Нижний зал клуба, в котором подавались напитки, почти опустел. У бара сидели четверо завсегдатаев, да еще несколько человек коротали время в полном одиночестве с бокалами в руках за отдельными, далеко стоявшими друг от друга столиками.

Палмер подумал, что остальные посетители либо ушли домой, либо, подобно Бэркхардту, направились на очередные деловые встречи или специфически нью-йоркские сборища, носящие смешанный светско-деловой характер, где дружба настолько тесно переплетается с деньгами, что порождает какую-то новую расу полулюдей-полудолларов.

Палмер сидел мрачный, расстроенный мыслями, которые вот уже полчаса одолевали его после ухода Бэркхардта.

Интервью, или беседа по душам, как там было задумано шефом, закончилась полнейшим провалом. Бедный Бэркхардт. Бедная Эдис. Бедный «Юнайтед бэнк».

Палмер вздохнул, допил свое виски и постарался вспомнить, был ли это его второй, третий или четвертый по счету бокал. Затем он поднялся, оглядел зал и вдруг снова опустился на диван, ужаснувшись перед тем, что ему еще предстояло. Разумеется, он мог выбирать. То, что происходило с ним сейчас, как и все, что происходило на протяжении стольких лет, не было навязано ему чьей-то злой волей. Во всех случаях за ним оставалось право выбора. Взять хотя бы сегодняшний вечер. Он мог отправиться домой к жене и пойти куда- нибудь с ней: на званый обед, на премьеру или на какое-нибудь еще сборище.

Однако у него был и другой выход — пойти к Бернсу.

— Выбор незавидный,— сказал сам себе Палмер,— трудно даже установить, какое из двух зол можно считать меньшим.

Он велел официанту принести ему бокал виски (третий или четвертый?) и мысленно вернулся к разговору с Бэркхардтом, пытаясь угадать, удалось ли ему успокоить старика, опасавшегося, что его первый вице-президент решил разводиться или уйти от жены. Бэркхардт боялся, как бы семейные неурядицы Палмера не отразились на его работе в банке. Палмер спрашивал себя, стоит ли придавать значение этим неуклюжим заходам шефа и достаточно ли убедительно звучали его собственные ответы, удалось ли ему разуверить старого сыча? Едва ли. Смог ли он хотя бы рассеять его страхи? Возможно. Официант снова подал ему виски, и Палмер принялся медленно пить, возвращаясь мысленно к проблеме выбора, который ему сейчас надо сделать, хотя, собственно, выбирать было не из чего. Глядя в свой бокал, Палмер уговаривал себя, что во всей этой ситуации не было ничего особенного, просто перспектива была малоприятной.

Неразрешенные проблемы были, в общем-то, заурядным явлением. Однако сейчас надо было все же на что-то решиться. Он встал и с бокалом в руке направился к ближайшему телефону.

Заказывая телефонистке номер домашнего телефона, Палмер с изумительной ясностью в мыслях, обычно наступавшей после определенного количества выпитого спиртного, сознавал, чт? он собирается сейчас сделать. Когда Палмер пил, в его сознании в какой-то момент наступало просветление. Это происходило где-то между вторым и четвертым бокалами, и тогда он обретал полную объективность в суждении. В такой момент он чувствовал, как отделяется от своей бренной оболочки, отходит в сторону и зорко следит за происходящим. Ожидая, когда телефонистка соединит его с домом, он решил, что стоит сейчас не только в стороне, но и несколько выше самого себя. В такие изумительные мгновения он был в состоянии разобраться во всех своих противоречивых поступках и самых сложных явлениях. Взять, к примеру, его поведение в настоящий момент. Соединяясь по телефону с домом, он играл роль человека, которому надо принять решение — одно из двух. Он решительный человек. Решение назревает.

Нет. Все это лишь притворство.

Он услышал гудки: в его квартире звонил телефон. Палмер — сторонний наблюдатель — совершенно отчетливо видел подлинную цель этого звонка: Палмеру, держащему трубку в руках, нужен козел отпущения, и он ведет дело к тому, чтобы свалить всю ответственность на жену. Она, конечно, об этом не подозревает. Однако именно ей, ей одной предстоит сделать выбор.

— Хэлло?

— Джерри, позови маму к телефону.

— А это и есть мама. В чем дело, дорогой?

— О, это ты, Эдис.— Палмер на мгновение замолк и провел языком по губам.— Я звоню из клуба.

— Я знаю, ты там с Лэйном.

— Откуда ты?.. Ах да. Ну, ладно.

— Дело затянулось?

— Хуже,— ответил Палмер, уклоняясь от ответа, чтобы не лгать.— Мне еще предстоит позже встреча с Бернсом.

— Когда это позже?

Палмер пожал плечами.— Еще точно не знаю когда,— сказал он, снова избегая прямой лжи, но не намереваясь сказать правду.— У нас что-нибудь намечалось на сегодня?

— Ничего,— ответила Эдис, пожалуй, слишком уж радостным тоном.

— Неужели ничего?

— Я только хотела накормить пораньше детей, чтобы мы с тобой пообедали вдвоем.

Палмер хмуро уставился на стену у него перед глазами: — Никаких званых вечеров, премьер? Никаких приемов? — спросил он.

— Нет.

Односложный ответ Эдис прозвучал резковато. С необычайной ясностью, которой он буквально наслаждался в этот момент, Палмер понял, что оскорбил ее.

— О боже, мне так жаль,— простонал он.— Единственный вечер вдвоем за все это время. И я должен испортить его.

— Мне тоже очень жаль, дорогой,— уже мягче ответила Эдис.— Ну ничего, я думаю, мы сможем выкроить для себя такой вечер в другой раз,— добавила она, переходя на свой обычный деловитый тон, который заставил Палмера усомниться, что его приход домой что-нибудь изменил бы в ее раз навсегда установленном домашнем распорядке.

— Я приму горячую ванну и лягу пораньше спать,— добавила Эдис.

— Да, пожалуй, ты права,— согласился Палмер.— Я не могу точно сказать, в котором часу вернусь домой.

— Постарайся хорошо провести время, дорогой.

— Спасибо. Значит, ложись спать, не дожидаясь меня.

— Хорошо. Спокойной ночи,— сказала Эдис.

Разговор был окончен, Палмер повесил трубку. И, лишь возвращаясь с бокалом в руке к дивану, он вспомнил, как ему хотелось пожелать спокойной ночи детям.

Палмер уселся и аккуратно поставил бокал на самую середину стоявшего перед ним низкого журнального столика. А тот, другой Палмер, стоявший в стороне и наблюдавший за этой сценой, спрашивал: так ли уж хотелось Палмеру, сидящему за столиком, пожелать детям спокойной ночи? Достаточно ли сильно его желание для того, чтобы, например, вернуться сейчас к телефону и снова позвонить? Но в это мгновение способность самопознания померкла. Палмер что-то нечленораздельно пробурчал, а может быть, просто откашлялся, но так громко, что спугнул своего зорко наблюдавшего двойника. Воссоединившись в единое целое, Палмер стал убеждать себя в том, что нет никакого смысла копаться в собственной душе и ворочать камни, которым лучше бы спокойно лежать на месте.

Как бы то ни было, но одного он достиг: Эдис приняла за него решение относительно нынешнего вечера. Она, сама того не зная, сделала выбор уже тем, что не проявила никакого беспокойства, тем, что приняла во внимание значение Бернса для благополучия семьи, и еще тем, что позволила мужу произвести священное разграничение между домом и работой, за которое так ратовал Бэркхардт. Короче говоря, она оказалась вполне здравомыслящей и понимающей супругой.

Озадаченный неожиданно возникшим перед ним ироническим аспектом этой ситуации, Палмер встал, демонстративно игнорируя стоявший перед ним почти не тронутый бокал виски. Медленно идя к лифту, он раздумывал, как ему провести несколько часов, которые оставались до встречи с Бернсом, и удивлялся своей решимости не заходить домой.

Он мог бы остаться здесь, в клубе, пообедать, затем просмотреть журналы или даже немного вздремнуть до назначенного часа. Дверь лифта открылась, и Палмер вошел в кабину.

— Мистер Палмер, вам вниз?

— Да,— ответил он.

На улице было еще светло, но уже заметно похолодало. Палмер прошел несколько кварталов вверх по Парк-авеню и некоторое время наблюдал за сплетающимися, гудящими потоками уличного движения в районе Сороковой улицы, где туннель близко подходил к развороту у вокзала Гранд Сентрал- Терминал. Дойдя до Сорок второй улицы, он повернул на запад и вышел на Пятую авеню. Остановившись перед входом в библиотеку, Палмер подумал, что хорошо бы посидеть на скамейке в Брайант-парке, полюбоваться надвигающимися на город сумерками. Однако решил, что сейчас, пожалуй, слишком холодно, и пошел дальше, сознавая при этом, что избранное им направление приведет его прямо к банку. Он не принадлежал к числу людей, которые без веской на то причины возвращаются по вечерам на службу или работают по ночам. Многие поступают так, и число этих людей все возрастает, думал Палмер, продолжая свой путь в северном направлении по Пятой авеню. Некоторые делают это для того, чтобы произвести соответствующее впечатление на начальство. Другие вынуждены идти на это, чтобы справиться с внеочередной работой. Некоторые просто не укладываются в установленное время и вынуждены восполнять качество количеством. А кое-кому, размышлял Палмер, просто некуда деваться после работы.

Он остановился у стекло-бетонной стены банка и заглянул внутрь, в опустевший светлый вестибюль. Здесь, в недрах этого здания, находилось то место, которое он занял, пройдя все этапы пути к намеченной цели — стать банкиром. Но прошло уже несколько месяцев, а он все еще не приступил к своим функциям банкира.

Он решил подняться наверх в свой кабинет и взглянуть на скульптурную группу детей. Поскольку ему не пришлось повидаться с ними самими, убеждал он себя, можно хотя бы полюбоваться их изображением. Это будет своего рода искуплением за то, что он не пошел домой и даже не поговорил с ними по телефону. К тому же это изумительно легкий способ искупить свою вину, решил он, отпирая дверь бокового входа.

Палмер услышал, как щелкнул автоматический замок закрывшейся за ним входной двери, и на мгновение очутился в стеклянной клетке, между дверью на улицу и внутренней дверью. От этой двери ни у кого в банке не было ключа. Однако сторож все не появлялся, и Палмер забеспокоился, не отказала ли система электрической сигнализации, оповещающая охрану о том, что кто- то открыл дверь. Но тут же стал успокаивать себя тем, что ему, собственно, некуда торопиться.

В это мгновение из-за высокой конторки выглянула голова сторожа: он внимательно оглядел Палмера прежде, чем вышел из своей засады. Потом улыбнулся широкой приветливой улыбкой, застегивая на ходу кобуру револьвера у пояса, и поспешил открыть дверь.

— Мистер Палмер, сэр, решил работать на полторы ставки, да? — пошутил он.

— Полдня тут, полдня там,— пробормотал в ответ Палмер, стараясь подделаться под его шутливый тон.

Взмах руки в сторону очеловеченных кнопок лифта — и створки его раздвинулись. Войдя в кабину, Палмер нажал на кнопку «ВЭ».

— ...и еще...— донесся до него голос сторожа.

— Что вы сказали? — переспросил Палмер. Но тут створки лифта сомкнулись и вместо ответа сторожа внутри кабины лифта раздался знакомый механический голос, оповестивший Палмера, что он будет доставлен на верхний этаж.

Выйдя из лифта, Палмер некоторое время постоял, любуясь закатными красками вечернего неба сквозь застекленный потолок. Затем прошел по коридору к своему кабинету и повернул электрический выключатель. Под самым потолком, из-за узких щитков, скрывающих белые и бледно-розовые люминесцентные лампы, на него со всех сторон хлынули лучи искусственного дневного света. Палмер подошел к скульптурной группе. Рассеянные источники освещения лишали скульптуру теней. Лица и позы детей утратили свою характерность, расплылись, и Палмеру неожиданно вспомнился рекламный плакат. «В следующий раз не допускайте к сварочным работам на ВАШЕМ предприятии неумелых сварщиков. Качественную сварку гарантирует только фирма АКНЭ (основана в 1931 г.)» — гласила подпись под фотоснимком изуродованного сварочного шва, выполненного другой фирмой. Палмер подошел в письменному столу, нажал кнопку, стенной шкаф позади него раскрылся. В дальнем углу на полке стояла наполовину опорожненная бутылка виски «Олд Фитцджеральд». Разглядывая ее, Палмер вдруг услышал женский смех. Он резко обернулся, но в его кабинете никого не было, никто не смеялся, наблюдая за ним. Однако он же только что слышал женский смешок.

Палмер пошел к двери и остановился на пороге. С противоположной стороны коридора доносились какие-то голоса. Бесшумно шагая по мягкому ковру, Палмер дошел до двери Отдела рекламы и информации и заглянул в комнату.

Резкий голубовато-белый свет — здесь никто не позаботился о том, чтобы затенить или заслонить его специальными приспособлениями, как у него в кабинете,— заставил Палмера зажмуриться. Помещение отдела было таким же просторным, как кабинет Палмера, но в нем работали восемь человек. Часть помещения была отгорожена. Здесь должен был сидеть вице-президент банка по вопросам рекламы и информации. Однако в банке никто не числился в этой должности: Бэркхардт почел это излишним, приняв во внимание опыт Палмера в данной области. Обязанности заведующего этим отделом исполняла мисс Клэри, не имевшая никакого должностного титула. В отделе, кроме того, работали еще два клерка, две технические секретарши и ротаторщик, который одновременно выполнял функции курьера и экспедитора.

Вирджиния Клэри, сидя на краю стола, смеялась, видимо, над тем, что только что рассказывала одна девушка: Палмер всегда путал ее фамилию. Никто здесь не слышал, как поднялся лифт, доставивший Палмера на верхний этаж.

— Почти то же самое приключилось и со мной,— сказала мисс Клэри.— Только вместо шотландского виски была какая-то адская мешанина. Она встала и провела руками вдоль ребер, расправляя черную шерстяную юбку. Затем, нагнувшись над девушкой за пишущей машинкой, сказала ей: — Поторопись, как бы тебе не опоздать.

Палмер стоял за полуоткрытой дверью и наблюдал. Отсюда ему был виден только затылок девушки, сидевшей спиной к нему, зато он мог отчетливо разглядеть Вирджинию Клэри, ее стройную фигурку и изящный овал узкого, худощавого лица. Палмер подумал, что глаза ее кажутся очень большими, больше, чем на самом деле. Это потому, что у нее тонкое лицо с глубокими глазницами и густые черные брови вразлет, а голова увенчана копной черных локонов, словно спутанных порывом ветра.

Вирджиния Клэри знала репортеров и редакторов всех нью-йоркских газет и журналов, связанных с банковскими делами и со всеми деловыми кругами. Поэтому правление банка сочло возможным платить ей одиннадцать тысяч долларов жалованья в год, но никогда, ни при каких обстоятельствах она не могла бы дослужиться до ранга выше помощника секретаря. А пока у нее не было даже и этого титула. Пройдет еще немало лет, прежде чем она его дождется. Вот если бы на ее месте работал мужчина, тогда другое дело.

— ...Ладно,— сказала она.— Теперь прочти все это вслух, я сверю копию для шефа. А потом можешь отправляться домой.

— «Сообщение «Юнайтед бэнк энд траст компани»,— начала читать девушка,— Нью-Йорк Сити. По вопросам, связанным с этим материалом, обращаться к Вирджинии Клэри по телефону 4108. Предназначается для публикации в среду 7 октября в утренних выпусках...»

— Нет,— прервала ее Вирджиния Клэри.— Давай вычеркнем «в утренних выпусках». Не нужно так выделять обычный информационный материал. Повтори мне заголовок.

— «Сберегательные банки содействуют тайному проникновению социализма, заявил Палмер представителям деловых кругов Лонг-Айленда».

— Читай дальше.

— «Вчера вечером первый вице-президент «Юнайтед бэнк» Вудс Палмер-младший, выступая перед тысячной аудиторией руководителей деловых кругов района Нассау — Саффолк, обвинил сберегательные банки в том, что они содействуют проникновению социализма за счет частной инициативы,— читала девушка с восковки для ротапринта.— Предупреждая, что налоговые поблажки ставят их в привилегированное положение и подрывают основы всей финансовой структуры штата, Палмер определил экспансионистские устремления сберегательных банков как «серьезную угрозу экономическому процветанию и открытый призыв к национализации всей банковской системы страны», которая была бы первым шагом на пути к социализму.

Он напомнил представителям деловых кругов Лонг-Айленда, что все развитие и процветание Соединенных Штатов было построено именно на частной инициативе, она всегда служила основой их делового успеха. Но сберегательные банки, подчеркнул он, не имеют хозяина, у них нет ни держателей акций, ни частного капитала, которым они бы рисковали. Вместо этого в банках господствует самоуправная клика, которой ничто не противодействует. Они проникают в сельские местности и, как распространяющаяся плесень, поглощают все находящиеся в округе свободные деньги и направляют их в столь ограниченную сферу деятельности, что от этого страдают все отрасли деловой жизни.

Возникшие недавно слухи о том, что сберегательные банки намерены просить у правительства штата новых привилегий для своих отделений, Палмер определил как маневр, которого и следовало ожидать от безликого, не имеющего владельца объединения, живущего лишь для того, чтобы разрастаться, как раковая опухоль. Ниже приводится полный текст выступления».

Вирджиния Клэри несколько мгновений молчала, а потом сказала: — Какое слово звучит резче, чем объединение? «Сборище»? Нет... «Безликое чудовище». Вот это то, что нам нужно. Отлично.

— «Чудовище» и «раковая опухоль» в одной фразе? — с сомнением спросила девушка.

— А почему бы нет?

— Не знаю,— ответила девушка, внося исправления в текст.— Мне кажется, что это грубовато.

— Ты права,— согласилась Вирджиния Клэри.— Сберегательные банки имеют миллионы вкладчиков, которые могут рассердиться, если...— Она оборвала фразу и задумалась.— Впрочем, что ж в этом плохого? — спросила она.— Допустим, они рассердятся. Ну и что же? На кого они рассердятся? На Палмера? А кто для них Палмер? Они должны рассердиться на то, с чем они связаны,— на сберегательные банки. В следующий раз, когда они будут делать вклад или брать деньги с текущего счета, они непременно начнут задавать неприятные вопросы. Все тут вполне логично.

— Ты говоришь сама с собой,— сказала девушка, поднимаясь из-за стола и потягиваясь.— Для меня это пустые слова.

— Да-а,— неопределенно протянула в ответ Вирджиния Клэри, проведя пальцами по копне своих черных волос.— Не так-то легко заставить кого- нибудь заинтересоваться разгорающейся между банками борьбой. Для большинства все это просто скучная канитель. Им даже трудно отличить одну категорию банков от другой. Правда, им известно кое-что о социализме. Они не знают, что это такое, но в их представлении это действительно что-то похожее на чудовище. Плохо.

Девушка засмеялась и взяла свою сумку.— Ох, не хотела б я быть твоим противником, тебе палец в рот не клади,— сказала она, направляясь к двери. Палмер понял, что не успеет скрыться. Он решительно вздохнул и вошел в комнату.

— Работаете на полторы ставки, да? — проговорил он с улыбкой.

Девушка (Фроули, Роулинс или как ее там зовут) от неожиданности взвизгнула и прижала руки к груди, но, узнав Палмера, с облегчением вздохнула.

— Разве можно так пугать, мистер Палмер,— жалобно сказала она и попыталась улыбнуться ему.— До свидания,— прибавила она и направилась к лифту.

Палмер наблюдал за Вирджинией Клэри, которая не шелохнулась с того момента, как он вошел. Она взглянула на него, но прежде, чем кто-нибудь из них нарушил молчание, раздался отчетливый шелест открывающихся и закрывающихся створок лифта, который как бы перечеркнул все происходившее до этого момента.

Вирджиния провела языком по губам. Палмер отметил, что губы у нее полнее, чем это показалось ему вначале.— Мы не так часто видим вас на наших вечерних сеансах,— сказала она наконец.

— Мне нравится красться по коридорам на цыпочках и подсматривать за сотрудниками,— заявил Палмер.

— А мне вдруг показалось, что вы шпион, подосланный сберегательными банками. Я уже собиралась проглотить капсулу с цианистым калием.

— Это было бы любопытное зрелище.

— Затем я обнаружила, что у вас нет длинной, лохматой бороды, и поняла, что это кто-то из своих.

— Я не проверял этого за последнее время, но полагаю, что все еще работаю здесь.— Он взял в руки восковку, которую мисс Клэри держала в руках, и сказал:— Я произнес блестящую речь на будущей неделе.

Палмер положил восковку на место и посмотрел на мисс Клэри. Стоя вблизи от нее, он заметил, что верхние веки у нее подведены тонкой голубовато-зеленой линией и от внешних уголков глаз расходятся черные, загибающиеся кверху черточки. Палмер никогда не находился на таком близком расстоянии от нее. Колоссальные размеры его кабинета не позволяли приблизиться к кому-нибудь ближе чем на несколько ярдов.

— Разве это вы пишете речи? — спросил он.— Я думал, что такая работа поручается Маку Бернсу.

— Я всегда готовлю проекты выступлений,— ответила она.

— Странно, что он никогда ни слова об этом не говорил,— с улыбкой отметил Палмер.— Полагаю, и ваши и его познания в банковском деле могли бы уместиться на поверхности булавочной головки.

— Допустим. Однако, как говорил Микеланджело или кто-то другой, не надо быть кошкой для того, чтобы нарисовать ее.

— Что-то не похоже на Микеланджело,— сказал он, присел на край стола и окинул взглядом доску, к которой были приколоты вырезки из газет.— Ну, а если б мы работали в другой сфере? Например, изготовляли бы сыворотки, антибиотики и тому подобные штуки? А вы и Мак Бернс, действуя по принципу Микеланджело, совершали бы небольшие фактические ошибки, ну, скажем, ошибки оценочного и аналитического характера? Уж в этом-то случае, наверно, кто-нибудь бы пострадал?

Она не спешила с ответом. Разглядывая ее, Палмер отметил, что волосы ее не только не растрепаны, но весьма искусно уложены в прическу из отдельных прядей и локонов.

— Значит, нам всем посчастливилось, что мы не фармацевты,— сказала она наконец.

— Знаете, у меня создается впечатление, что вы недооцениваете значение банковского дела,— заметил Палмер.

— Вы хотите сказать, что я не вижу романтики в бухгалтерских расчетах и всяких прочих вещах? — спросила мисс Клэри.— Но нельзя же обманывать самих себя: банковское дело не что иное, как предоставление денег взаймы. Какие бы формы ни принимал этот заем — ипотека, коммерческий кредит, ценные бумаги, управление имуществом,— в конечном итоге все это лишь деньги взаймы. Весь секрет состоит в том, чтобы прежде всего заиметь деньги, затем в том, чтобы потребовать за них как можно больше процентов и обеспечить, чтобы деньги вернулись обратно.

— Совершенно верно.— Палмер встал и направился к доске с вырезками из газет. Некоторое время он делал вид, что внимательно изучает их, хотя даже заголовки сливались у него перед глазами в какие-то бесформенные, тусклые пятна.— Совершенно верно, предоставление денег взаймы,— повторил он.— Однако это не «просто» предоставление денег взаймы.

— Конечно, столь древняя профессия должна быть проникнута мистикой.

— Вы, оказывается, язвительны.

— Слегка,— призналась она и посмотрела на свои часики.

— Простите, я задерживаю вас,— заторопился Палмер.

— Нисколько.

— Однако вы посмотрели на часы.

— Чисто нервное,— сказала она.— Это вы на меня так действуете.

Потому я и съязвила. А кроме того, мне надо успеть разослать эту информацию для прессы.

— А разве это не обязанность Фредди или как его там?

— Все должно быть сдано на почту сегодня. Я всегда полагала, что вы именно потому платите мне втрое больше, чем Фредди, что ожидаете от меня втрое больше работы.

Он развел руки и будто в отчаянии уронил их.— Ваше представление о ваших обязанностях,— сказал он с улыбкой, стараясь не обидеть ее,— можно сравнить лишь с широким объемом ваших познаний в банковском деле.

— Если вы сейчас оставите меня наедине с револьвером, я поступлю так, как повелевает мне долг чести,— заявила мисс Клэри.

Он поморщился.— Это не принесло бы никакого дохода. Мы, ростовщики, любим из всего выжимать наши скромные прибыли.

— Тогда предлагаю перемирие.

— На вечер у меня назначена встреча с Бернсом, а сейчас я, по правде сказать, просто убиваю время, оставшееся до встречи. Думаю обсудить с ним, каких вопросов, по его мнению, мне следует коснуться в моем выступлении.

— Вы, кажется, пытаетесь поссорить меня с ним? — спросила она.— Из этого ничего не выйдет. Я так мало значу, а он — это весомая фигура. Кроме того, насчет социализма была именно его идея.

— Ну, что ж, подобная идея может прийти на ум либо такому человеку, который пренебрегает банковским делом, либо тому, кто абсолютно ничего в нем не смыслит. Она слегка наклонила голову набок и внимательно посмотрела на него.

— Вы очень рассержены,— сказала она,— вы стараетесь быть вежливым и сдержанным, хотя разозлились не на шутку. Он отрицательно мотнул головой.

— Вовсе нет. Ведь еще ничего не произошло. Вы еще не успели разослать информацию, которую завтра утром я должен был бы уничтожить после прочтения.

— Ах, вот оно что,— протянула она.— Теперь до меня дошло: требуется другая информация.— Она села за свободный стол и вправила в машинку лист бумаги.— Диктуйте.

— Я не составляю для вас информации. Вы перепутали обязанности сразу троих людей.

— Троих?

— Да. Я Палмер. И я не пишу информации для прессы. Это ваше дело. Вас зовут Вирджиния, но вы не работаете на ротаторе. Это дело Фредди. Когда вы это постигнете, то поймете, почему они столько платят мне, вам — поменьше, а Фредди зарабатывает в неделю всего семьдесят долларов.

Она некоторое время смотрела на него и вдруг рассмеялась.

— Не хотите ли закурить? — спросила она, подойдя к столу и разыскав под бумагами пачку сигарет.

— Благодарю вас.—Он поднес зажигалку к сигарете мисс Клэри, а затем взял свои сигареты и закурил сам.

— Теперь я знаю все, что касается распределения обязанностей. Расскажите мне и о банковском деле.

— Банковское дело — это дача взаймы денег. Я полагал, что вам это уже известно.

— Просто дача денег взаймы, и на этом все кончается?

— Нет, далеко не все. Вот где источник всех ваших заблуждений,— продолжал он.— Нельзя сказать, что мы просто дышим или просто едим. Деньги — необходимая составная часть жизни. Современный человек теперь уже не может жить без денег, как не может жить без воздуха, пищи или воды.

— Вот как! Я потрясена.

— Но не убеждена.

— Нет, я потрясена тем, что вы сами так убеждены.

— Неплохо для начала.

Он поискал глазами пепельницу и нашел ее на столе мисс Клэри среди бумаг, возле телефона, рядом с тремя фотографиями, объединенными в одну оправу. Пожелтевшие фотокарточки были немного старомодны, и по краям расплывались блеклые узоры, напоминавшие старинные виньетки. На одном из снимков была пожилая женщина лет шестидесяти, глаза у нее были еще больше, чем у Вирджинии Клэри. Рядом — фотография молодого человека лет двадцати пяти в форме штурмана ВВС периода второй мировой войны; на третьей был малыш — не то мальчик, не то девочка, во всяком случае прелестный ребенок с тонким овалом лица и огромными глазами.

— Ваша матушка? — спросил Палмер.

— Да.

— А это... брат?

— Муж.—Она на мгновение умолкла, затем добавила:—И дочка.— Снова пауза.— В живых осталась только мама.

Он выпрямился, держа в руках стеклянную пепельницу, затем протянул ее Вирджинии Клэри, и она стряхнула пепел с сигареты.

— Это случилось во время войны. Мы ехали на машине из Лаббока (в штате Техас) в Тонапа,— снова заговорила она тихим безжизненным голосом.— Очень красивая местность на побережье Тихого океана. В нашу машину на полном ходу врезался грузовик... Я понимаю,— поспешно добавила она.— Я все обещаю себе, что приберу эти фотографии дома в какой-нибудь ящик. Я все знаю.— Она взяла пепельницу из рук Палмера и отошла к столу.— Ну, а теперь расскажите все, что мне полагается знать о банковском деле, чтобы восполнить и этот пробел.

Палмер посмотрел на вспыхивающий под пеплом огонек своей сигареты и сказал:

— Если б я мог.

Глядя на мисс Клэри на привычном расстоянии, Палмер снова видел перед собой миниатюрную, привлекательную женщину, изящный винтик в сложной структуре механизма «Юнайтед бэнк». Но разглядывать в лупу отдельные части этого механизма явно не следовало, ибо при этом сущность его обнажалась слишком быстро и обаяние безвозвратно утрачивалось.

Мисс Клэри снова посмотрела на часы.

— Половина восьмого,— объявила она.— Не знаю, на какое время назначена ваша встреча с Маком Бернсом, но, быть может, вы еще успеете пообедать со мной?

Отец не раз твердил Палмеру, что все неприятности происходят от болтливости и что в любых случаях жизни предпочтительнее всего молчание. А он вот разболтался и в результате попал в затруднительное положение.

— Впрочем, это можно сделать и в другой раз,— быстро добавила мисс Клэри, давая Палмеру возможность с достоинством отступить.— Я уже так давно живу в невежестве, что можно потерпеть еще немного. Палмер отрицательно покачал головой:— Очень сожалею, но мне кажется, что это дело неотложное.