Предлагаемая вниманию читателя книга исследует историю экономической мысли в необычном ракурсе. Речь пойдет не об истории самих экономических идей, а о том представлении о человеке, которое стоит за ними.

Экономическая наука в понимании многих - это область "холодных чисел" и объективных знаний. Так или иначе, это единственная из общественных дисциплин, претендующая на звание точной науки, которая обнаруживает законы, не зависящие от воли и сознания людей. Однако эта объективность весьма относительна, а отчасти и иллюзорна.

На наш взгляд, человек отражается в зеркале экономической теории двояко. Прежде всего мы имеем дело с человеком как объектом изучения экономической науки: работником, потребителем, предпринимателем. В советской научной литературе с ее "приматом производства" преимущественное внимание получила тема человека-работника как непосредственной производительной силы¹.

В последние годы делаются попытки вовлечь в рассмотрение не только производительный, но и потребительный потенциал "человеческого фактора" как основного двигателя экономического развития². Наконец, все чаще появляются работы о человеке-предпринимателе - экономическом субъекте, с которым различные слои нашего общества связывают свои надежды или опасения³.

О двух из перечисленных нами экономических ипостасей человека - потребителе и предпринимателе - пойдет речь и в этой книге при разборе соответствующих западных теорий. Однако эти и другие концепции будут нас интересовать не сами по себе, а с точки зрения модели человека, принятой в экономической теории. Исследованию этой темы, которая за редчайшим исключением в советской экономической литературе даже не ставилась, и посвящена наша книга.

Итак, речь пойдет не столько о человеческом поведении как предмете изучения, сколько об априорной модели, гипотезе человеческого поведения как инструменте исследования, элементе метода экономической теории.

Никакая экономическая теория не может обойтись без рабочей модели человека, т.е. определенных допущений относительно детерминантов и способов его экономического поведения. Главными компонентами такой модели являются, на наш взгляд, гипотеза о мотивации или целевой функции экономической деятельности чело века, гипотеза о доступной ему информации и определенное представление о физических и, главное, интеллектуальных возможностях человека, позволяющих ему в той или иной мере добиваться своей цели.

Далеко не всегда рабочая модель человека излагается экономистами-теоретиками в явном виде⁴. Часто, чтобы ее обнаружить, исследователю приходится пользоваться Диогеновым фонарем. Но так или иначе, она всегда есть. Даже самая телеологическая детерминистская теория, целиком состоящая из "железных" законов, подразумевает хотя бы, что цели наиболее характерных для данного общества хозяйственных агентов совпадают с целью самой системы.

Теперь, разделив субъекта реальной экономической деятельности и его теоретическую модель, мы должны рассмотреть вопрос о связи между ними. Казалось бы, он не содержит никаких сложностей: определенное представление о реальном хозяйственном поведении всегда предшествует формированию теоретической абстракции. Однако однозначного соответствия здесь нет. Для экономической теории как обобщенного отражения многообразных явлений хозяйственной жизни просто необходима упрощенная, схематичная модель человека. Поэтому, превращаясь в предпосылку экономической теории, исходное, представление о человеке претерпевает более или менее существенные изменения. Бывает и так, что техника анализа "забегает вперед" и рабочая модель человека как один из ее элементов значительно удаляется от реального поведения (см. утрированные представления о рациональности экономических субъектов в некоторых разделах современной неоклассической теории, о которых пойдет речь в гл.2 и 3).

Такая относительная независимость теоретической модели экономического поведения от эмпирических данных представляет собой отдельную проблему, над которой и по сей день ломают копья методологи. Если бы степень этой независимости была очень велика, предпринятое нами изучение модели человека в экономической теории могло бы представить интерес только для узкого круга специалистов по истории и методологии этой науки. Однако, как представляется автору, дело обстоит иначе.

Во-первых, знание модели человека, лежащей в основе выводов экономической теории, раскрывает перед нами область допустимых значений, в которой эти выводы справедливы и учат осторожности при их применении.

Во-вторых, модель человека в любой теоретической системе тесно связана с общими представлениями ее автора о законах функционирования экономики и об оптимальной государственной политике. Здесь можно выделить два основных типа экономического миро воззрения (при неисчислимом множестве промежуточных форм). Для первого типа характерны модели человека, в которых его главным мотивом является собственный интерес, как правило, денежный, или сводимый к деньгам; его интеллект и информированность оцениваются высоко и считаются достаточными для достижения постав ленной "эгоистической" цели. Эти модели обычно соответствуют редукционистскому, атомистическому взгляду на экономику (и общество в целом) как на простую совокупность хозяйствующих индивидов, делящуюся на них "без остатка". В таких теориях она рассматривается как равновесная и относительно гармоничная система, в которой "компетентный эгоизм" всех ее членов через посредство свободной конкуренции ведет к наибольшему благо состоянию всего общества. При этих предпосылках всякое вмешательство извне (за исключением того, которое защищает свободу конкуренции) затруднит достижение индивидом и, значит, всем обществом своего оптимума.

Такой тип взаимосвязи модели человека, модели общества и рекомендуемой политики характерен для английской классической школы и неоклассического направления.

Во втором типе экономического мировоззрения целевая функция человека предполагается более сложной (например, в нее входят, помимо дохода и богатства, свободное время, покой, соблюдение традиций или альтруистические соображения), на его способности и возможности налагаются существенные ограничения: недоступность информации, ограниченность памяти, подверженность эмоциям, привычке, а также внешним влияниям (в том числе моральным и религиозным нормам), затрудняющим действия, соответствующие рациональному расчету.

Такие "несовершенные" хозяйственные агенты неспособны достигать оптимума какой-либо целевой функции. Кроме того, они лишены абсолютного индивидуализма и образуют общности и коллективы с групповыми интересами. Общество здесь не может быть сведено к простой совокупности атомистических индивидов и, как правило, не находится в гармоничном, равновесном состоянии. Отсюда вытекает необходимость активного вмешательства в экономику со стороны общества (в лице государства), для привнесения извне общего блага, недоступного пониманию отдельных индивидов, а также для согласования групповых, классовых и других интересов.

Такой тип взаимосвязи человек - общество - политика характерен для исторической школы, институционализма, теории Кейнса. Различие между двумя обозначенными типами экономических теорий проявляется не только в общем подходе к философии экономической жизни, но и в конкретных рецептах экономической политики. К примеру, Кейнс, исходя из того, что хозяйственный агент недостаточно проницателен, чтобы отличить рост реальной заработной платы от роста номинальной, рекомендовал для общего блага политику "регулируемой инфляции".

Напротив, неоклассическая школа "рациональных ожиданий", предполагая, что хозяйственные агенты в состоянии мгновенно рас познавать инфляционный рост цен, в принципе отвергает государственную политику стимулирования спроса.

При этом нельзя утверждать, что один тип теории (и политики) всегда заведомо лучше другого. Теория Кейнса и основанная на ней активная государственная экономическая политика завоевали западный мир после того, как великая депрессия 1929-1933 гг. наглядно показала банкротство либерально-индивидуалистического типа экономической теории и политики в условиях господства "сверхиндивидуальных" монополистических корпораций.

Когда же государственное регулирование, мощные социальные программы достигли таких масштабов, что стали сдерживать частную инициативу и предпринимательский дух, закономерным стал возврат от социально-дирижистского типа экономического мировоззрения к либерально-индивидуалистическому.

Вообще, на наш взгляд, различие между описанными выше типами экономического мировоззрения во многом связано с различным уровнем абстракции, в подходе к человеку и обществу.

Человек представляет собой сложную систему, состоящую из многих уровней. Его можно рассматривать как изолированного индивида (разумное существо, наделенное потребностями), как члена социальной группы, класса, общества, наконец, всего человечества. Целью экономического поведения человека в принципе можно считать и деньги, и стоящие за ними товары, и полезность, т. е. удовлетворение потребностей с помощью этих товаров и услуг. Можно учитывать или игнорировать воздействие на индивидуальное поведение тех или иных общественных институтов (морали, религии и т.д.). Но целесообразным, оправданным с научной точки зрения будет выбор такого уровня абстракции, на котором выявляются специфичные, существенные именно для данной проблемы черты объекта исследования. Достоинства того или иного уровня абстракции при исследовании хозяйственного субъекта всегда носят относительный характер.

Так, для того чтобы показать взаимозависимость всех свободных производителей и потребителей в рыночной экономике, наилучшим и, может быть, единственным средством является построение математической модели общего равновесия, которая предполагает чрезвычайно абстрактный подход к обществу и свойствам экономического субъекта.

Напротив, там, где речь идет о динамичных процессах, взрывающих рамки равновесного подхода (циклические бумы и спады, феномен предпринимательства и пр.), либо, напротив, о деятельности устойчивого общественного института (например, корпорации), оказывающего сильное влияние на экономическую систему, необходим более конкретный подход, замечающий в человеке значительно больше, чем в первом случае. Подробнее об этом пойдет речь в гл.3. Здесь же достаточно со всей решительностью подчеркнуть, что глубина абстракции, присущая той или иной модели человека, не может однозначно, считаться ни ее преимуществом, ни ее недостатком⁵. Во всяком случае, любой выигрыш в строгости и простоте теории, и однозначности выводов, который дает повышенная степень абстрактности, неизбежно оборачивается проигрышем в комплексности и реалистичности анализа.

Наконец, в-третьих (хотя читатель, естественно, успел забыть, что было во-первых и во-вторых), модель человека в экономической науке заслуживает внимания еще и потому, что ока отражает идеологический и мировоззренческий контекст своего времени, влияние господствующих философских течений.

В какой-то степени эти вопросы будут затрагиваться в данной монографии, хотя, безусловно, такие проблемы, как экономическая теория и психология, экономическая теория и гносеология, экономическая теория и этика заслуживают специального и значительно более глубокого рассмотрения.

В заключение несколько слов о структуре книги. Автор пытался раскрыть заявленную им проблему в разных аспектах. Глава первая - историческая, в ней описываются основные модели человека в западной экономической теории в хронологическом порядке и анализируется их смена во времени. Это своего рода краткая история экономической мысли в том виде, в каком она отразилась в рабочей модели человека. Период, которым ограничивается рассмотрение, примерно соответствует времени существования общей экономической теории как самостоятельной науки: от "Богатства народов" А.Смита до "Общей теории" Дж.М.Кейнса.

Главы вторая и третья посвящены послевоенной западной экономической науке, которая характеризуется, с одной стороны, сосуществованием нескольких исследовательских парадигм: неоклассики, кейнсианства, институционализма и т.д., а с другой - глубокой специализацией различных областей исследования: теории фирмы, потребления, финансовых рынков и пр. Она представляет собой как бы матрицу, по строкам которой расположены различные исследовательские подходы, а по столбцам - отдельные проблемы. В этих условиях говорить о какой-то единой модели человека или хотя бы ее эволюции в данный период неправомерно. Зато имеющийся плюрализм подходов дает нам возможность сопоставить альтернативные модели человека (гл.2), а специализация отдельных отраслей экономического знания позволяет на конкретном материале рас смотреть уже упоминавшийся вопрос: насколько зависит теоретическая модель человека от реальных особенностей поведения людей в разных сферах экономической деятельности (гл.3).

Примечания

1. Из последних работ см., например: Белкин Е.В. Человеческий фактор общественного производства. М., 1989. ↑

2. См.: Марцинкевич В.И. США - человеческий фактор и эффективность экономики. М., 1991. ↑

3. См.: Горланов Г.В., Карпов В.В., Рязанов Д.Т. Социалистическая предприимчивость. М., 1988; Аузан А.А. Путь к социалистическому предпринимательству. М., 1990; Автономов В.С. Предпринимательская функция в экономической системе. М., 1990.; Зотов В.В. О роли концепции "экономического человека" в пос тановке проблемы мотивации / / Мотивация экономической деятельности. Сб.тр. ВНИИСИ. Вып.11.М. 1980. ↑

4. Самосознание экономической науки развито еще недостаточно: лишь немногие экономисты ясно понимали и излагали методологию своих исследований (среди них: Дж.С.Милль, К.Менгер, Ф.Найт, Дж.Хикс, К.Эрроу, О.Уильямсон). Что же касается "профессиональных" методологов-философов, то они часто привносят в обсуждение проблемы, не слишком интересные для профессиональных экономистов. См.: Hallsman D. Economic methodology In a nutshell // J.Econ.Persp. 1989. Vol.3, N 2. P.115-127. ↑

5. Позволим себе одну поучительную аналогию. По древней индийской легенде, Будда однажды спросил своего ученика: "Кто идет там по дороге?"."Красивая молодая женщина", -.ответил ученик. "Точнее!' - "Молодая женщина!"

"Точнее!" - "Женщина!"

"Точнее!" - "Человек!"

"Точнее!" - "Скелет!"

Учитель был доволен последним ответом. С нашей же точки зрения, здесь налицо типичный случай выбора различных уровней абстракции. При переходе от женщины к "человеку" и уж тем более от человека к скелету теряются настолько существенные признаки объекта, что его анализ приобретает совершенно иной смысл. Просматривается здесь и принципиальная разница в установке, отношении к объекту: если престарелый, переживший свои желания Будда действительно мог неотвязно думать о смерти, которая неминуемо ждет каждого, то для молодого ученика, разумеется, более существенным было именно то, что он видит красивую молодую женщину. ↑