Чтобы правильно осветить положение, в котором оказался Каупервуд, нам придется сказать несколько слов об отношениях. существовавших в ту пору между республиканской партией в Филадельфии и Джорджем Стинером, Генри Молленхауэром, сенатором Марком Симпсоном и другими. Батлер, как мы уже видели, связанный с Каупервудом обычными деловыми интересами, вдобавок еще был дружески расположен к нему. Стинер являлся слепым орудием в руках Каупервуда. Молленхауэр и сенатор Симпсон небезуспешно соперничали с Батлером во влиянии на городские дела. Симпсон представлял в законодательном собрании штата республиканскую партию. которая, в случае необходимости, могла потребовать от городского самоуправления изменения местных избирательных законов, пересмотра уставов городских учреждений, производства расследования деятельности политических организаций и отдельных лиц. К услугам Симпсона был целый ряд влиятельных газет, акционерных обществ, банков. Молленхауэр, человек солидный и почтенный, представлял филадельфийских немцев, несколько американских семейств и несколько крупных акционерных обществ. Все трое были сильными, способными людьми и опасными противниками для тех, кто сталкивался с ними на политическом поприще. Последние двое немало рассчитывали на популярность Батлера среди ирландцев, некоторых районных партийных лидеров и видных католиков, которые верили ему так, словно он был их духовным отцом. Батлер, со своей стороны, платил своим приверженцам покровительством, вниманием, помощью и неизменным благожелательством. В награду за эти попечения город — через Молленхауэра и Симпсона — передавал ему крупные подряды на мощение улиц, постройку мостов и виадуков, прокладку канализации. Но получать эти подряды можно было только при условии, что дела республиканской партии, видным деятелем которой он был и которая, так сказать, кормила его, ведутся чинно и благопристойно. С другой стороны, почему он, собственно, обязан заботиться об этом больше, чем Молленхауэр или Симпсон,— ведь Стинер не его ставленник. По должности казначей подчинялся главным образом Молленхауэру.

Вот о чем, изрядно обеспокоенный всем случившимся, думал Батлер, садясь с сыном в кабриолет.

— У меня только что был Каупервуд,— сказал он Оуэну, который в последнее время начал отлично разбираться в финансовых делах, а в вопросах политических и общественных выказывал даже большую прозорливость, чем отец, хотя и не был столь сильной личностью.— Говорит, что очутился в весьма затруднительном положении. Вот, слышишь?—добавил он, когда до них донеслись крики: "Экстренный выпуск! Экстренный выпуск!"— Чикаго в огне. Завтра на бирже начнется паника. Наши железнодорожные акции заложены в разных банках. Нам надо держать ухо востро; а не то от нас потребуют погашения ссуд. Завтра мы прежде всего должны позаботиться, чтобы этого не случилось. У Каупервуда есть моих сто тысяч долларов, но он просит не изымать их, кроме того, он говорит, что у него депонированы деньги Стинера.

— Стинера?— удивился Оуэн.— Он, что же, "балуется" на бирже?— До Оуэна доходили слухи о Стинере и его присных, но он как-то не придал им значения и ничего еще не успел рассказать отцу.— И много у Каупервуда его денег?

Батлер ответил не сразу.

— Немало,— процедил он наконец.— По правде сказать, даже очень много: около пятисот тысяч долларов. Если это станет известно, шум поднимется невообразимый.

— Ого!— вырвалось у изумленного Оуэна.— Пятьсот тысяч долларов! Господи ты боже мой! Неужели Стинер заграбастал полмиллиона? По совести говоря, я бы не поверил, что у него хватит ума на такое дело! Пятьсот тысяч долларов! То-то будет скандал, если об этом узнают!

— Ну, ну, не торопись так с выводами!— отозвался Батлер, стараясь возможно яснее представить себе, как это могло произойти.— Мы не знаем всех привходящих обстоятельств. Возможно, что Стинер сначала и не собирался брать так много. Все еще может уладиться. Деньги инвестированы в разные предприятия. Каупервуд еще не банкрот. И деньги пока что не пропали. Теперь надо решить, что предпринять для его спасения. Если он говорит правду,—а до сих пор еще не было случая, чтобы он солгал,— он может вывернуться, лишь бы акции городских железных дорог завтра утром не полетели вверх тормашками. Я сейчас повидаюсь с Молленхауэром и Симпсоном. Они тоже заинтересованы в этих бумагах. Каупервуд просил меня поговорить с ними; может быть, мне удастся воздействовать на банки, чтобы те поддержали рынок. По его мнению, мы укрепим свои онкольные счета, если пойдем на биржу и начнем скупать эти акции для поддержания курса.

Оуэн быстро перебирал в уме то, что ему было известно о Каупервуде. По его мнению, Каупервуда следовало основа тельно проучить. Все это его затея, а не Стинера, этом Оуэн не сомневался. Его удивляло только, что отец сам этого не видит и не возмущается Каупервудом.

— Вот что я тебе скажу, отец,—помолчав, произнес он несколько аффектированным тоном.— Каупервуд накупил акций на взятые у Стинера деньги и сел в лужу. Не случись пожара, это сошло бы ему с рук, но сейчас он уже хочет, чтобы ты, Молленхауэр, Симпсон и другие вытаскивали его. Он — славный малый, и я неплохо отношусь к нему, но с твоей стороны будет безумием действовать по его указке. Он и без того захватил в свои руки больше, чем следовало. На днях я слышал, что линия Фронт-стрит и большая часть линии Грин и Коутс принадлежат ему и Что он совместно со Стинером является владельцем линии Семнадцатой и Девятнадцатой улиц. Но я не поверил и все собирался спросить тебя, так ли это. Я подозреваю, что Каупервуд в том и другом случае припрятал для себя контрольный пакет акций. Стинер только пешка; Каупервуд вертит им как угодно.

Глаза Оуэна зажглись алчностью и неприязнью. Каупервуд должен понести примерное наказание: надо продать с молотка его предприятие, а его самого изгнать из акционеров городских железных дорог. Оуэн сам жаждал занять в этом деле ведущее положение.

— Видишь ли,— глухо отвечал Батлер,—я всегда полагал, что этот молодой человек умен, но что он такой пройдоха — я не думал. Все разыграл как по нотам. Ты, я вижу, тоже не из простачков, а? Ну, надо хорошенько все взвесить, и, может быть, мы еще это дело уладим. Здесь есть одно очень существенное обстоятельство. Мы прежде всего должны помнить о республиканской партии. Наш успех, как тебе изве стно, неразрывно связан с ее успехом.— Он замолчал и посмотрел на сына.— Если Каупервуд обанкротится и деньги не будут возвращены в кассу...—старик внезапно оборвал начатую фразу.— В этой истории меня беспокоит только Стинер и городское казначейство. Если мы ничего не предпримем, то республиканской партии туго придется осенью на выборах, а заодно могут полететь и некоторые наши подряды. Не забывай о том, что в ноябре будут выборы! Я все думаю, брать мне у него или не брать эти сто тысяч долларов? Утром мне понадобится немало денег, чтобы покрыть задолженность.

Курьезная психологическая подробность: только сейчас Батлер начал по-настоящему уяснять себе всю трудность положения. В присутствии Каупервуда, который красноречиво излагал ему свои нужды, он до такой степени поддался воздействию его личности и своего расположения к нему, что даже толком не разобрался в том, насколько эта история затрагивает его собственные интересы. И только теперь, на свежем вечернем воздухе, беседуя с Оуэном, лелеявшим собственные честолюбивые замыслы и нимало не склонным щадить Каупервуда, Батлер начал протрезвляться и вся история предстала перед ним в более или менее правильном освещении. Ему пришлось согласиться, что Каупервуд серьезно скомпрометировал республиканскую партию и поставил под угрозу городское казначейство, а попутно и его, Батлера, личные интересы. И все же старик питал к нему симпатию и не намеревался бросить его на произвол судьбы. Сейчас он ехал к Молленхауэру и Симпсону, чтобы спасать Каупервуда,— правда, заодно еще и республиканскую партию и свои Собственные дела. Но все же какой скандал! Он сердился и возмущался. Что за прохвост этот молодой человек! Кто бы мог подумать, что он пустится в такие авантюры. Тем не менее Батлер и сейчас не утратил расположения к нему: он чувствовал, что должен предпринять какие-то шаги для спасения Каупервуда, если только его еще можно спасти. Не исключено даже, что он исполнит его просьбу и, если и другие отнесутся к нему с сочувствием, до последней минуты не тронет своего стотысячного вклада.

— Право же, отец,— помолчав, сказал Оуэн,— я не понимаю, почему ты должен беспокоиться больше, чем Молленхауэр и Симпсон. Если вы втроем захотите помочь Каупервуду выпутаться, ваше дело; но убей меня, я не понимаю, зачем вам это нужно! Конечно, если эта история выплывет до выборов, то ничего хорошего не получится, но разве нельзя до тех пор замолчать ее? Твои вложения в городские железные дороги куда важнее этих выборов, и если бы ты нашел способ прибрать к рукам конку, тебе больше не пришлось бы волноваться о выборах. Мой совет — завтра же утром потребовать свои сто тысяч долларов, чтобы удовлетворить претензии банков, в случае если курс твоих акций сильно упадет. Это может повлечь за собой банкротстве Каупервуда, но тебе нисколько не повредит. Ты явишься на биржу и скупишь его акции; меня не удивит, если он сам прибежит к тебе с таким предложением. Ты должен повлиять на Молленхауэра и Симпсона, пусть они припугнут Стинера и потребуют, чтобы он больше ни одного доллара не давал взаймы Каупервуду. Если ты этого не сделаешь, он бросится к Стинеру и возьмет у него еще денег. Стинер зашел уж слишком далеко. Если Каупервуд не захочет распродать свой портфель, это его дело, но он почти наверняка вылетит в трубу, и тогда ты можешь скупить на бирже сколько угодно его акций. Но я лично думаю, что он будет распродаваться. А портить себе кровь из-за этих стинеровских пятисот тысяч тебе незачем. Никто не заставлял его одалживать их Каупервуду. Пусть выпутывается как знает. Правда, партия может попасть под удар, но сейчас не это самое важное. Вы с Молленхауэром окажете давление на газеты, и они будут молчать до окончания выборов.

— Не спеши, не спеши так!— сказал сыну старый подрядчик и снова погрузился в размышления.