К тому времени, когда поезд отошел от Сто двадцать пятой улицы Манхэттена и загромыхал к северу, направляясь в Олбани, все места в салон-вагоне уже были заняты. Но Палмер был одним из немногих пассажиров, кто заранее заказал себе место. Остальные постепенно заполняли вагон с той нарочитой незаинтересованностью, которую Палмер очень часто замечал у людей в поездах или на океанских лайнерах, особенно в первый день путешествия. С этаким подчеркнутым безразличием входили они в салон-вагон, по-видимому надеясь, что подлинная причина их появления вполне замаскирована демонстративно небрежной манерой: «Раз уж мы оказались здесь, почему бы нам не пропустить по рюмочке».

Палмер маленькими глотками тянул виски и поверх стакана наблюдал за своими попутчиками. Совершенно очевидно, решил он, что, в сущности, мало кому из них была так уж необходима выпивка. В самолетах другое дело: алкоголь — хорошее успокоительное средство для нервных путешественников. Но салон- вагон, отметил Палмер, привлекал пассажиров возможностью побеседовать друг с другом и хотя бы относительной свободой передвижения, которой они были лишены на своих сидячих местах в купе. Имея в перспективе четыре часа ничегонеделания, подумал Палмер, американцы предпочтут почти любое занятие сидению на одном месте.

Потому что, продолжал он рассуждать про себя, когда неподвижно сидишь на одном месте, невольно отключаешься от окружающего и остаешься наедине с самим собой. То есть обнаруживаешь, что начал думать.

Продолжая потягивать виски, Палмер усмехнулся. Чего-чего, а размышлений американцы привыкли избегать. Это громогласно подтверждали киоски железнодорожных станций и аэродромов. Тонны бумаги и яркой типографской краски были израсходованы на журналы и книги в мягких обложках — все эти расхитители времени, которые гарантировали заполнение утомительных часов бездействия, смертельно долгих часов, когда в дверь твоего сознания стучатся непрошеные мысли.

Палмер повернулся в кресле, чтобы взглянуть в окно. Быстро угасали последние лучи зимнего солнца. Еще мгновение ландшафт оставался отчетливо броским — ярко-желтые, резко черные краски и слабая розовая дымка. Потом небо на западе стало таким же темным, как и над головой. Контрасты исчезли. Ночь выровняла холмистый пейзаж, и там, где только что были тени домов и перекрестки, вспыхнули яркие искры огней.

Палмер легонько вздохнул — он рассчитывал еще на несколько минут заката. Кто-то ему рассказывал — Вирджиния? — о красоте дороги в долине Гудзона. А сейчас выходило, что до Олбани эта дорога не покажет ему ничего, кроме отдельных кусочков сельского ночного ландшафта. Он закрыл глаза и в конце концов задремал.

На древней станции города Олбани негр-шофер в темно-синей форме дотронулся до околыша фуражки:

— Мистер Палмер, сэр?

Палмер отдал ему свой единственный чемодан и прошел за шофером вдоль окутанной дымом открытой платформы и потом один пролет вниз по бетонным ступенькам, провонявшим мочой. У обочины тротуара стоял длинный серый «флитвуд». Шофер открыл Палмеру дверцу машины. Внутри было неприятно жарко.

— Мистер Бернс предложил ехать прямо к клубу «Форт Орандж», сэр,— сказал шофер, включая скорость.

Пока «флитвуд» катил вдоль широкой авеню, Палмер делал все возможное, чтобы не поддаться снова раздражению, которое выбило его сегодня днем из колеи после международного звонка Бернса. У Палмера уже был куплен билет на завтрашний самолет в Сиракузы и обратно. Вместо этого Бернс настоятельно посоветовал ему выехать на день раньше и провести какое-то время вместе с ним в Олбани. Он сказал, что на следующий день отвезет Палмера в Сиракузы на своей машине, а потом привезет назад в Олбани еще на несколько совещаний.

Поскольку, решил сейчас Палмер, он не имеет никакого понятия, почему Бернс предложил изменение в программе, то и не ему склонять эту идею. Впрочем, у него было некоторое нежелание уезжать из Нью-Йорка на день раньше. Было ли это, спросил себя сейчас Палмер, нежеланием потерять вечер с Вирджинией?

Или же он был недоволен тем, что теперь вернется в Нью- Йорк лишь накануне рождества и ему едва хватит времени сыграть свою роль в семейных торжествах.

А может быть, раздумывал он, пока большая машина разворачивалась и подъезжала к противоположной стороне улицы, просто я терпеть не могу говорить Бернсу «да»,

Клуб «Форт Орандж» — несколько этажей асимметричной темной массы в стиле старой готической архитектуры — светился в ночной тьме всеми своими окнами. Палмер вслед за шофером вошел в здание и остановился в просторном фойе, не зная, что делать дальше. Навстречу ему из-за конторки в углу поднялся пожилой клерк.

— Вас ожидают, мистер Палмер,— произнес он высоким надтреснутым голосом.

Палмер дал шоферу на чай и отпустил его.

— Я полагаю, мистер Бернс заказал комнату?

— Да, мистер Палмер, 26,— ответил портье.— Я отнесу ваш чемодан наверх, если желаете. Мистер Бернс ожидает вас в комнате отдыха.

Палмер повернулся и стал подниматься по лестнице.— Передайте ему, что я приехал,— сказал он, сдерживая улыбку.

— Сейчас, сэр.— Служащий побежал за чемоданом, но вдруг остановился. Переминаясь с ноги на ногу, он никак не мог решить, что надо сделать в первую очередь: взять чемодан или сообщить Бернсу.— Сию минуту, сэр,— повторял он.— Сию минуту.

Пройдя примерно полпути наверх по широкой лестнице, Палмер обернулся и придал лицу максимально недовольное выражение, дабы портье смог снизу увидеть его хмурую мину. Тот заметил ее и бросился вверх по лестнице, чтобы проводить в номер.

— Могу я передать мистеру Бернсу, что вы сейчас спуститесь? — спросил портье, открыв комнату и поставив чемодан Палмера на место.

— Просто сообщите ему, что я приехал.

Портье ушел. Палмер постоял посреди комнаты, с недоумением спрашивая себя, почему бы ему не иметь номер, меблированный в современном стиле в «Де Витт Клинтон», в «Тен Эйк» или вообще в любом из отелей деловой части города. Конечно, было очень похоже на Бернса поселиться здесь в клубе, потому что сюда часто наведываются политические деятели и останавливаются лица, занимающие высокие посты. Но почему, спросил себя Палмер, лица, занимающие высокие посты, должны испытывать те же неудобства, что и политиканы?

Хотя комната была довольно большая, она казалась тесной от изобилия громоздкой мебели, в большинстве своем мореного дуба с темной кожаной обивкой. Между широкими медными спинками кровати лежал пухлый матрац. По всей вероятности, настоящая перина, с отвращением подумал Палмер. Спать в такой постели — все равно что в чреве гигантского ископаемого.

Палмер осмотрел ванную комнату и обнаружил, что она почти такая же большая, как и спальня. Ее оборудование было массивным, но обладало некой слоновой элегантностью, делавшей почти незаметными и треснувший фарфор, и потускневшие водопроводные краны. Палмер отметил, что здесь можно принять ванну, но не душ. Вернувшись в спальню, он снял пальто, пиджак, рубашку. Он умывался, когда услышал стук в дверь номера.

— Войдите.

— Вуди, деточка?

Палмер вытер лицо и вышел поздороваться с Бернсом. Мужчины постояли, не говоря ни слова. Палмер — в брюках и нижней рубашке с растрепанными волосами, Бернс — в одном из своих итальянских костюмов узкого покроя, в белоснежной рубашке на подкладке и галстуке с серебряной вышивкой; его желтые волосы были расчесаны щеткой до матового блеска. В обеих руках он держал по полному стакану. Когда он протягивал один из них Палмеру, блеснула запонка на рукаве его рубашки.

— Привет, старик!

Палмер взял стакан, молча поднял его и начал пить маленькими глотками.— Посиди, пока я буду одеваться.— Отставил стакан и стал рыться в чемодане в поисках чистой рубашки. Найдя ее, заметил, что миссис Кейдж — в который уж раз — загладила складку на одном из уголков воротничка.

— Ву-у-ди! — с чувством протянул Бернс, дав слову несколько секунд повисеть в воздухе.— Вуди, лапочка! У тебя ужасно огорченный вид, дорогой. Хорошо доехал?

Палмер покачал головой:

— Я предпочел бы полететь в Сиракузы завтра днем и вечером вернуться домой. Что тут за пожар?

Бернс вздохнул и сел в огромное кожаное кресло, которое немедленно поглотило его.

Надевая рубашку и разглядывая Бернса, Палмер заметил, что он выглядит очень утомленным.

— Неважнецкий вид, а? — спросил тот, по-актерски мгновенно уловив реакцию зрителя.— Я тут вращался и изощрялся ради тебя, Вуди, дорогой. Я царапался и цапался за ЮБТК. Последние восемь дней я спал в среднем по три-четыре часа. То есть, если вообще ложился.

— Сожалею,— сказал Палмер, заправляя рубашку в брюки.— Но повторяю, почему мне нужно было так спешить сюда?

Бернс посмотрел на него прищурясь:

— Ты чем-то недоволен, дорогуша?

— Нет, просто любопытствую.

— У тебя такой тон, будто ты на меня злишься.

— Нет,— соврал Палмер.— После поезда я не отличаюсь обаянием. Особенно когда мне не совсем ясно, зачем я ехал.

— По многим причинам,— ответил Бернс.— Твое физическое присутствие здесь почти так же важно, как и любая из остальных причин.

— Показаться в обществе нужных людей. Эта причина?

— Лишь отчасти, Вуди. Мы спустимся в комнату отдыха и поболтаем с некоторыми руководителями демократической партии. Это произведет хорошее впечатление. Потом мы поедем на сборище, которое организует в «Тен Эйк» одна из шишек республиканской партии. Но это только часть дела. Ты нужен мне здесь, чтобы подкрепить то, что я всю неделю продавал этим деятелям.

— Не думаю, чтобы этих деятелей оказалось тут много накануне рождества.

— Они разъезжаются завтра. Поэтому я и настаивал на твоем срочном приезде. Сегодня последний вечер для подобных мероприятий. А после окончания каникул, тошно подумать, начнется сессия. Так что сегодня или никогда.

Палмер вытащил из чемодана новый галстук и посмотрел на себя в длинное тусклое гардеробное зеркало.

— Чем же ты забавлялся здесь?

— Мечтаниями. Чем еще я могу заниматься?

— Что за мечтания?

Бернс пожал плечами. Палмер поймал это движение в зеркале и мгновение смотрел не на свое отражение, а на Бернса.

— Что-нибудь конкретное?

— Некоторые местные ребята могут быть нам полезны — юристы в основном. Я разъяснил им, что для их клиентов, которым нужны займы, сберегательные банки не могут сделать ни черта. Только коммерческие банки могут им помочь.

— Ты давал какие-нибудь обязательства?

— Насчет голосования? Слишком рано.

— Я имею в виду займы.

— Насчет займов? Я? — Бернс повернул руки ладонями вверх. Сложил их и прижал к груди.— За кого ты меня принимаешь — за дурака какого-нибудь, что ли?

— Просто спросил.

— Вуди!..— И опять слово, казалось, повисло над их головами.— Вуди, деточка,— продолжал Бернс,— ты, ей-богу, злишься на меня. Признайся.

Палмер скорчил зеркалу гримасу, сердясь на себя за то, что не сдержался и продемонстрировал Бернсу свое недоверие. Прежде чем ответить, он старательно завязал галстук.— Мак,— начал он,— я полностью доверяю твоему благоразумию. Я доверяю твоим суждениям, твоей политической проницательности, твоей преданности, твоей энергии. Единственная вещь, которой я не доверяю,— это твоей способности быть банкиром. Как банкир ты никуда не годился бы. Вот почему, когда ты сказал, что ведешь переговоры о деловых займах, я действительно удивился. Улыбка расколола узкое лицо Бернса, его тонкая нижняя губа оттопырилась от удовольствия.

— Я не банкир, нет. Верь мне, деточка, я это знаю. Но я и не дурак. Финансовые детали я оставляю тебе.

Палмер повернулся и посмотрел на него в упор.

— Поэтому я здесь? Чтобы говорить о займах?

Длинные худые руки Бернса рванулись к Палмеру ладонями вверх в красноречивом жесте отрицания.

— Никогда, Вуди, дорогой, я не поставлю тебя в такое положение. Подумай, кто поверил бы намекам Мака Бернса на займы? Но когда Мак Бернс и Вуди Палмер толкаются по Олбани вдвоем, тогда уже верят. Намеки могут так и не стать делом никогда, даже через миллионы лет, но им верят. Так я и сказал тебе, Вуди, я занимался мечтаниями.

— Как я и сказал тебе, Мак, именно поэтому ты никогда не станешь банкиром.

Бернс некоторое время молчал.

— Спасибо,— произнес он наконец.

— Ты не должен считать это комплиментом.

— Не за это. За исправление моей грамматической ошибки.

— Какой ошибки?

— Не притворяйся, Вуди. Я сказал: «Так я и сказал», ты поправил: «Как я и сказал». Как я и сказал, Вуди, я не дурак. И спасибо за намек.

— У меня этого и в мыслях не было. А теперь, кто на кого сердится?

Желтовато-карие глаза Бернса глядели невозмутимо, почти равнодушно. Потом в них появилась усмешка.

— Прости, старик,— сказал он,— Когда я буду знать тебя лучше, я объясню, что происходит со мной от подобных вещей,— он постучал себя в грудь.— Внутри.

Палмер разгладил галстук вдоль пуговиц рубашки и, придерживая его рукой, приколол изнутри булавкой с белым шариком на конце. Неожиданно ему пришло в голову: что, если бы не Вирджиния, а Бернс нашел булавку, которую он уронил тогда в его квартире? Он тряхнул головой, как бы переводя свои мысли на главный путь.

— Тем не менее у меня есть кое-какие сведения для тебя,— сказал он.

Выражение полного безразличия снова появилось на лице Бернса.

— Да? — Слово прозвучало плоско, без малейшей окраски.

— Биржевые сведения. Хочешь?

Бернс усмехнулся:

— В любое время, лапочка.

— Они, наверно, покажутся тебе забавными,— начал Палмер.— Может быть, «забавными» не то слово. Банальными. Я говорю об акциях ЮБТК.

Бернс рассмеялся:

— Вот это новость. Они поднимаются уже в течение месяцев.

— Но медленно.

— Ты предсказываешь большой скачок?

— Когда он начнется, акции ЮБТК за два дня поднимутся на 10 пунктов.

Брови Бернса медленно сдвинулись:

— Почему?

— Никаких комментариев. Просто сведения.

— Хорошо. Когда?

— Это — единственное, чего я не могу сказать определенно.

— Забавно, что ты не знаешь.

— Если бы я сам каким-то образом готовил этот скачок,— объяснил Палмер,— тогда я мог бы сообщить тебе «когда». Но от меня это не зависит. И ни от кого в ЮБТК.

Бернс подался в кресле вперед.

— Тогда от кого же?

Палмер пожал плечами. Он взял свой стакан, сел в кресло, через кровать от Бернса.

— За неизвестного благодетеля. Бернс автоматически поднял свой стакан, но выпить забыл.— Вуди, деточка, не разыгрывай меня. Откуда ты взял все это?

Палмер медленно выпил и, открыв чемодан, вытащил оттуда несколько папок.

— Списки сделок,— сказал он.— Начиная с 30 октября. Кто продавал. Кто покупал. Все здесь.

Бернс встал и медленно, широко обошел кровать. Палмер следил за ним. Бернс избрал самый длинный путь, видимо, стараясь не выдать своего неожиданного интереса к спискам.— Что же там такое? — спросил он.

— Кто продавал, кто покупал.

— Ну-ну. Но что это тебе говорит?

— Ничего.

— Совсем?

— Абсолютно ничего.

Бернс склонил голову набок.

— Ты разыгрываешь меня, Вуди?

— Он вернулся к своему креслу и опустился в него. Палмер заметил, что списки перестали его интересовать.

— У нас есть время для разговора? — спросил Палмер.

— Пять-десять минут.

— Ты помнишь большую битву, когда Роберт Р. Янг захватил контроль над «Нью-Йорк сентрал?»

— Конечно. Кто не помнит?

— Мой отец был довольно-таки крупным акционером, частным, а не как представитель банка. Будучи преданным администрации Уайта, он был абсолютно уверен, что Янг не сможет забрать у них «Сентрал». Когда началась большая открытая баталия, он следил за каждым ударом, и, даже когда она закончилась победой Янга, мой отец все еще не мог этому поверить.

— Но это было, в самом деле, удивительно.

— Несмотря на весь свой опыт, отец не имел представления, как в наши дни достигается победа в битве на высшем уровне, за руководство. Он думал, что шум и драка свидетельствовали лишь о крупной заявке Янга на покупку акций.

— А разве было не так? — спросил Бернс.

Палмер улыбнулся, потягивая напиток.

— Мы никогда не узнаем наверняка. Видишь ли, в наши дни к тому времени, когда начинается открытая битва, остается только шум — все остальное уже позади. До того как битва становится гласной, она ведется в глубине, во тьме и в тайне. Те, кому принадлежит власть в компании, спокойно занимаются своим делом, совершенно не замечая назревающей битвы. Время от времени до них доносится какой-то шум. Это, конечно, инакомыслящие держатели акций. Вечно они шумят. Но руководство не замечает действительного положения вещей. Очень осторожно, небольшими порциями акции скупаются везде, где только возможно. Сто здесь, пятьсот там. Тысячу — сегодня и тысячу — завтра. Все это представляется нормальной активностью. То есть выглядит так, как задумано.

Бернс покачал головой:

— При таком темпе у кого-то вся жизнь уйдет на захват контроля.

— Иногда скрытые маневры длятся годами. Их нельзя ускорять. Слишком большая активность вызвала бы подозрения.

— Ясно.— Бернс взглянул на часы.

— Если мы должны бежать,— сказал Палмер,— я могу закончить свой рассказ когда-нибудь в другое время.

— Нет, нет. Продолжай.

— Я тебе не надоедаю?

— Я постигаю высший класс интриганства, Вуди.

— Могу держать пари, что постигаешь.— Палмер отпил немного виски.— Ну, ладно. Терпеливую скупку акций нельзя ускорять и по другой причине: это может вызвать резкий скачок цен на бирже. Он нежелателен. Приведет к тому, что вся операция станет слишком дорогой раньше срока. Залог успеха в том, чтобы цена держалась более или менее на своем обычном уровне, опускаясь или поднимаясь лишь на несколько пунктов. Тогда, откинув забрало, вы предлагаете десять пунктов премии любому, кто продаст вам крупный пакет акций. Вы уже скупили все, что смогли, по рыночной цене. Теперь подготовительный период окончен, и вы начинаете скупать по 5000 акций. Насколько я помню, такая техника уже срабатывала несколько раз. Но бывало, она и проваливалась, если кто-нибудь проявлял неосторожность. Или если цена поднималась слишком быстро. Или администрация банка догадывалась о том, что происходит. Или у стремящейся к власти группы иссякали деньги.

Бернс, на его узком лице полное безразличие, смотрел куда-то в пространство. Палмер молчал уже почти целую минуту, когда Бернс неожиданно сообразил, что рассказ окончен. Он быстро поднял глаза, взял свой стакан и сосредоточенно и деловито начал пить виски маленькими глотками. Потом встал и подошел к зеркалу шкафа. Постоял там, разглядывая себя, и потрогал один из темных мешков под глазами. Хмурясь, он взглянул на свои светлые волосы и пригладил их ладонью. Секунду спустя пошел в ванную комнату. Палмер услышал шум струи, льющейся из крана. Потом все стихло. Бернс вернулся с полным стаканом воды. Остановился и стал неторопливо пить. Его желтые глаза медленно двигались вдоль ряда гравюр на стене. Он вздохнул.

— Давай посмотрим, правильно ли я тебя понял,— наконец произнес он.

— Пожалуйста.

— Ты говоришь, что кто-то намеревается вытеснить администрацию Бэркхардта? Поэтому цена на акции растет? И именно поэтому она подскочит на 10 пунктов в один из ближайших дней?

— Правильно. Если все пойдет хорошо у нашего тайного претендента.

Бернс показал на списки, лежащие на коленях Палмера.

— Ты не можешь догадаться, кто он?

— Ну, разве это не было бы проявлением глупости с его стороны, если бы я мог? Здесь имена, о которых никто никогда не слышал. Эти люди разбросаны почти по всем Соединенным Штатам. И ты можешь быть уверен, что все это доверенные неизвестных корпораций, вкладчики-пенсионеры, небольшие частные фонды и страховые компании, двоюродные братья, племянники, незамужние тетки, секретари и бог знает кто еще.

— Как они заставили этих людей покупать?

— Это самое легкое. Стремящаяся к власти группа гарантирует, что акции поднимутся в цене. Так и должно быть по самому характеру операции. Эта группа не будет выкупать назад акции у разрозненных держателей. Просто ей надо иметь молчаливых вкладчиков, поддерживающих ее стремление к власти.

— Я это понимаю,— уверил его Бернс.— Что я пока еще не усек, Вуди, это почему кто-то хочет захватить контроль над ЮБТК? Кому это нужно? И главное, у кого найдется столько денег, чтобы завладеть контрольным пакетом?

— Имея шанс на победу, деньги всегда можно найти.

Бернс медленно покачал головой.— Плохо дело,— пробормотал он.— Плохо.

— Какая его часть. Мак? Что кто-то пытается это сделать... или же то, что я слишком скоро докопался до сути?

Бернс уставился на него:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я и сам не уверен. Может быть, ничего. Может быть, просто выстрел наугад.

Бернс долго не отрывал от Палмера взгляда, настороженного, в упор. Наконец он отвел глаза в сторону.— Ну, ладно, я думаю, для денежных парней, вроде тебя, это все чепуха.

— Это никогда не чепуха, если случается с твоей собственной компанией.

— Да, пожалуй. Что же ты собираешься делать?

Палмер допил стакан и встал.

— Так случилось, что у меня нет акций ЮБТК. Я просто служащий. Это забота Бэркхардта.

— А он знает?

— О манипуляциях? Должен знать. Я сказал ему.

— А? — Бернс задумчиво наморщил лоб.— Ладно, старина, это не вносит изменений в нашу миссию здесь, сегодня вечером, не так ли? Мы все-таки должны ободрать еще несколько сберегательных банков.

— Что мы и сделаем.— Палмер надел пиджак и направился к двери.

— Конечно, если это не меняет положения,— осторожно добавил Бернс.

— А почему это должно менять? — Палмер остановился, чтобы взглянуть на него.— Одно к другому не имеет отношения. Он увидел, что Бернс медлит. Попытался прочесть что-нибудь на его замкнутом лице. Ведь он нарочно представил Бернсу положение на бирже как самостоятельный маневр. И ясно подчеркнул, что борьба за контроль над ЮБТК не имеет ничего общего с борьбой со сберегательными банками. В действительности, размышлял Палмер, оба маневра били в одну цель. Ведь простой скупкой акций нельзя добиться контроля над такой большой корпорацией, как ЮБТК. Бернс был прав в одном: не у каждого есть такие деньги.

Но в такой борьбе деньги не единственное оружие, подумал Палмер. Дискредитируя дирекцию банка, можно переменить большинство акционеров в свой лагерь. В конечном счете количество приобретенных акций не имело значения. Главное — на чью сторону встанут крупные акционеры. Если удастся изобразить Лэйна Бэркхардта шизофреником, лихорадочно сводящим счеты со сберегательными банками и обреченным в конечном счете на позорное поражение, тогда у тебя появится оружие более ценное, чем деньги.

— Пошли вниз заниматься политикой,— предложил наконец Палмер.

— Пошли.— Бернс усиленно разыскивал что-то в комнате. Он зашел в ванную, спустя мгновение вышел оттуда с недоумением на лице.— У тебя есть «клинексы», старина?

— Вряд ли.

— Я подхватил небольшой насморк, а у меня они кончились.

— В сигаретном ларьке должны продаваться маленькие пачки.

— Верно.— Бернс подошел к Палмеру, стоящему у двери.

Мягко улыбнулся ему. Какое-то мгновение его тигриные глаза смотрели ласково.

— Я был уверен, что у тебя-то есть «клинексы», Вуди, деточка.

— Почему у меня?

— Не знаю.— Улыбка медленно расширилась.— Просто у меня создалось впечатление, что ты ими часто пользуешься.

Бернс открыл дверь и вышел из комнаты.