Главная  Читальня  Ссылки  О проекте  Контакты 

Я подъезжал к дому. Чем меньше миль отделяло меня от той долины, Где я родился, тем более дикими становились места. Пологие спуски превращались в крутые склоны холмов, поросшие скошенной травой, папоротником и вереском. Утром прошел дождь, но теперь тучи рассеялись, обнажив бледно-голубое небо. Под солнечными лучами вымытые дождем травы окрасились в ярко-зеленые тона, и даже всегда угрюмые каменные стены теперь сверкали на склонах холмов, как серебристые змейки. Поездка по долине всегда вселяла в меня новые силы, сколько бы часов мне не пришлось просидеть за баранкой.

Наконец я оказался возле той развилки, где стоял знак «Бартуэйт З», указывавший на вершину холма. Я свернул на дорогу, неправдоподобно круто поднимавшуюся вверх. Через Пять минут с высоты я уже смог заглянуть вниз, в крохотную долину, где ютился поселок Бартуэйт. На спуске я миновал солидные коттеджи, сложенные из серого камня. В ящиках под окнами росли герань и лобелия. Минуя узкую дорожку, которая вела к крупной ферме, я сбавил скорость. Над белыми воротами большими буквами было выведено: «Ферма "Яблоня"». Все здесь выглядело почти так же, как и в годы моего детства. Новый скотный двор, более современные машины, но все остальное осталось прежним.

Я проехал через поселок, по мосту пересек небольшую речку, на другом ее берегу поднялся по склону еще одного холма и остановился у последнего коттеджа, там, где кончался поселок и начиналась вересковая пустошь. Я прошел по небольшому переднему дворику, где буйно цвели штокрозы, лаванда, гладиолусы, обычные розы и множество ярких цветов, названий которых я не знал, и стукнул железным кольцом в дверь, охраняемую полудесятком высоких наперстянок.

Через минуту в двери засуетилась невысокая фигурка моей матери.

— Входи, входи... — приговаривала она. — Садись. Ты хорошо доехал? Приготовить тебе чаю? Ты, должно быть, устал.

Мать провела меня в гостиную.

— Садись в отцовское кресло, — как всегда, сказала она. — Оно такое удобное.

Я опустился в старое кожаное кресло. Не прошло и минуты, как мать уже угощала меня испеченными ею лепешками и домашним клубничным вареньем. Я с восторгом отозвался о саде, и несколько минут мы обсуждали, что там можно было бы еще сделать. Потом очередь дошла до деревенских сплетен, и я узнал о последних скандальных проделках миссис Кирби, бартуэйтовской Памелы Бордес. Затем последовал долгий рассказ о проблемах моей сестры Линды, которая никак не могла подобрать подходящую обивку для своего дивана, и обычные мягкие упреки, что я редко заглядываю к ней. Все это время мать не сидела спокойно ни секунды. Любое слово она сопровождала красноречивыми жестами, каждую минуту вскакивала, чтобы долить мне чаю, поправить что-нибудь в гостиной или сбегать на кухню за очередной порцией лепешек. От разговоров, от постоянной беготни она даже немного раскраснелась. Она всегда была очень энергичной женщиной, без ее участия не обходилось ни одно событие в поселке. Все ее любили. В словах и поступках матерью всегда руководили доброта и искреннее желание помочь людям. К тому же односельчане все еще жалели ее. В крохотном поселке семнадцать лет — не такой уж большой срок. В таких приятных разговорах прошел почти весь день. Потом, войдя в гостиную с очередной чашкой чаю, мать сказала:

— Все же твой отец мог бы и написать. Он уже давно осел в Австралии, можно было бы отправить хоть одно письмо. Я уверена, он давно нашел отличную овцеводческую ферму. На прошлой неделе я видела по телевизору одну такую. Она бы нам точно подошла.

— Конечно, он скоро напишет. Пойдем, посмотрим сад, — сказал я, пытаясь сменить тему. Мои усилия были напрасны.

— С его стороны это ужасно невнимательно. Кроме коротенького письмеца мне ничего не нужно. Понимаю, звонить из такой дали по телефону — это дороговато. А ты получил от него весточку?

— Нет, мама, к сожалению, тоже ничего не получил, — ответил я.

Я и не мог ничего получить. Мой отец не уехал в Австралию.

Не был он ни в Аргентине, ни в Канаде, как долгие годы была уверена мать. Отец давно умер.

Несчастье произошло, когда мне было одиннадцать лет, и хотя это было не на моих глазах, даже то, что я увидел, я не смогу забыть никогда. Отец работал на нашей ферме. Что-то попало в комбайн, машину заклинило, и отец попытался вытащить посторонний предмет. Он забыл или не захотел выключить двигатель. В этот момент я стучал футбольным мячом в стенку амбара с другой его стороны. Я услышал истошный вопль, заглушивший грохот комбайна. Крик был недолгим. Я обежал вокруг амбара и увидел то, что осталось от моего отца.

В конце концов я более или менее оправился от потрясения, но моя мать так и не смогла примириться с утратой. Она очень любила отца и не могла признать, что его уже нет. Она создала свой собственный мир, где он был еще жив, и так чувствовала себя спокойней. Мой отец был арендатором одной из крупнейших ферм в округе. В поселке он пользовался всеобщим уважением, что немного облегчило жизнь матери, моей старшей сестре и мне. Владелец этих земель, лорд Маблторп, много времени проводил на ферме моего отца, обсуждая с ним всевозможные способы повышения урожайности земли. Они стали добрыми друзьями. Когда отец погиб, лорд Маблторп дал нам этот коттедж, сказав, что моя мать может жить в нем до конца своих дней. Страховая компания выплатила щедрую компенсацию, благодаря которой мы так и не узнали, что такое нищета. Нам помогали добрые соседи.

Мой отец был хорошим человеком. Так все о нем отзывались. Я отчетливо помнил этого крупного, энергичного мужчину с развитым чувством добра и зла. Я изо всех сил всегда старался угодить ему, и обычно мне это удавалось. Если же я не оправдывал надежд, то платил дорогой ценой. Однажды по окончании полугодия я принес домой не слишком хорошие оценки, да еще записку от учителя о том, что я валял дурака на уроках. Отец прочел мне целую лекцию о важности учения. Следующее полугодие я закончил с отличием.

Смерть отца и то, что случилось потом с матерью, казалось мне несправедливым, жестоким наказанием. Меня убивала моя полная неспособность изменить что-либо, я был вне себя от собственного бессилия.

Именно в это время я начал бегать. Я заставлял себя носиться вверх-вниз по холмам до полного изнеможения, до тех пор, пока мои крохотные легкие не грозили вот-вот лопнуть. Я боролся с холодными зимними йоркширскими ветрами, искал утешения в битве один на один с темными вересковыми пустошами.

Кроме того, я очень усердно занимался в школе, я твердо решил жить так, как, по моему представлению, этого хотел отец. Я добился, что меня приняли в Кембридж. Легкая атлетика отнимала много времени, и все же мне удалось получить диплом с неплохими оценками. К тому времени, когда я начал подготовку к Олимпийским играм, целеустремленность и желание победить стали моей второй натурой. Я бы покривил душой, если бы сказал, что стремился к олимпийской медали только в память об отце, но в глубине души надеялся, что он видел, как я третьим пересек финишную черту.

Мать так и не смогла понять моих амбиций. Раз отец «уехал», она стала главой семьи. Мать хотела, чтобы моя сестра вышла замуж за местного фермера, а я окончил сельскохозяйственный колледж и занялся нашей фермой. Сестра выполнила желание матери, я — нет. После гибели отца я не мог даже думать о сельском хозяйстве. Впрочем, в своем мире мать поместила-таки меня в лондонский сельскохозяйственный колледж. Сначала я пытался возражать, но она не слушала меня, и в конце концов я сдался. Она гордилась моими успехами на беговой дорожке, но боялась, что занятия легкой атлетикой помешают учебе.

— Отличная погода, — сказал я, еще раз пытаясь перейти на другую тему. — Давай погуляем.

Мы поднялись по склону холма. Мать привыкла много ходить, и скоро мы оказались в седловине, отделявшей нашу долину от соседней. Мы посмотрели на Хелмби-холл, строгое сооружение, построенное в начале двадцатого века отцом лорда Маблторпа на доходы от его текстильных фабрик.

Мать перевела дыхание.

— О, кажется, я забыла тебе сказать. Месяц назад умер лорд Маблторп. Сердечный удар. Твой отец расстроится, когда узнает.

— Очень жаль, — отозвался я.

— Мне тоже, — согласилась мать. — Он всегда был так добр ко мне. И ко всем в поселке.

— Значит, теперь владельцем Хелмби-холла стал его полоумный сын?

— Ну что ты. Пол. Он вовсе не полоумный. Он очень симпатичный молодой джентльмен. И к тому же умный. Кажется, он работает в Лондоне, в каком-то торговом банке. Я слышала, что он не собирается сюда переезжать. Будет, вроде, появляться по выходным.

— Что ж, чем меньше он будет совать свой нос в Бартуэйт, тем лучше, — сказал я. — Миссис Кирби его еще не видела? Интересно, что она скажет, — невинным тоном закончил я.

Мать рассмеялась.

— Уж она найдет, что сказать.

Мы возвратились в коттедж около семи, усталые, но довольные обществом друг друга.

Потом, когда я уже садился в автомобиль, собираясь возвращаться в Лондон, мать сказала:

— Дорогой, учись как следует. Перед отъездом твой отец сказал мне, что из тебя должен получиться хороший фермер, и я уверена, ты можешь доказать, что он был прав.

Как обычно после визита к матери, я возвращался в прескверном настроении. Я был зол на весь этот так несправедливо устроенный мир.

В понедельник утром я уже сидел за своим столом, когда появился Роб. На его лице сияла широкая, от уха до уха, улыбка. Я знал эту улыбку. Роб снова влюбился, и его дела шли на лад.

— Так что у тебя? Рассказывай.

Роба прямо-таки распирало от желания поделиться со мной.

— Так вот, вчера я позвонил Кэти и уговорил ее встретиться со мной. Она напридумывала тысячу причин, но от меня отделаться не так-то просто, и я твердо стоял на своем. В конце концов она сдалась, и Мы пошли в кино. Там шел фильм, который, как сказала Кэти, она хотела посмотреть уже не один год. Это оказался какой-то французский вздор Трюффо [ Франсуа Трюффо (1932—1984) — французский кинорежиссер и киновед, один из основателей направления "новая волна".]. Мне смотреть его стало так скучно, что очень скоро я потерял нить, а она не могла отвести глаз от экрана. Потом мы пошли в ресторан. Проболтали там несколько часов. Мне кажется, она понимает меня так, как никогда не понимала ни одна девушка.

Если не считать Клер месяц назад и Софи три месяца назад, с изрядной долей злорадства подумал я. Когда Роб изливал девушке душу, он забывал обо всем на свете. Самое смешное, что девушки при этом тоже проявляли странную забывчивость. Но я не отнес Кэти к числу тех, кто мог бы легко поддаться уговорам Роба.

— Ну и что было дальше? — спросил я.

— Да ничего, — улыбнулся Роб. — Она — прекрасная девушка. Она не станет заниматься такими вещами после первого же свидания. Но мы договорились на субботу. Я собираюсь покатать ее на яхте.

— Желаю успеха, — сказал я.

Это уже похоже на другие романы Роба, подумал я. Он начал сооружать пьедестал. Все же надо было отдать ему должное. Он был способен расколоть самый крепкий орешек.

На телефонной панели замигала лампочка. Это был Кэш.

— У меня два вопроса, — начал он. — Во-первых, ты летишь на нашу конференцию?

— Да, мне очень хотелось бы. Большое спасибо, — ответил я.

— Отлично, — продолжал Кэш. — А я обещаю устроить встречу с Ирвином Пайпером, как только у него выдастся свободная минута. У меня еще одно предложение. Ты не хочешь съездить на Хенлейскую регату в качестве гостя «Блумфилд Вайс»? Наш банк каждый год ставит там свою палатку. Я слышал, это очень интересно. Кэти и я тоже будем там. Если хочешь, возьми с собой кого-нибудь из своей фирмы.

У меня упало сердце. Меня совершенно не интересовала гребля. И тем более меня не радовала перспектива участия в подобных коллективных развлечениях. Там придется много пить с теми, кого я не знаю и не хочу знать. Единственное утешение: никто не будет обращать ни малейшего внимания на регату. Мне очень хотелось отказаться, но отказать Кэшу всегда было трудно.

— Спасибо за приглашение, мне нужно только проверить, не заняты ли у меня выходные. Я тебе перезвоню.

— Ладно. Жду звонка.

Я повесил трубку. Экспансивный американец разговаривает со сдержанным англичанином, и оба остаются недовольными, подумал я. Почему-то я почувствовал неловкость.

— В чем дело? — поинтересовался Роб.

— «Блумфилд Вайс» приглашает меня на Хенлейскую регату, и у меня не хватило мужества отказаться.

Роб навострил уши.

— Ах, «Блумфилд Вайс»? Кэти там тоже будет?

— Да, — сказал я.

— Знаешь, я думаю, ты должен согласиться. И должен взять меня с собой.

Я возражал, но все мой усилия были напрасны. Я не мог противостоять объединенной силе убеждений Кэша и Роба и взялся за телефонную трубку. Я сказал Кэшу, что с удовольствием поеду на регату и возьму с собой Роба. Судя по голосу, Кэш остался доволен.

Я сидел на своем рабочем месте и следил за ленивой летней борьбой на рынке. Мне умело помогала Дебби. Я мучался от безделья и был не в лучшем расположении духа, зато Дебби такая ситуация, очевидно, вполне устраивала. Она увлеченно сражалась с кроссвордом в «Файненшал таймс». Я отчаянно пытался найти какое-нибудь занятие и в безнадежной попытке наткнуться на свежие мысли стал рыться в нашем портфеле.

В конце концов я обнаружил пару пакетов облигаций с пометкой NV. Это навело меня на мысль.

— Дебби!

— Подожди, не видишь, я занята, — откликнулась она.

— Ты проверила все облигации, выпущенные на нидерландских Антиллах? Нам нужно что-нибудь предпринимать в связи с изменениями к договору о налогообложении?

Дебби отложила газету с кроссвордом.

— Как ни удивительно, но я все проверила. — Она показала на кипу проспектов. — Я просмотрела все наши портфели, и у нас везде все в порядке. Изменения не коснулись ни одного из наших пакетов. У нас только один пакет нидерландских Антилл, и они сейчас котируются ниже ста, так что если эмитент будет погашать их по номиналу, то мы только выиграем.

— Уже легче. Отлично. Благодарю за труд, — сказал я.

— Не торопись благодарить. Что касается налогообложения, у нас действительно все в порядке, но я тут натолкнулась на один пакет облигаций, которые очень дурно пахнут.

— Продолжай.

— Вот эти.

Она положила мне на стол проспект. Я взял его. На обложке было тиснение: «"Тремонт-капитал NV" гарантирует 8 процентов с погашением 15 июня 2001 года». Внизу буквами поменьше: «Гарантом выступает "Хонсю-банк лимитед"», а еще ниже: «Ведущий менеджер — инвестиционный банк "Блумфилд Вайс"».

— Так что в них плохого? — не понял я.

— Точно сказать не могу... — начала Дебби, но тут же осеклась и резко выпрямилась. — Боже! Ты это видел?

— Что?

— Сообщение «Рейтер». — Она прочла с экрана: — Компания «Джипсам оф Америка» объявила о своем согласии на предложение ДГБ... Что это за чертов ДГБ?

— Думаю, это немецкая цементная компания, — предположил я. — Мы были правы. Что-то заваривается.

Тут же замигали лампочки. Я взял телефонную трубку. Это был Дейвид Барратт.

— Вы уже знаете, что ДГБ намеревается купить «Джипсам»?

— Да, — ответил я. — Если верить «Рейтер», они полюбовно договорились. Вам известны какие-то причины, по которым они не могли бы договориться?

— Нет, — ответил Дейвид. — ДГБ не проводит никаких финансовых операций на территории США, так что не должно возникнуть никаких проблем и с антимонопольным законодательством.

— Какова репутация ДГБ? — спросил я.

Если ДГБ считается надежной корпорацией, то риск проиграть на покупке облигаций «Джипсам» существенно уменьшается. Их курс взлетит до небес.

— Дубль А с минусом [ Имеется в виду рейтинг ценных бумаг агентства "Стандард энд Пур корпореишн" — ведущей фирмы по установлению рейтингов ценных бумаг.], — ответил Дейвид. Что касается деталей финансового состояния даже никому не известных компаний, его голова была не хуже компьютера. — Подождите, мой агент хочет что-то сказать. — С минуту в трубке слышался только неразборчивый шум. — Он говорит, что за покупку ДГБ платит наличными и размещением акций. Это не должно повредить рейтингу.

— Как продаются облигации? — спросил я.

— Подождите минутку. — Через несколько секунд Дейвид заговорил снова. — Он просит по девяносто пять. Хотите продать свои два миллиона?

Я задумался. Нет, девяносто пять — это слишком мало.

— Благодарю, но они должны еще подняться. Дайте мне знать, если курс подрастет.

Я положил телефонную трубку и крикнул Дебби:

— Что у тебя?!

— Все гоняются за этими «Джипсам». «Блумфилд Вайс» предлагает девяносто семь. У меня на связи Клер. Она предлагает девяносто семь с половиной. Продавать?

Я пощелкал на калькуляторе. По моим расчетам курс облигаций должен был вырасти по крайней мере до девяноста восьми с четвертью.

— Нет, потерпи.

— Давай продадим. Получим приличную прибыль, — предложила Дебби.

— Нет, эти бумажки стоят на три четверти пункта дороже.

— Ну и жадина ты, — прокомментировала Дебби.

Мы поговорили еще с тремя торговыми агентами, но никто не предлагал больше девяноста семи с половиной. Я уже готов был сдаться, когда Карен крикнула:

— Дебби, на четвертой линии «Лейпцигер банк»!

— Что еще за- «Лейпцигер банк»? — не поняла Дебби. — Скажи, пусть катятся к черту, мы заняты.

«Лейпцигер банк»? Интересно, подумал я, что от нас хочет эта темная немецкая лошадка?

— Карен, я с ним поговорю! — крикнул я.

— Доброе утро. Говорит Гюнтер. Как у вас погода? У нас отличный день.

— Доброе утро, — ответил я. Кончай попусту болтать, Гюнтер, мысленно добавил я, переходи к делу. После еще двух-трех ничего не значащих фраз Гюнтер поинтересовался, не слышал ли я об облигациях компании «Джипсам оф Америка».

— Слышал. Больше того, у меня на два с половиной миллиона долларов облигаций этого выпуска.

— Отлично. Мой трейдер предлагает по девяносто шесть. Уверен, это очень выгодное для вас предложение.

Ничего себе предложение! По меньшей мере на два пункта ниже рыночного курса!

— Послушайте, Гюнтер, — ответил я, — сейчас у меня на связи один из моих коллег. Он собирается продать эти облигации одному нашему старому другу по девяносто девять. Если вы сейчас же предложите девяносто девять с половиной, я продам их вам. В любом другом варианте вы их больше никогда не увидите.

— Дайте мне подумать хотя бы час, — взмолился потрясенный Гюнтер.

— Могу дать только пятнадцать секунд, — ответил я.

Последовало молчание. Через тринадцать секунд в трубке снова зазвучал голос Гюнтера:

— Хорошо, хорошо, мы покупаем девятипроцентные «Джипсам оф Америка» с погашением в 1995 году на два с половиной миллиона по курсу девяносто девять с половиной.

— Принято, — сказал я.

— Благодарю вас, — ответил Гюнтер. — Надеюсь на более тесное сотрудничество в будущем.

Как бы не так, подумал я, и положил трубку.

— Черт возьми, как тебе удалось заставить его раскошелиться на девяносто девять с половиной? — спросила Дебби.

— Я решил, что такая контора, как «Лейпцигер банк», может скупать эти облигации только по одной причине — если она является местным банком компании ДГБ. А раз ДГБ позарез нужно скупить облигации «Джипсам», она может себе позволить платить подороже. Ты хоть раз в жизни видела дельца, который, предлагая тебе бумаги по курсу девяносто шесть, готов заплатить за них девяносто девять с половиной? При случае напомни, чтобы впредь я не имел с ним никаких дел.

— Итак, сколько мы заработали? — спросила Дебби.

— Мы купили этих облигаций на два миллиона по курсу восемьдесят два и продали на семнадцать с половиной пунктов дороже, — прикинул я. — Значит, мы заработали триста пятьдесят тысяч долларов! Неплохо. И к тому же избавились от нашего пакета на полмиллиона. Любопытно, какой курс будет у наших акций, когда в игру вступит Нью-Йорк?

Дебби, казалось, не разделяет моего энтузиазма.

— В чем дело? — спросил я.

— Кто-то должен был знать о готовящейся продаже компании, — сказала она.

— Конечно, кто-то знал, — согласился я. — Кто-то всегда знает. Так устроен мир.

— Может быть, нам не стоило покупать эти акции, — засомневалась Дебби.

— Почему не стоило? Мы понятия не имели, что кто-то проглотит «Джипсам». Мы догадывались, но вовсе не были уверены. Мы не нарушили ни одного правила.

— Но ведь кто-то знал. Иначе почему бы курс акций так резко взлетел?

— Послушай, — возразил я, — Ты — наш юрисконсульт. Ты знаешь правила и законы. Мы их нарушили?

Дебби на минуту задумалась.

— Формально не нарушили.

— Вот и хорошо. А теперь дай мне пару бланков регистрации, я запишу результаты операции.

Следующий день, среда, получился сумасшедшим. Мне нужно было составить отчет для одного из наших клиентов, но результаты моих расчетов никак не сходились с теми цифрами, которые должны были получиться и которые я знал наизусть. Во второй половине дня я битых два часа просидел над колонками цифр, пока не нашел ошибку. Оказалось, мне дали неверные исходные данные. Проклиная себя за глупость, я отправился наверх, в административный отдел, чтобы показать его сотрудникам их ошибку. Теперь мне предстояло начинать все расчеты сначала. На это уйдет несколько часов, к тому же меня будут постоянно отвлекать торговые агенты. Значит, мне повезет, если я закончу работу до полуночи. Дебби вызвалась мне помочь, и я охотно согласился. Даже работая вдвоем, мы освободились только в восемь вечера.

Я положил готовый отчет на стол Карен. Утром его можно будет отправлять клиенту. Мы с Дебби перекинулись взглядами.

— Отметим? — предложила Дебби.

— Почему-то я был уверен, что ты предложишь что-нибудь в этом роде, — сказал я. — Куда пойдем?

— Ты был на том корабле на Темзе? Знаешь, возле станции метро «Темпл»?

— Корабль так корабль, — согласился я. — Подожди, я возьму портфель.

— О, ну хоть сегодня забудь о своем портфеле! — не вытерпела Дебби. — Дома ты его даже не откроешь и завтра снова принесешь сюда. Разве я не права?

— Э-э...

— Пойдем!

Перед уходом я осмотрелся. В офисе еще оставались Роб, игравший со своим компьютером, и Хамилтон, который неторопливо рылся в огромной кипе бумаг. Что касается Хамилтона, то его часто можно было застать в офисе в столь, позднее время, но Роб крайне редко задерживался после шести. Начинало смеркаться, и в окна операционной комнаты били почти горизонтальные красные лучи заходящего солнца. Они яркой полосой отделили серые и черные громады Сити от темнеющего неба.

— Собирается дождь... — неуверенно заметил я.

— Черт с ним, пойдем.

Дождь закапал, как только мы ступили на палубу бывшего корабля, а теперь плавучего ресторана. Мы заняли столик в главном салоне и через иллюминатор поглядывали на серые волны Темзы, бегущей к Вестминстеру. Вокруг шестов, воткнутых в дно реки рядом с кораблем, закручивались сильные водовороты. В огромном городе в конце двадцатого столетия было странно наблюдать за этой дикой, необузданной стихией. Конечно, человек научился строить каменные берега и сложнейшие барьеры, чтобы направлять поток в нужное русло, но он никак не мог остановить его.

Потом дождь полил сильней, капли разбивались о волны, река, город и небо окрасились в один темно-серый свет. Поднялся ветер, и корабль с негромким скрипом закачался на волнах.

— Бр-р-р, — поежилась Дебби. — Трудно поверить, что сейчас лето. А здесь очень уютно, правда?

Я осмотрелся. В обшитом полированным деревом неярко освещенном салоне за столиками, вытянувшимися двумя рядами, разрозненными группками сидели немногочисленные посетители. В углу собралась чуть большая компания любителей выпить. Действительно, раскачивания и скрип корабля, приглушенный шум непринужденной болтовни, влажный, но теплый воздух создавали здесь особый уют.

Мы заказали бутылку санчерре. Официант мгновенно принес вино и розлил его по бокалам. Я поднял свой.

— Твое здоровье, — сказал я. — Благодарю за помощь. Если бы не ты, я еще сидел бы за своим столом.

— Не за что, — ответила Дебби, отпив глоток. — Видишь ли, я вовсе не такая отпетая лентяйка, как обо мне думают.

— Что ж, я уверен, Хамилтон это тоже заметил.

— Пусть он катится ко всем чертям. Я вызвалась помочь тебе только по одной причине — потому что ты весь день казался мне ужасно несчастным. Ты такими словами обзывал эту выверку начисленных процентов, что вогнал меня в краску.

— Что ж, все равно я тебе очень благодарен, — сказал я.

Я подумал, что едва ли мог найти такие слова, которые вогнали бы Дебби в краску, но здесь, в прокуренной, насыщенной парами алкоголя атмосфере, ее щеки и впрямь зарумянились.

— Похоже, последние дни ты работаешь ненормально много, — заметил я. — Ты уверена, что у тебя все в порядке?

Действительно, на работе Дебби почти не отрывала голову от стола.

— Может быть. Но ведь это ты дал мне на просмотр гору проспектов, так что благодарить нужно тебя. — Она нахмурилась. — Впрочем, кое-что меня и в самом деле тревожит, сильно тревожит.

— Что, например? — заинтересовался я. Дебби с минуту подумала, потом покачала головой.

— Нет, забудь об этом. Сегодня я достаточно провозилась с этими чертовыми проспектами, мои проблемы могут подождать до завтра. У нас еще будет возможность поболтать и о них.

Я и сам видел, что Дебби расстроена, а расстроить Дебби. могло только что-то из ряда вон выходящее. Но сейчас она определенно не настроена была обсуждать свои проблемы, поэтому я сменил тему.

— Ты знаешь трейдеров «Блумфилд Вайс», не так ли?

— Да, а зачем тебе они?

— А того, кто продает облигации «Джипсам», тоже знаешь?

— Да. Это Джо Финлей. Он торгует в «Блумфилд Вайс» бумагами всех американских корпораций. Очень хорош. Говорят, он — лучший корпоративный трейдер на «стрите», умеет делать деньги и на покупке и на продаже. Трейдеры из других фирм стараются поддерживать с ним хорошие отношения.

— Почему?

— Он законченный мерзавец.

Дебби сказала это так убежденно, что я подумал, уж не пришла ли она к такому выводу на собственном опыте. Что-то в ее тоне помешало мне попросить объяснений.

— Он честен?

Дебби рассмеялась.

— Трейдер из «Блумфилд Вайс»? Думаю, это крайне маловероятно, ты согласен? А почему ты спрашиваешь?

— Я просто не могу понять, почему «Блумфилд Вайс» так заинтересовался этими облигациями за день до сообщения о поглощении компании «Джипсам».

— Ты хочешь сказать, что Джо знал об этом заранее? Я бы нисколько не удивилась.

Я снова наполнил наши бокалы.

— На что ты собираешься потратить деньги «Джипсам»? — с изрядной долей иронии поинтересовалась Дебби.

— Ты имеешь в виду доход от купленных нами акций? Не знаю. Думаю, просто положу в банк.

— Зачем? На черный день? — не унималась Дебби, кивнув в сторону иллюминатора, за которым стало совсем темно. Дождь лил как из ведра.

Я улыбнулся, почувствовав себя отчасти дураком.

— Видишь ли, мне не на что их тратить. Моя квартира меня вполне устраивает. «Де Джонг» дал мне автомашину. Похоже, что даже в отпуск уехать у меня не будет времени.

— Что тебе действительно нужно, так это очень дорогая любовница, — посоветовала Дебби. — Такая, на которую ты смог бы потратить свои нечестно заработанные деньги.

— Прошу прощения, но сейчас у меня нет любовницы.

— Что? У молодого финансиста, такого завидного кандидата в мужья? Не верю, — сказала Дебби с деланным удивлением. — Конечно, иногда ты бываешь грубоват, да и нос у тебя мог бы быть более классическим. И к парикмахеру ты давно не заглядывал, да? В общем, твои проблемы мне понятны.

— Благодарю за лестную оценку. Не знаю, мне кажется, у меня просто не хватает времени.

— Слишком много работы?

— Слишком много работы, слишком много тренировок.

— Типичная ситуация. Так кто же ты? Труженик-девственник?

— Ну, не совсем, — улыбаясь, ответил я.

— Ах, так? Расскажи, как это у тебя было.

Дебби, вся внимание, подалась вперед.

— Это не твое дело, — нерешительно попытался отказаться я.

— Конечно, не мое, — согласилась Дебби. — Расскажи.

Не сводя с меня умоляющего взгляда сверкающих глаз, Дебби уперлась локтями в стол. Рассказывать мне совсем не хотелось, но я не мог разочаровывать Дебби.

— Понимаешь, в университете у меня была одна девушка. Ее звали Джейн, — начал я. — Она была очень хорошенькой. И очень терпеливой.

— Терпеливой?

— Да. Тренировки отнимали у меня почти все свободное время. Я бегал не меньше сорока миль в неделю, и это не считая спринтерской подготовки и упражнений с отягощениями. И еще я хотел получить диплом с неплохими оценками. На все остальное у меня просто не оставалось времени.

— И она все это терпела?

— Какое-то время. Мне трудно было ее в чем-то упрекнуть. Она приходила на все соревнования, а иногда даже на тренировки.

— Должно быть, она тебя очень любила, — сделала вывод Дебби.

— Наверно. Но в конце концов ее терпение лопнуло. Или я, или легкая атлетика, сказала она. Можешь догадаться, что я выбрал.

— Бедная Джейн.

— Я не уверен, что она такая уж бедная. Без меня она только выиграла. Через два месяца она встретила Мартина, а еще через год они обвенчались. Наверно, у нее сейчас двое детей и счастливая семейная жизнь.

— И с тех пор у тебя никого не было?

— Иногда появлялась девушка. Но всегда ненадолго, — ответил я.

Каждое мое увлечение очень скоро превращалось в борьбу между легкой атлетикой и девушкой, а я вовсе не был склонен жертвовать спортом. Иногда я сожалел о своем решении, но оно всегда было частью той цены, которую мне приходилось платить за путевку на Олимпийские игры. Честно говоря, я всегда был готов платить такую цену.

— Ладно, а теперь что тебя останавливает? — спросила Дебби.

— Останавливает перед чем?

— Ну, завести девушку.

— Не могу же я просто пойти куда-то и, как ты говоришь, «завести», — запротестовал я. — Я хочу сказать, это не так просто. С этой работой и всем прочим у меня просто нет времени.

Дебби засмеялась.

— Но ты мог бы выкроить полчаса от девяти до девяти тридцати по вторникам и четвергам. Этого должно быть достаточно, правда?

Я пожал плечами и тоже улыбнулся.

— Да, ты права. Я просто вышел из формы. Я немедленно исправлю ошибку. Ровно через неделю я представлю на твой суд сразу трех женщин.

Мы допили вино, расплатились и встали, приготовившись храбро встретить дождь и ветер. Над неспокойной водой мы прошли по закрытому трапу и остановились под навесом на тротуаре. Ни у меня, ни у Дебби не было ни плаща, ни зонтика. Мы в нерешительности всматривались в холодную сырую темноту, когда перед нами вдруг возникла фигура мужчины. Он на мгновение остановился перед Дебби, протянул руку и схватил ее за грудь.

— Скучаешь без меня, любимая? — сказал он и издал короткий сухой смешок.

Потом он повернулся ко мне, не больше секунды смотрел на меня странным, будто нетрезвым взглядом голубых глаз, изогнул уголки губ в фальшивой улыбке и тут же нырнул в дождь.

Мгновение я ошарашенно стоял, не двигаясь с места, мою реакцию замедлило вино, а потом ринулся в темноту за наглым незнакомцем. Дебби успела схватить меня за рукав.

— Не надо. Пол! Остановись!

— Но ты же видела, что он сделал, — сказал я, нерешительно стараясь освободиться от хватки Дебби.

— Пол, я тебя прошу. Не обращай внимания. Пожалуйста. Я всматривался в темноту, но незнакомец уже исчез. Дебби не сводила с меня умоляющего и теперь очень посерьезневшего взгляда. Она определенно испугалась.

Я пожал плечами и вернулся под навес. За несколько секунд я промок до нитки.

— Кто это был, черт возьми?

— Не спрашивай.

— Но нельзя же такое спускать с рук!

— Послушай меня, Пол, пожалуйста. Забудь об этом. Пожалуйста.

— Хорошо, хорошо. Давай посадим тебя в такси.

Ничего удивительного, что в такую погоду ни одного такси так и не показалось. Мы решили добираться на метро. Дебби нужно было на станцию «Эмбанкмент», мне — на «Темпл».

Поезд метро двинулся по своему бесконечному пути кольцевой линии, и я задумался о человеке, который на моих глазах оскорбил Дебби. Кто бы это мог быть? Бывший любовник? Коллега по прежней работе? Вообще незнакомый ей человек? Пьяница? Я понятия не имел. Не мог я понять и другое: почему Дебби не захотела ничего сказать о нем. Мне показалось, что она была скорее напугана, чем шокирована или оскорблена. Очень странно.

Я видел его лишь мгновение, когда он повернулся ко мне лицом. Это был худой, но крепкий мужчина лет тридцати пяти в самом обычном костюме служащего. Мне запомнились его глаза, бледно-голубые, безжизненные, с крохотными зрачками. Я поежился.

Поезд остановился на станции «Виктория». Из вагонов высыпали толпы пассажиров, а сели всего несколько человек. Поезд двинулся дальше, и мои мысли переключились на другие проблемы. Я попытался читать газету, которую держал в руках сидевший передо мной старик, но никак не мог сосредоточиться. Я вспомнил разговор о моих девушках, вернее, об их отсутствии. Честно говоря, несколько последних лет женщины меня не интересовали. Не могу сказать, что я был противником женской компании, скорее наоборот, просто столько моих романов начиналось большими надеждами, а заканчивалось полным разочарованием, что дальнейшие попытки казались бессмысленными. Наверно, мне нужно было как-то попытаться изменить положение. Дебби была права; как бы ни был я поглощен работой, следует находить время и для чего-то другого.

Мысль о Дебби заставила меня улыбнуться. Ничто не могло испортить ей настроение. Я вдруг понял, что каждый день, собираясь на работу, жду встречи с ее широкой улыбкой, с ее добродушным поддразниванием. За несколько последних месяцев я к ней очень привязался. Стоп. Что Дебби имела в виду, когда говорила, что мне нужно найти девушку? Неужели я, как обычно, проглядел весьма прозрачный намек? Нет, этого не может быть, это просто плод моего воображения. Только не Дебби. Только не я. Но почему-то мне не хотелось расставаться с этой мыслью.




К предыдущей главеОглавлениеК следующей главе


Сайт управляется системой uCoz