным ввиду постоянных злоупотреблений правительств в этом отношении. При этом некоторые не упускают повода исследовать вопрос о происхождении денег, решая его на основании попыток древности, с непременной ссылкой на Аристотеля. Так это у Орезма - ум. 1383 (Tractat. de orig. et jure etc. ed. Freyer. P. 2, append.); Биэля - ум. 1495 (Tract. de monetis, ed. Treyer. P. 33); Молина (Tract, de mutatione monetarum, 1555, edit. Budeliana. P. 485); Куарувиа (Veter. numm. collat. (около 1560), edit. Bud P 648); Малесруа (Paradoxa. Op. cit. 1566. P. 747); Менохий (Consilia. Op. cit. P. 705); Буделий (De monetis et re nummaria, 1591. P. 10). Ход исследования почти у всех писателей этих таков: сначала они излагают затруднения, в которые ставит оборот исключительно натуральная меновая торговля, затем указывают на возможность устранения их путем введения денег, далее они в своем изложении упоминают об особенной приспособленности благородных металлов для служения этой цели и, наконец, приходят с ссылкой на Аристотеля к заключению, что последние действительно стали деньгами путем общественного установления "деньги есть орудие, искусственно придуманное", - говорит Орезм (Op. cit. Р. 2); "или по собственной природе, или по установлению людей", - говорит Биэль (Op. cit. Р. 33); "изобретение и установление денег принадлежит международному праву". Молина (Op. cit Р. 486). Заслуги некоторых из этих писателей велики, так как они выступили против злоупотреблений государей в области монетного дела, но в вопросе о происхождении денег они не пошли дальше взглядов древних. Старые итальянские и английские писатели не представляют исключений в данном случае. Даванзати (Lezioni sulle rnonete, 1588) следует еще строго Аристотелю и Павлу и сводит происхождение денег (Р. 24, ed. Cust.) к государственному авторитету ("per legge accordata"), точно так же и у Монтанари (Della moneta. Cap. I. P. 17, 32, cap. VII. Р. 118, ed. Cust.) и Робертса, широко распространенная энциклопедия торговли которого (Merchants map. of commerce, 1638) лучше, чем всякое другое сочинение XVII столетия, отражает современные ему народнохозяйственные взгляды Англии, указывает (1700. Р. 15) на такой же источник происхождения денег.

Среди финансистов-писателей первой половины XVIII века выдается Ло своими исследованиями о происхождении денег. Еще Буазар сводит его к общественному авторитету, и Вобан (Dime royale, 1707. Р. 51, ed. Daire), как и Буагильбер - ум. 1714 (Dissertation sur la nature des richesses. Chap. II), ограничивается лишь указанием на необходимость денег как средства облегчения торгового оборота. Ло (Consideration sur le nummeraire. Chap. I, 1720, сначала Trade and Money, 1705; Memoire sur 1'usage des monnaies, 1720. P. I), напротив, решительно отбрасывает теорию соглашения, решается, как никто до него, генетически обосновать особое положение благородных металлов среди других товаров и их характер денег особыми свойствами их и становится, таким образом, основателем правильной теории происхождения денег. Ему следуют Дженовези (Lezioni. Part II, 1769. Р. 2, 4) и Тюрго (Sur la formation et distribution des richesses, 1771, § 42-45) в борьбе с теорией, сводящей происхождение денег на соглашение людей, а Беккариа (Economia publica. Р. IV. С. II, § 7-8), Верри (Delia economia politica, § 2, Riflessioni sulle leggi. P. 1. P. 21. ed. Custodi), Тюрго (Op. cit.; Lettre sur le papiermonnaie P. 97, ed. Daire), Смит (Wealth of Nations., 1776. В. I. Chap. IV) и Бюш (Geldumlauf. II. B. VI) снова повторяют попытку Ло генетически объяснить характер благородных металлов как денег из особой природы этих товаров и проводят этот взгляд отчасти очень удачно. К ним примыкают из новых писателей: Мальтус (Principl. of P. E. Chap. II. Sect. 1); Мак-Куллох (Principl. of P. E. P. I. Ch. 24); Дж. С. Милль (Principl. of P. Е. В. III, (Chap. VII); Джойа (Nuovo prospetto, 1815, I. P. 118); Бодрияр (Manuel. Part. III. Chap. III. 1. 1863); Корньяри (Traite. Chap. XVII. 1868) и из немецких экономистов: Краус (Staatsw. В. I, S. 61, ed. 1808), Зуедер (National-Industrie, 1800. I. S. 48). В общем в первые десятилетия XIX столетия немецкие экономисты не проявляют склонности к историческим исследованиям, и интерес к нашему вопросу почти совершенно отсутствует у таких писателей, как Оберндорфер, Пулитц, Лотц, Захарие, Германн. пока проблемой происхождения денег снова не начинают заниматься с пробуждением исторических исслед�