Вспоминая молодость Маркса, Энгельс писал в 1892 г. будущему биографу великого революционера и ученого Францу Мерингу, что в студенческие годы в Бонне и Берлине (1835—1841 гг.) “о политической экономии он абсолютно ничего не знал”. По свидетельству Энгельса, “свои экономические занятия Маркс начал в 1843 г. в Париже изучением великих англичан и французов...”.

Удивительное впечатление оставляет чтение этих ранних марксовых конспектов, опубликованных лишь в 30-х годах нашего столетия. 25-летний Маркс открывает для себя Смита и Рикардо. Он доходит до первого “великого француза” — Буагильбера. Трудно сказать, что натолкнуло Маркса на этого экономиста начала XVIII в., к тому времени изрядно забытого. Может быть, здесь сыграла роль даже случайность: в 1843 г. в Париже вышел сборник трудов французских экономистов первой половины XVIII в.; после 130-летнего перерыва там были впервые переизданы сочинения Буагильбера. От смешанного немецко-французского конспекта сочинений Буагильбера Маркс перешел к коротким замечаниям, а потом к размышлениям. На них наталкивали замечательные, опережавшие свое время идеи руанского судьи времен Людовика XIV.

Этот конспект Маркс, вероятно, использовал и через 10 с лишним лет при работе над книгой “К критике политической экономии”, где он впервые дал глубокую оценку “более чем полуторавековых исследований классической политической экономии, которая начинается в Англии с Уильяма Петти, а во Франции с Буагильбера и завершается в Англии Рикардо, а во Франции Сисмонди”.

Буагильбер привлекал Маркса не только как ученый и писатель. Этот умный и честный человек, будучи сам “винтиком” государственной машины абсолютистской монархии, поднял свой голос в защиту угнетенного большинства французского народа и поплатился за это.

Бедная Франция

Казалось, царствованиюЛюдовика XIV не будет конца. Прошло больше 40 лет с тех пор, как в 1661 г. молодой король после смерти всесильного министра Мазарини стал править самостоятельно. Началось XVIII столетие. И люди спрашивали себя и (если осмеливались) друг друга: что же будет с Францией, если бог еще надолго продлит дни “короля-солнца”?

В первые два десятилетия царствования хозяйством страны управлял Кольбер. Он понимал важность промышленности и многое делал для ее развития. Однако рост некоторых ее отраслей шел в ущерб сельскому хозяйству, которое Кольбер рассматривал только как источник финансовых средств для государства. Самый главный порок политики Кольбера заключался в том, что она оставляла в неприкосновенности феодальные отношения, а они сковывали экономическое и общественное развитие страны. Может быть, усилия Кольбера имели бы больший успех, если бы королевская власть не ставила перед ним одной главной задачи: любой ценой выжать деньги для войн, которые без конца вел честолюбивый Людовик, и для его невиданно пышного двора.

После смерти Кольбера некоторые достижения его политики были быстро утрачены, а ее пороки дали себя знать с удвоенной силой. В 1701 г. началась самая неудачная и разорительная для Франции война — так называемая “ война за Испанское наследство, в которой против нее выступала коалиция в составе Англии, Голландии, Австрии и нескольких мелких государств.

Старея, Людовик XIV терял свой талант привлекать к руководству государством способных людей. На смену энергичному и трудолюбивому Кольберу пришли посредственности. Первое место среди” министров при Людовике XIV и двух следовавших за ним Бурбонах занимал генеральный контролер финансов, в руках которого было сосредоточено управление финансами государства, хозяйством страны, внутренними делами, юстицией, а порой и военными делами. По существу, это был премьер-министр, который, однако, только выполнял волю монарха.

Проведение любых экономических реформ зависело от генерального контролера. Зная это, Буагильбер без конца пытался убедить в полезности своих проектов людей, которые занимали этот пост в последнем десятилетии XVII и первом десятилетии XVIII в.,— Поншартрена и Шамильяра. Но эти люди были неспособны даже выслушать его до конца. Добившись однажды аудиенции у Поншартрена, Буагильбер начал свой доклад таким заявлением: возможно, министр сначала сочтет его сумасшедшим, но быстро изменит свое мнение, как только вникнет в его, Буагильбера, идеи. Послушав его несколько минут, Поншартрен расхохотался и сказал, что он остается при первоначальном мнении и не нуждается в дальнейшем разговоре.

Правительство не желало и слышать ни о каких реформах, которые могли бы затронуть интересы привилегированных сословий (дворянства и духовенства) и новых кровососов — налоговых откупщиков, богатых финансистов. Между тем только такие реформы могли вывести хозяйство страны из затяжного кризиса, и в этом направлении шли проекты докучливого руанца.

Сочинения Буагильбера являются одним из важнейших источников сведений о бедственном состоянии экономики Франции той эпохи, о тяжелом положении народа, три четверти которого составляло крестьянство. Но об этом писали многие. Вот, например, свидетельство крупного писателя, воспитателя дофина, Франсуа Фенелона: “Обработка земли почти заброшена, города и деревни обезлюдели. Все ремесла пришли в упадок и не могут прокормить работников. Всякая торговля замерла”. Видный автор политических и экономических сочинений маршал Вобан в 1707 г. писал, что одна десятая часть всего населения нищенствует, пять десятых — на грани нищенства, три десятых — в очень стесненном положении и лишь одна, высшая, десятая доля живёт хорошо, в том числе несколько тысяч человек — роскошно.

Отличие Буагильбера от этих критиков заключалось в том, что он в какой-то мере понимал коренные причины такого положения. Поэтому он и мог много сделать для развития экономической мысли. Не случайно взгляд его обращался к деревне. Здесь был ключ к развитию во Франции прогрессивного буржуазного хозяйства. Король, дворянство и церковь упорно держали этот ключ под замком, пока революция в конце столетия не сломала все замки. Французский крестьянин был лично свободен уже несколько столетий. Но он не был свободным собственником земли, на которой жил и работал. Средневековый принцип “нет земли без сеньора” действовал с полной силой, хотя и в изменившихся формах. В то же время во Франции не было того сильного нового класса капиталистических фермеров-арендаторов, который развивался в Англии. Крестьянство изнемогало под тройным гнетом: оно платило ренту и несло бремя самых разных феодальных повинностей по отношению к помещикам; содержало многочисленную армию попов и монахов, отдавая на церковь десятую часть своих доходов; было, по существу, единственным плательщиком налогов королю. Дворянство и духовенство налогов не платили, а городская буржуазия была, с одной стороны, относительно слаба, а с другой — гораздо успешнее могла уклоняться от налогов.

Как много раз повторял Буагильбер в своих сочинениях и докладных записках, эта экономическая система убивала у крестьянина всякие стимулы к улучшению обработки земли, к расширению производства.

Подчиняя всю экономическую политику задаче извлечения налоговых доходов, государство использовало феодальные пережитки, задерживало их разрушение. Вся Франция была разрезана на отдельные провинции таможенными границами, на которых взимались пошлины со всех перевозимых товаров. Это мешало развитию внутреннего рынка, росту капиталистического предпринимательства. Другим препятствием было сохранение в городах ремесленных цехов с их привилегиями, жесткой регламентацией и ограничением производства. Это тоже было выгодно правительству, потому что оно без конца продавало цехам одни и те же привилегии. Даже немногие крупные мануфактуры, которые насаждал Кольбер, в начале XVIII столетия пришли в упадок. В 1685 г. Людовик XIV отменил Нантский эдикт, которым допускалась известная веротерпимость. Многие тысячи семей гугенотов — ремесленников и торговцев покинули Францию, увозя с собой деньги, мастерство и: предпринимательскую сметку.

Судья из Руана

Экономические прожектеры — особый тип людей, который встречается, наверное, во все времена и во всех странах. Они похожи на другое особенное племя — изобретателей и нередко наталкиваются на такие же препятствия: эгоистические интересы сильных мира сего, консерватизм и обыкновенную человеческую глупость.

Буагильбер был одним из самых неистовых, честных и бескорыстных экономических прожектеров. Во Франции Людовика XIV его неизменно ждала неудача, и эта неудача была для него более глубокой личной трагедией, чем даже для Петти. Личность Буагильбера, может быть, не отличается такой многогранностью и колоритностью, как фигура сэра Уильяма. Но уважения он внушает, пожалуй, больше. Уже современники, давая характеристику смелому руанцу, обращались за примерами подобных гражданских добродетелей к классической древности. Говоря об этих двух экономистах, Маркс писал, что, “в то время как Петти был легкомысленным, жаждавшим грабежа и бесхарактерным авантюристом, Буагильбер... с большим умом и такой же большой смелостью выступал за угнетенные классы”. Надо отметить, что Маркс знал Буагильбера только по опубликованным произведениям и предвосхитил в этой фразе его человеческий облик, раскрывшийся для исследователей более полно после того, как в 60-х годах XIX в. была обнаружена переписка Буагильбера.

Пьер Лепезан де Буагильбер родился в 1646 г. в Руане. Семья его принадлежала к нормандскому “дворянству мантии” — так называли в старой Франции дворян, занимавших наследственные судебные и административные посты; кроме того, имелось “дворянство шпаги”, служившее королю оружием. “Дворянство мантии” в XVII и XVIII столетиях быстро пополнялось за счет разбогатевших буржуа. Таково было и происхождение Буагильберов.

Юный Пьер Лепезан получил отличное для своего времени образование, по его завершении поселился в Париже и занялся литературой. Он опубликовал несколько переводов с древних языков и в 1674 г. издал написанную им историческую хронику о шотландской королеве Марии Стюарт. Однако на этом его литературная карьера прервалась.

Он обратился к традиционной в их семье юридической профессии и, женившись в 1677 г. на девушке своего круга, получил вскоре судебно-административную должность в Нормандии. По каким-то причинам он находился в ссоре со своим отцом, был лишен наследства в пользу младшего брата и вынужден был сам “выходить в люди”. Делал он это весьма успешно, так что уже в 1689 г. смог купить за большие деньги доходную и влиятельную должность генерального лейтенанта судебного округа Руана. В своеобразной системе тогдашнего управления это означало нечто вроде главного городского судьи вместе с функциями полицейского и общего муниципального управления. Эту должность Буагильбер сохранил до конца дней и за два месяца до смерти передал ее старшему сыну.

Система продажи должностей была одним из самых вопиющих общественных зол монархии Бурбонов,— таким путем казна выкачивала деньги у буржуазии и тем самым ограничивала ее возможности вкладывать их в производство и торговлю. Часто придумывали новые должности или делили старые на части и заставляли вновь выкупать их. Один из министров Людовика XIV шутил: как только его величество создает новые должности, так находятся дураки, покупающие их.

Экономическими вопросами Буагильбер начинает заниматься, видимо, с конца 70-х годов. Живя среди сельского населения Нормандии и путешествуя по другим провинциям, он видит отчаянное положение крестьянства и скоро приходит к выводу, что это — причина общего упадка хозяйства страны. Дворяне и король оставляют крестьянину лишь столько, чтобы он не умер с голоду, а порой забирают и последнее. Трудно при этом надеяться, что он будет увеличивать производство. В свою очередь, страшная нищета крестьянства — главная причина упадка промышленности, так как она не имеет сколько-нибудь широкого рынка сбыта.

Эти идеи постепенно зреют в голове судьи. В 1691 г. он уже говорит о своей “системе” и, очевидно, излагает ее на бумаге. “Система” представляет собой серию реформ, как мы теперь сказали бы, буржуазно-демократического характера. При этом Буагильбер выступает не столько как выразитель интересов городской буржуазии, сколько как защитник крестьянства. “С Францией обращаются как с завоеванной страной” — этот рефрен пройдет через все его сочинения.

Можно сказать, что “система” Буагильбера и в ее первоначальной форме, и в окончательном виде, какой она приобрела к 1707 г., состояла из трех основных элементов.

Bo-первых, он считал необходимым провести большую налоговую реформу. Не вникая в детали, можно сказать, что он предлагал заменить старую, ярко выраженную регрессивную систему пропорциональным или слегка прогрессивным обложением. Вопрос об этих принципах обложения сохраняет свою остроту и в настоящее время, поэтому стоит разъяснить его. При регрессивной системе, чем больше доход данного лица, тем меньше в процентном отношении налоговые изъятия; при пропорциональной системе изымаемая доля дохода одинакова; при прогрессивной она растет с повышением дохода. Предложение Буагильбера было исключительно смелым для своего времени: ведь знать и церковь, как уже говорилось, по существу, вовсе не платили налогов, а он хотел обложить их по меньшей мере в такой же пропорции, как и бедняков.

Во-вторых, он предлагал освободить внутреннюю торговлю от ограничений,— как он выражался, “очистить дороги” (от таможенных застав). От этой меры он ждал расширения внутреннего рынка, роста разделения труда, усиления обращения товаров и денег.

Наконец, в-третьих, Буагильбер требовал ввести свободный рынок зерна и не сдерживать естественное повышение цен на него. Он находил политику поддержания искусственно низких цен на зерно крайне вредной, так как эти цены не покрывают издержек производства в сельском хозяйстве и исключают возможность его роста. Буагильбер считал, что экономика будет лучше всего развиваться в условиях свободной конкуренции, когда товары смогут находить на рынке свою “истинную ценность”. Однако он не был последователен в проведении этой идеи и, в частности, считал, что ввоз зерна во Францию должен быть запрещен.

Эти реформы Буагильбер считал исходными условиями хозяйственного подъема и повышения благосостояния страны и народа. Только таким путем можно увеличить доходы государства, убеждал он правителей. С таким проектом Буагильбер стал пробиваться к министру Поншартрену. Полная неудача, о которой говорилось выше, не обескуражила его, не поколебала веру в успех. Стремясь донести свои идеи до публики, он выпускает в 1695— 1696 гг. анонимно свою первую книгу под характерным названием: “Подробное описание положения Франции,причины падения ее благосостояния и простые способы восстановления, или как за один месяц доставить королю все деньги, в которых он нуждается, и обогатить все население”.

Упоминание о простых способах и о возможности всего достичь за один месяц носит в известной мере рекламный характер. Но вместе с тем оно отражает искреннюю веру Буагильбера в то, что стоит только принять ряд законов (а для этого, как он писал, надо всего два часа работы министров), и хозяйство поднимется “как на дрожжах”.

Но цепь разочарований только начинается. Книга остается почти незамеченной. В 1699 г. место Поншартрена занимает Шамильяр, который лично знает Буагильбера и как будто сочувствует его идеям. Руанец вновь полон надежд, он работает с новой энергией, пишет новые работы. Но главная его продукция в следующие пять лет — серия длинных писем-меморандумов для министра. Эти удивительные документы не только докладные записки, но вместе с тем личные письма, крик души. Чего он только не делает, чтобы убедить Шамильяра принять его план, проверить этот план на практике!

Буагильбер доказывает и уговаривает, грозит экономическими бедствиями, упрашивает и заклинает. Натолкнувшись на стену непонимания и даже на насмешки, он вспоминает о своем достоинстве и замолкает. Но, сознательно жертвуя личной гордостью ради отечества, вновь взывает к тем, кто обладает властью: спешите, действуйте, спасайте! Одно из писем 1702 г. заключается так: “На этом я кончаю; тридцать лет усердия и забот дают мне силу предвидения, и я публично писал, что тот способ, которым Франция управляется, приведет ее к гибели, если это не будет остановлено. Я говорю лишь то, что говорят все купцы и земледельцы”.

В другом письме, датированном июлем 1704 г., он говорит, что предшественники Шамильяра на министерском посту “полагали, что власть заменяет все и что законы естества, справедливости и разума действуют лишь для тех, кто не обладает абсолютной властью... Они поступали, как глупец, который заявляет: овес вовсе не нужен, чтобы заставить лошадь идти; для этого достаточно кнута и шпор. Эту лошадь можно использовать лишь для первой поездки, от которой она сдохнет, и ее хозяин должен будет идти пешком. Ваши предшественники придерживались правила кнута и шпор; вы останетесь верхом, лишь если будете давать лошади овес... Только на этой основе я предлагаю вам свои услуги”.

Преступление и наказание

Идут годы. Министр запрещает Буагильберу публиковать его новые сочинения, и тот до поры до времени ждет, надеясь на практическое осуществление своих идей. В 1705 г. Буагильбер наконец получает округ в Орлеанской провинции для “экономического эксперимента”. Не совсем ясно, как и в каких условиях проводился этот опыт. Во всяком случае, он уже в следующем году закончился провалом: в небольшом изолированном округе и при противодействии влиятельных сил он и не мог закончиться иначе.

Теперь уж ничто не останавливает Буагильбера. В начале 1707 г. публикует он два тома своих сочинений. Наряду с теоретическими трактатами там есть и резкие политические выпады против правительства, суровые обвинения и грозные предупреждения. Ответ не заставляет себя долго ждать: книгу запрещают, автора ссылают в провинцию. Но и тут упрямец не замолкает! Из ссылки он вновь обращается с письмом к Шамильяру и получает грубый ответ.

Буагильберу уже 61 год. Дела его расстроены, у него большая семья: пятеро детей. Родные уговаривают его утихомириться. Младший брат, добропорядочный советник парламента (провинциального суда) в Руане, хлопочет за своего старшего брата. Заступников у него хватает, да и Шамильяр понимает нелепость наказания. Но неистовый прожектер должен смириться! Стиснув зубы, Буагильбер соглашается: бессмысленно дальше биться головой о стену. Ему позволяют вернуться в Руан. Как сообщает мемуарист той эпохи герцог Сен-Симон, которому мы обязаны многими деталями этой истории, горожане встретили его с почетом и радостью.

Буагильбер больше не подвергался прямым репрессиям. Он выпустил еще три издания своих сочинений, опустив, правда, иные самые острые места. Но морально он был уже сломлен. В 1708 г. Шамильяра на посту генерального контролера сменил племянник Кольбера, умный и дельный Демаре. Он хорошо относился к опальному Буагильберу и даже пытался привлечь его к управлению финансами. Но было уже поздно: и Буагильбер был не тот, и финансы быстро катились в пропасть, готовя почву для эксперимента Джона Ло. Буагильбер умер в Руане в октябре 1714г.

Цельная и сильная личность Буагильбера выступает из его сочинений, писем и немногих свидетельств современников. И в делах, и в личном общении он не был, видимо, легким человеком: его характерными чертами были напористость, настойчивость, упрямство. Сен-Симон коротко замечает, что “его живой характер был единственным в своем роде”. Видно, однако, что он испытывал к Буагильберу уважение, граничащее с изумлением. Артур Буалиль, обнаруживший и опубликовавший переписку Буагильбера, говорит о нем на основе изучения документов: “Буагильбер непрестанно затевал конфликты, вступал в споры и борьбу, и всюду проявлялся его беспокойный, неугомонный, непримиримый характер”.

Неуживчивость его имела под собой принципиальную основу: свои принципы он яростно отстаивал и в больших, и в малых делах. А так как принципы эти были для того времени, мягко говоря, необычны, то столкновения становились неизбежными. 20 лет вел скромный судья из Руана свою трудную борьбу, жертвуя покоем, благополучием и своими материальными интересами (Шамильяр за упрямство облагал его своеобразными штрафами, заставляя вновь и вновь оплачивать ранее купленные должности). Министры не любили его, но при этом слегка (а может быть, и не слегка) побаивались: преимущество руанца состояло в бесстрашной прямоте и убежденности, с которой он отстаивал свои идеи и принципы.

Теоретик

Как и все ранние экономисты, Буагильбер подчинял свои теоретические построения практике, обоснованию предлагавшейся им политики. Его роль как одного из основателей экономической науки определяется тем, что в основу своих реформ он положил цельную и глубокую для того времени систему теоретических взглядов. Ход мыслей Буагильбера был, вероятно, схож с логикой Петти. Он задался вопросом о том, чем определяется экономический рост страны; Буагильбера конкретно волновали причины застоя и упадка французской экономики. Отсюда он перешел к более общему теоретическому вопросу: какие закономерности действуют в народном хозяйстве и обеспечивают его развитие?

Выше уже приводилась мысль Ленина: стремление найти закон образования и изменения цен проходит через всю экономическую теорию, начиная с Аристотеля. Буагильбер сделал в этот многовековой поиск своеобразный вклад. Он подошел к задаче с позиций, как мы сказали бы теперь, “оптимального ценообразования”. Он писал, что важнейшим условием экономического равновесия и прогресса являются пропорциональные или нормальные цены.

Что это за цены? Прежде всего, это цены, обеспечивающие в среднем в каждой отрасли покрытие издержек производства и известную прибыль, чистый доход. Далее, это цены, при которых будет бесперебойно совершаться процесс реализации товаров, при которых будет поддерживаться устойчивый потребительский спрос. Наконец, это такие цены, при которых деньги “знают свое место”, обслуживают платежный оборот и не приобретают тиранической власти над людьми.

Понимание закона цен, т. е., в сущности, закона стоимости, как выражения пропорциональности народного хозяйства было совершенно новой и смелой мыслью. С этим связаны другие основные теоретические идеи Буагильбера. При указанной трактовке цен, естественно, вставал вопрос: каким образом могут быть обеспечены “оптимальные цены” в экономике? По мнению Буагипьбера, такая структура цен будет складываться стихийно в условиях свободы конкуренции.

Он видел главное нарушение свободы конкуренции конкретно в установлении максимальных цен на зерно. Буагильбер считал, что с отменой максимальных цен рыночные цены на зерно повысятся, это увеличит доходы крестьян и их спрос на промышленные изделия, далее возрастет производство этих изделий и т. д. Такая цепная реакция обеспечит одновременно и всеобщее установление “пропорциональных цен” и процветание хозяйства.

До сих пор существует спор о том, кому принадлежит знаменитая фраза: .“Laissez faire, laissez passer”, ставшая позже лозунгом свободы торговли и невмешательства государства в экономику и тем самым принципом классической школы в политической экономии. Фразу приписывают, полностью или по частям, то крупному купцу времени Людовика XIV Франсуа Лежандру, то маркизу д'Аржансону (30-е годы XVIII в.), то другу Тюрго интенданту торговли Венсану Гурнэ. Но если Буагильбер и не придумал это выражение, то он четко выразил заключающуюся в нем идею. Он писал: “Надо лишь предоставить действовать природе...”

Как отмечал Маркс, у Буагильбера в понятие laissez faire, laissez passer еще не вкладывается тот эгоистический индивидуализм капиталиста-предпринимателя, какой в него стали вкладывать позже. У него “это учение имеет еще нечто человечное и значительное. Человечное в противоположность хозяйству старого государства, которое стремилось пополнить свою кассу неестественными средствами, значительное как первая попытка освободить буржуазную жизнь. Ее надо было освободить, чтобы показать, что она собой представляет” .

Вместе с тем Буагильбер не отрицал экономических функций государства; это было немыслимо для такого реалиста и практика, каким он был. Он полагал, что государство, особенно с помощью разумной налоговой политики, может способствовать высокому уровню потребления и спроса в стране. Буагильбер понимал, что сбыт и производство товаров неизбежно застопорится, если замедлится поток потребительских расходов. Оп не замедлится, если бедняки будут больше зарабатывать и меньше отдавать в виде налогов, так как они склонны быстро тратить свой доход. Богачи же, напротив, склонны сберегать доход и тем самым обостряют трудности сбыта продукции.

Этот ход рассуждений Буагильбера важен с точки зрения развития экономической мысли в последующие столетия. Исторически в буржуазной политической экономии сложились две принципиальные позиции по вопросу о главных факторах роста производства и богатства в капиталистическом обществе. Первая позиция сводилась к тому, что рост производства определяется исключительно размерами накопления (т. е. сбережений и капиталовложений). Что касается платежеспособного спроса, то это, так сказать, “само приложится”. Далее эта концепция логически вела к отрицанию возможности экономических кризисов общего перепроизводства. Другая позиция делала упор на потребительский спрос как на фактор поддержания высоких темпов роста производства. Ее предшественником в известном смысле был Буагильбер. Такая трактовка, напротив, закономерно вела к проблеме экономических кризисов.

Правда, Буагильбер связывал “кризисы” (вернее, явления, подобные кризисам, характерным лишь для более поздней стадии развития капитализма) не столько с внутренними закономерностями хозяйства, сколько с плохой государственной политикой. Его можно понять и так, что при хорошей политике недостатка спроса и кризисов можно избежать. Как бы то ни было, в своей главной теоретической работе — “Рассуждение о природе богатства, денег и податей” Буагильбер ярко и образно показал, что происходит при экономическом кризисе. Люди могут умирать не только от недостатка, но и от избытка благ! Представьте себе, говорил он, 10 или 12 человек, прикованных цепями на расстоянии друг от друга. У одного много пищи, но нет ничего больше; у другого избыток одежды, у третьего — напитков и т. д. Но обменяться между собой они не могут: цепи — это внешние, непонятные людям экономические силы, вызывающие кризисы. Эта картина гибели при изобилии вызывает в памяти картины XX в.: молоко, выливаемое в море, и кукурузу, сжигаемую в топках паровозов,— и это среди безработицы и нищеты.

Как в теории, так и в политике позиция Буагильбера отличается от взглядов меркантилистов и во многом направлена против них. Он пытался искать экономические закономерности не в сфере обращения, а в сфере производства, считая первоосновой экономики сельское хозяйство. Он отказывался видеть богатство страны в деньгах и стремился развенчать их, противопоставляя деньгам реальное богатство в виде массы товаров. Наконец, выступление Буагильбера за экономическую свободу также означало прямой разрыв с меркантилизмом.

Буагильбер и французская политическая экономия

Гуманизм является светлой и привлекательной чертой взглядов Буагильбера. Но его “крестьянолюбие” имело и свою оборотную сторону с точки зрения экономической теории. Во многом он смотрел не вперед, а назад, недооценивая роль промышленности и торговли, идеализируя крестьянское хозяйство. Это влияло на его взгляды по коренным экономическим вопросам.

Причины позиции Буагильбера, заметно отличающей его от Петти, надо искать в исторических особенностях развития французского капитализма. Промышленная и торговая буржуазия была во Франции несравненно слабее, чем в Англии, капиталистические отношения развивались медленнее. В Англии они утвердились уже и в сельском хозяйстве. Английская экономика в большей мере характеризовалась разделением труда, конкуренцией, мобильностью капитала и рабочей силы. В Англии политическая экономия развивалась как чисто буржуазная система взглядов, во Франции она во многом имела мелкобуржуазный характер.

Английская классическая политическая экономия, у истоков которой стоит Петти, выдвинула в центр научного анализа два важнейших и связанных между собой вопроса. Какова конечная основа цен товаров? Откуда берется прибыль капиталиста? Для того чтобы дать ответы на эти вопросы, необходимо было исследовать природу стоимости. Трудовая теория стоимости закономерно оказалась основой мышления английских экономистов. Развивая эту теорию, они постепенно приближались к пониманию различия между конкретным трудом, создающим различные потребительные стоимости, и абстрактным трудом, лишенным качественной характеристики, имеющим только один параметр — продолжительность, количество. Это различие никогда не было выявлено и сформулировано до Маркса, но приближение к нему представляет собой некоторым образом историю английской политической экономии от Петти до Рикардо.

Закон стоимости — вот подлинный предмет ее исследований. Но, как отмечает Маркс, “закон стоимости для своего полного развития предполагает общество с крупным промышленным производством и свободной конкуренцией, т. е. современное буржуазное общество”. Такое общество развивалось во Франции с большим запозданием против Англии. Это затрудняло для теоретиков наблюдение и понимание действия закона стоимости.

Правда, Буагильбер через свою концепцию “пропорциональных цен” сводил “если не сознательно, то фактически меновую стоимость товара к рабочему времени...”. Но он был далек от понимания двойственной природы труда и потому вообще игнорировал стоимостную сторону богатства, в которой как раз и воплощается всеобщий абстрактный труд. В богатстве он видел только вещественную сторону, рассматривал его лишь как массу полезных благ, потребительных стоимостей.

Особенно ярко эта ограниченность мышления Буагильбера сказалась в его взглядах на деньги. Он не понимает, что в обществе, где действует закон стоимости, товары и деньги представляют собой неразрывное единство. Именно в деньгах, этих абсолютных носителях меновой стоимости, находит свое самое завершенное выражение абстрактный труд. Буагильбер фанатически борется против денег, противопоставляя им товары,— в его понимании, просто полезные блага. Поскольку деньги сами по себе не являются предметом потребления, они кажутся ему чем-то внешним и искусственным. Деньги приобретают противоестественную тираническую власть, и это причина экономических бедствий. Свое “Рассуждение о природе богатств” он начинает яростными нападками на деньги: “Испорченность сердец превратила... золото и серебро... в идолов... Их превратили в божества, которым приносили и приносят в жертву больше благ, ценностей и даже людей, чем слепая древность когда-либо жертвовала этим божествам, с давних пор превратившимся в единственный культ и религию большей части народов”.

Утопическое стремление освободить капиталистическое производство от власти денег, не меняя в то же время его основ,— это, как выразился Маркс, “национальный наследственный недуг” французской политической экономии, начиная с Буагильбера и кончая социализмом Прудона.

Буагильбер не мог вскрыть классовой, эксплуататорской природы буржуазного общества, которое в его время только формировалось в недрах феодального строя. Но он резко критиковал экономическое и социальное неравенство, угнетение, насилие: Буагильбер был одним из первых людей, сочинения которых готовили гибель “старого порядка”, прокладывали путь революции. Это понимали защитники абсолютной монархии уже в XVIII в. Почти через полвека после смерти Буагильбера один из таких защитников писал, что его “отвратительные сочинения” возбуждают ненависть к правительству, призывают к грабежу и возмущению и особенно опасны в руках молодого поколения. Но именно это и есть одна из причин, по которым сочинения и личность Буагильбера важны и интересны для нас.